Шеф сыскной полиции Санкт-Петербурга И.Д.Путилин. В 2-х тт. [Т. 1] - Константин Путилин

Семья Шаршавиных состоит из двух сестер: Елены Ивановны и Веры Ивановны. Вера Ива­новна замужем за морским капитаном и торгует оренбургскими платками, а Елена Ивановна ника­кими делами не занималась, была девицей и жила с Бунаковым с 1879 года, сперва потихоньку, а потом почти в явь. Жена Бунакова узнала про его измену и много плакала, а он ее бил.

Дальше Петров рассказал, что со слов Буна­кова знает, что Елена Шаршавина здесь весною ро­дила, и он их видел обоих, а потом они уехали. Куда — он не знает.

— Только вчера не то в пять или в шесть часов вдруг отворяется дверь и входит он сам, Бунаков, — рассказывал дальше Пе­тров, волнуясь. — Я уже все о деле по газетам знал. Я так и обмер. А он, бледный такой, криво усмехнулся и говорит: «Дайте чаю, если время есть!» «С нашим удовольствием!» Я принес чаю, и мы стали пить, а я, собственно, все о нем думаю и как все это было. Пили, пили, я вдруг и говорю Бунакову: «Что это вы наделали такого?» Он даже стакан отставил, так затрясся, а по­том и говорит: «Я... ничего... она сама отравилась, а я испугался». «С кем же это вы труп увезли?» «А не знаю, попался на улице какой-то рабочий. Штукатур, кажись. Я его и зазвал». «Как же вы все это сделали?» — Он помолчал, а потом встал, и вдруг заторо­пился. «Мне сейчас некогда, — сказал он мне почти шепотом, так что меня даже мороз по коже продрал. — Приходите завтра в двенадцать часов на Троицкий мост или вечером в Третье Парголово. Я вас на вокзале ждать буду. Там все расскажу, а здесь еще услышать могут».  

Кивнул мне и ушел. Я сразу-то и не опомнился. А потом думаю: был у меня такой человек, а я молчал. Еще в ответе буду! И сейчас за ним, а он ушел черным ходом. Прислуги, как на грех, не было. Я и подумал: лучше приду да все скажу, тем более, что меня ищут, а его тогда можно либо на мосту, либо в Парголове взять... Вот и пришел! — окончил он.

— И отлично сделали, — ответил я. — Так уж до­ведите дело до конца.

— Я с удовольствием!

— Я дам вам двух чиновников. Вы с ними пойдете сперва на мост и если его не найдете там, то поезжайте в Парголово и там укажите чиновникам на этого Бунакова.

— Очень рад служить для поимки закоренелого злодея, — ответил он витиевато.

Я позвонил, велел позвать двух агентов, Ше­реметьева и Тяпкина, и поручил им Петрова. Они ушли. Я уже знал, что теперь все дело рас­крыто и убийца в наших руках.

На мосту они его не нашли и вечером поехали по Финляндской железной дороге. Я никуда не выходил из дома и ждал их с нетерпением.

Часов в 12 ночи меня позвали наверх. Я тотчас пришел и увидел Бунакова. Это был несомненный убийца. Невысокого роста, плотный, с равнодушным лицом и холодными го­лубыми глазами. Он сидел между агентами в со­вершенно непринужденной позе.

Я сперва позвал Шереметьева. Он рассказал мне, что на станции Третье Парголово они увидели его и на него указал им Петров. Они тотчас арестовали его и произвели обыск и затем составили акт о его задержании. Он отказывается от всего, даже от сокрытия трупа.

Я распорядился, чтобы завтра утром произвели в его комнате обыск (оказалось, он снял ком­нату в Третьм Парголово) в доме Сосницына, и приказал ввести Бунакова.

Он вошел, издали поклонился и остановился. Я подозвал его ближе. Свет лампы падал ему на лицо.

— Ну, расскажите мне, как вы это все сделали? — спросил я его.

— Ничего я не делал, — ответил он, — и ничего не знаю.

— Для чего же вы с Лиговки очутились в Парголове?

— Рассорился и уехал. Ее там оставил.

— Так. А что же вы это Петрову говорили?

— Кому-с? Аполлошке этому? Ничего не говорил ему, а что он набрехал, не знаю.

— Отлично!

Я позвонил и молча подал рассыльному бумажку, на которой написал требование сейчас же привезти извозчика и маляра. Несмотря на поздний час, я решил довести дело до конца и послал за ними.

— Не хотите ли чаю? — спросил я его.

— Нет-с, благодарю.

— Как угодно. Да что вы стоите, присели бы. В ногах правды нет, — добавил я шутливо.

— Ничего-с и постою!

Я закурил папиросу и молча стал разглядывать его. Он стоял потупившись, стараясь казаться равнодушным, но, видимо, волновался и недоумевал, почему я его не отпускаю.

Прошло более получаса в совершенном молчании. Я уже знал теперь, что он во всем сознается. Это ожидание достаточно утомило его.

Наконец явился рассыльный. Я знаком приказал ввести извозчика и маляра. Бунаков увидел их и побледнел. Наивный человек, он, вероятно, не допускал мысли, что их найдут.

— Он? — спросил я.

— Он самый! — ответили они в один голос.

— Скажите ему, что вы его знаете! Сперва ты, — приказал я маляру.

— Чего ж говорить, — ответил он бойко, — он и сам меня признал...

Действительно, Бунаков был подавлен.

— Ну, идите!

Они ушли.

— Что же, вы и теперь будете отказываться, что свезли труп Шаршавиной на вокзал?

Бунаков переступил с ноги на ногу.

— Нет, зачем же, — ответил он. — Действительно отвез... Мой грех... Напугался и отвез...

— Чего же вы напугались?

— А как она скоропостижно померла. Только приехали, она и померла. Думал, затаскают...

— А теперь лучше вышло?

— Оно так, да разве в то время думаешь...

— Расскажите, как она умерла? От чего?

— А не знаю. Так, слабая стала...

И потом он рассказал.

Приехали они в ночь на субботу, со 2-го на 3-е. День провели в номере вместе и вместе вечером пошли ко всенощной, к Знаменью. По дороге домой купили булок, чай пить. Пришли, а с ней дурно стало. Спазмы в груди, конвульсии. Он ей грудь растирал, воды давал, чаем поил. Потом легли спать: она — на кро­вати, а он — на полу. Утром в воскресенье про­снулся, а она холодная.

— Умерла, — окончил он свой рассказ, — я испу­гался, ну и сделал все, чтобы отстраниться...

— Куда вы потом сами поехали?

— Всю ночь по улицам ходил. Потом на Выборгской комнату снял, а затем в Третье Парголово уехал.

Большего я от него не добился, да мне, собственно, и не нужно было. Дальнейшее было делом следователя.

Между тем вскрытие показало, что Елена Шаршавина умерла от отравления. В то же время по справке, присланной Уфимским полицмейстером и Златоустовским исправником, ока­залось, что этот Бунаков был незаурядным преступником. Простой крестьянин, он, будучи волостным старшиной, сумел обманом купить у башкирцев 52 тысячи десятин земли совершенно без денег и удачно заложить их за большую сумму. Затем, когда в губернии было введено земство, он за неимением в уезде помещиков был выбран председателем земской управы, но в то же время успел попасться в ряде подлогов, в покушении на убийство, сидел в тюрьме 1,5 года и был приговорен Палатой на 15 лет ссылки в Сибирь с лишением прав. По этому делу он и приехал хлопотать в Сенат об отмене приговора.