Черная акула - Иван Сербин

– Двигатель заглох.

– Это называется «пропала тяга». Ладно, допустим. Вышли из строя система энергоснабжения, система подачи топлива, пожар в двигателях. «МиГ» сбрасывает скорость.

– Стоп! Тогда Лошников должен был врубиться ему в хвост.

– Именно.

– Выходит, Симаков шел позади и…

– Что, мощность двигателей увеличилась? Не бывает такого. В любом случае Симаков держался бы на безопасном расстоянии, чуть выше или чуть ниже, чтобы не попасть в турбореактивную струю. Значит, у него было время, чтобы что-то предпринять. Не срастается, майор.

– Точно.

– Они вынуждены были обозначить в отчете Симакова как ведущего, иначе получилась бы полная туфта. Кто реально вел самолеты, а кто шел ведомым, мы не знаем и, наверное, уже не узнаем никогда, но для отчета комиссии понадобилась правдоподобная история. Вряд ли у кого-нибудь, кроме нас, появилось желание разбираться, как могло случиться, что Симаков ударил Лошникова в хвост.

– Постой, – перебил его Проскурин. – А может быть, все наоборот? Может, в отчете специально написана лажа, чтобы технари решили, будто комиссия намеренно скрывает причины катастрофы, а? Это же отличный ход. Кто-то взял да и переключил внимание техников с одного на другое, заставив их тем самым уверовать, что катастрофа-таки имела место быть. Раз выгораживают – значит, есть из-за чего.

– Возможно, – согласился Алексей. – И, наконец, дата. Двадцать пятое декабря, воскресенье.

– Дорожники отдыхают.

– Точно. Сажай себе самолеты и сажай. Так-то вот. Проскурин почесал подбородок.

– Да. Звучит все это здорово, но на деле-то…

– Я, конечно, понимаю, это все домыслы, но смотрим дальше. Комиссия: Осташенко, Ромин, Сивцов. Ты знаешь, что такое комиссия из штаба?

– Догадываюсь, – кивнул майор.

– Да нет, тут догадываться нечего. Это надо знать. Всем известно: комиссия из штаба округа диктует свои условия, они могут в отчете написать любую лажу. Попробуй узнай, что это за парень – Лошников. Обязательно окажется, что какой-нибудь новичок, которого два дня как в полк перевели. И тоже кто-нибудь из штаба округа постарался. Проскурин пожал плечами. Нельзя сказать, что его особенно убедили слова Алексея. Насчет личных качеств Симакова – тут, конечно, ему как летчику виднее, – но все равно слова остаются всего лишь словами. Для следствия эти рассуждения яйца выеденного не стоят и в качестве доказательств приняты к рассмотрению не будут.

– Пойдем дальше, – продолжал Алексей. – Самолеты упали в море, обломков не обнаружено. Как и тел пилотов. Подозрительно похоже на наш случай. С этим Проскурин не мог не согласиться. Действительно похоже. Но опять-таки это понятно только им, поскольку они знают истину насчет крушения – точнее, мифического крушения – двух «мигарей» – Поручика и Алексея.

– Пожалуйста, вот тебе еще один случай. Майор Кудрявцев. Катастрофа. Обледенение плоскостей. Странно, ни разу о Кудрявцеве не слышал. Суббота. Семнадцатое декабря. Обломки обнаружены, но идентификации не поддаются. Чувствуешь? Бери любую развалину, раскурочь на кусочки и раскидай на площади в два квадратных километра. Вот тебе и все падение самолета. Ну, для правдоподобия можно лужу керосинчика зажечь. И опять знакомые все лица – Сивцов, Ромин, Быков. И ни к чему не подкопаешься. А главное: все интересующие нас самолеты потерпели аварию на территории Северо-Кавказского военного округа; во всех трех случаях одни и те же члены комиссии, варьируется максимум один человек; в двух случаях обломки самолетов и тела не обнаружены, а в третьем – идентификации не подлежат. Усекаешь?

– Семнадцатого полоса совсем коротенькая была.

– Потому и гнал заказчик. Проверь, и окажется, что к семнадцатому как раз метров шестьсот дороги и было готово. В крайнем случае можно на реверсивной тяге сесть.

– Надо поднять документики, – согласился Проскурин. – Да, кто-то постарался. Похоже, похоже. Но ты же сам понимаешь: это не факты, а домыслы. А на домыслах далеко не уедешь.

– Согласен, но номера самолетов надо переписать, – кивнул Алексей. – Пойдем дальше. Они углубились в чтение.

Глава 31

Максим нашел раненого лейтенанта не без труда. Пока дежурный врач раскапывал в стопке абсолютно одинаковых папок нужные дела, он в уме пытался определить направление дальнейших поисков. Честно говоря, Максим не совсем понимал, что делать дальше. Ну, положим, отыщет он то самое заведение. И что? Он ведь так и не узнал, чем занимался убитый солдат. И даже не установил его личность. Отправить рапорт наверх? Кому? В штаб округа? Так рапорт этот ляжет на стол непосредственно Саликову. Скорее всего дело закончится тем, что чистым светлым утром он увидит в подъехавшей кабине лифта неприметного серого парнишечку с военной выправкой, а в результате его, Максима, тело найдут в том же лифте, в луже еще теплой крови. Примерно так же, как тело Иверина с разбитой головой. Писать выше? Куда? Кому? Положим даже, рапорт докатится до человека, способного принять необходимое решение. Тот наверняка пошлет проверочку, проверочка, несомненно, постучится в дверь все к тому же Саликову. Если это будет кристально чистая проверка, то, возможно, не к Саликову, а к кому-нибудь еще. Но так или иначе до Саликова информация дойдет, и тот уж позаботится, чтобы военный прокурор Максим Леонидович Латко никому и ничего больше не смог рассказать. Тогда что же остается?

– Вот они, ваши герои, – неожиданно произнес врач. Максим посмотрел на него. – Они тут у нас в реабилитационном отделении лежат. Пойдемте, я провожу. Они долго шли длинными гулкими коридорами, переходили с этажа на этаж, и Максим удивлялся, сколько же здесь мальчишек. Совсем молодые пареньки примерно такого же возраста, что и убитый солдат. Лет девятнадцать-двадцать. Несколько раз он видел людей постарше. Наверное, офицеров, попавших сюда с туберкулезом. Но основной контингент составлял все-таки молодняк.

– У нас, – объяснял на ходу врач, – реабилитационное отделение маленькое, да и хирургия, в общем-то, не лучше. Лекарств не хватает, доктора все либо поувольнялись, либо в отпусках без сохранения. – Он хмыкнул, помолчал и добавил: – Даже не знаю, зачем этих двоих сюда прислали. Их же всех либо в полевых госпиталях зашивают, либо уж в Москву, в Бурденко. Там госпиталь классный: и медикаменты есть, и доктора обученные.

– А у вас необученные? – поинтересовался Максим тусклым голосом.

– И у нас обученные, – дернул худым плечом доктор. – Но наших-то учили на древнем оборудовании, лекарства, опять же, те еще. Рынок медикаментов обновляется – оглянуться не успеваешь. Одних антибиотиков за последний год штук десять новых появилось. А мы все по старинке. Анальгин – игла – нитки. Да здесь и условий нет никаких для приема подобных раненых. «Потому-то они и живы, – подумал Максим. – Проглядел Саликов этих двоих. Думал, наверное, что никого в живых не осталось после той мясорубки, о которой говорил Лемехов. Не уследил. Может быть, и узнал потом, кинулся искать, да поздно. Концов уже не найдешь. И хорошо. Возможно, люди Саликова проверили наиболее вероятные больницы да госпитали и решили, что раненые богу душу отдали. Повезло этим двоим».

– Но повезло этим двоим, – словно прочитав его мысли, произнес врач. – Честно, повезло. Думаю, они не дважды заново рожденные, а трижды. Первый раз – когда матери рожали, второй – когда из этой мясорубки живыми выбрались, ну а третий – здесь. На их счастье, как раз из Москвы комиссия пожаловала, нам и медикаменты подбросили, и препараты разные. Так что ребята как раз вовремя подоспели. Их сразу на стол, мужик какой-то из комиссии зашел, головой покачал, языком поцокал, но больше двух минут не сдюжил. Убежал. А привезли бы их денька на три пораньше, и преставились бы, пожалуй. «Вот тебе и сбой, – размышлял Максим. – Тот самый сбой, которого никто не в состоянии предусмотреть. Ни Саликов, ни иже с ним».

– Здесь, – указал доктор, толкнул дверь и вошел. – Мы ведь, – договорил он, уже входя в палату, – хотели их в разные палаты положить, офицер все-таки с рядовым, так лейтенант ни в какую. Впрочем, ничего странного тут нет. Он ведь паренька этого, солдатика, прямо из-под огня вытащил. Палата оказалась на удивление большой – коек на шесть. Но стояли всего две, обе рядышком, у самого окна. Максим подошел ближе, осмотрелся. Кнопки для вызова сестры, вмонтированные в панели над железными дужками в изголовье, небольшие ночники, у кровати солдатика, который лежал, отвернувшись лицом к окну, алюминиевые костыли. Лейтенант, подогнув ноги, читал газету, придерживая ее правой рукой.

– Так, бойцы, – громко и преувеличенно бодро сказал врач. – К вам посетитель. Лейтенант медленно повернул голову и тяжело уставился на Максима. Взгляд раненого казался пустым, остывшим. Максим почему-то подумал, что тот решает, не послать ли гостя подальше. Однако лейтенант только кивнул молча и вновь углубился в газету. Максим испытывал некоторую неловкость. Как обращаться к раненым? По званию, по имени-отчеству? «Пожалуй, – решил он, – по имени-отчеству будет лучше».