Крещение огнем - Анджей Сапковский

– Чего бабу-то не поклал, засранец? Эх, взял бы дубину...

Возможно, ведьмак и дальше осторожничал бы – в конце концов, в Гвинт мог играть кто угодно, да и Язон – тоже имя не из редких. Однако в возбужденные голоса картежников вдруг ворвался хорошо знакомый скрежет Фельдмаршала Дуба, услышавшего, видимо, в слове одного из картежников нечто знакомое:

– Кррррва.., мать!

– Привет, парни! – вышел из-за штабеля Геральт. – Рад видеть. К тому же снова в полном составе, даже с генералиссимусом, в смысле с фельдмаршалом!

– Хрен синий! – Золтан Хивай от изумления упустил карты и тут же быстро вскочил на ноги, да так прытко, что сидевший у него на плече Фельдмаршал Дуб захлопал крыльями и испуганно вскрикнул. – Ведьмак, чтоб мне провалиться! Иль фатаморгана? Персиваль, ты видишь то же, что и я?

Персиваль Шуттенбах, Мунро Бруйс, Язон Барда и Фиггис Мерлуццо окружили Геральта и крепко помяли ему правую руку своими ручищами. А когда из-за навала стволов появилась остальная часть группы, шумная радость соответственно усилилась.

– Мильва! Регис! – выкрикивал Золтан, обнимая всех по очереди. – Лютик, живой, хоть с повязкой на башке! Ну, что скажешь, музыкантишка затраханный, относительно очередной мелодраматической банальности? Жизнь, брат, получается, не поэзия! Знаешь, почему? Потому как не поддается критике!

– А где, – осмотрелся Лютик, – Калеб Страттон?

Краснолюды сразу умолкли и посмурнели.

– Калеб, – наконец сказал Золтан, шмыгнув носом, – в земле под березкой спит, далеко от своих любимых вершин и горы Карбон. Когда нас Черные над Иной достигли, он слишком медленно ногами перебирал, до лесу не добег... Огреб по башке мечом, а когда упал, они истыкали его рогатинами. Ну, веселей! Мы уж его оплакали, хватит. Радоваться надо. Вы вон в комплекте из суматохи лагерной вышли. Ха, даже приросла дружина-то, как вижу...

Кагыр наклонил голову под внимательным взглядом краснолюда, но смолчал.

– Ну, присаживайтесь, – пригласил Золтан. – Мы тут овечку запекаем. Наткнулись пару дней тому, одинокая и грустная, ну не дали мы ей злой смертью погибнуть с голода или в волчьей пасти, милостиво прирезали и на жратву перерабатываем.

Садитесь. А тебя, Регис, на минутку в сторонку попрошу. Геральт, тебя тоже...

За штабелем сидели две женщины. Одна кормила грудью младенца. Увидев приближающихся мужчин, скромно отвернулась. Рядом молодая девушка с обмотанной не очень чистой тряпицей рукой играла на песке с двумя ребятишками. Эту ведьмак узнал сразу, как только она подняла на него затуманенные, равнодушные глаза.

– Отвязали мы ее от телеги, которая уже горела, – пояснил краснолюд. – Еще б немного, и кончилась бы так, как хотел тот взъевшийся на нее попина. Огненное крещение все ж прошла. Лизнуло ее пламя, припекло до живого мяса. Ну, перевязали, как могли, салом помазали. Но это малость не то. Цирюльник, вот если б ты мог...

– Незамедлительно.

Регис хотел развернуть повязку, но девушка запищала, отступила и заслонила лицо здоровой рукой. Геральт подошел, чтобы ее придержать, но вампир жестом остановил его. Глубоко заглянул в бездумные глаза девушки, и та тут же успокоилась, обмякла. Голова опустилась на грудь. Она даже не дрогнула, когда Регис осторожно отлеплял грязную повязку и мазал обожженное предплечье резко и странно пахнущей мазью.

Геральт отвернулся, поглядел на женщин, на детей, потом на краснолюда. Золтан откашлялся.

– На бабу, – пояснил он вполголоса, – и двух малолеток мы наткнулись здесь, в Ангрене. Потерялись они, одни были, напуганные и голодные, ну, так прибрали мы их, охраняем. Как-то так уж получилось...

– Вечно у тебя как-то так получается, – повторил Геральт, слегка улыбнувшись. – Неисправимый ты альтруист, Золтан Хивай.

– У каждого свои недостатки. Вон ты, к примеру, по-прежнему девчонке на спасение торопишься.

– По-прежнему. Хоть дело усложнилось.

– Из-за нильфгаардца, который раньше за тобой следил, а теперь к компании пристал?

– Частично, Золтан, откуда беженцы? От кого бежали? От Нильфгаарда или белок?

– Трудно сказать. Ребятня ни хрена не знает, бабы малоразговорчивы и сторонятся, неведомо почему. Капризничают. Выругаешься при них или пернешь, так словно буряки краской наливаются... Ладно. Но встречали мы других беженцев, лесорубов, от них знаем, что бушует тут Нильфгаард. Старые наши знакомцы, пожалуй, разъезд, который с запада пришел, из-за Ины. Но есть тут вроде бы группы, что и с юга пришли. Из-за Яруги.

– А с кем бьются?

– Загадка. Лесорубы говорили о войске, которым какая-то Белая Королева командует. Эта королева Черных бьет. Кажется, даже на тот берег Яруги перебирается со своим войском, на императорские земли огонь и меч несет.

– Что за войско?

– Представления не имею, – почесал ухо Золтан. – Видишь ли, каждый день тут какие-то вооруженные по просекам мотаются, но мы не спрашиваем, кто такие. Прячемся по кустам...

Разговор прервал Регис, управившийся с обожженным предплечьем девушки.

– Перевязку надо менять ежедневно, – сказал он краснолюду. – Я оставлю мазь и бинт, который не прилипает к ожогу.

– Спасибо, цирюльник.

– Рука у нее заживет, – тихо сказал вампир, глядя на ведьмака. – Со временем даже шрам исчезнет с молодой кожи. Хуже с головой. Этого моей мазью не вылечишь.

Геральт молчал. Регис вытер руки тряпочкой.

– Рок либо проклятие, – сказал он вполголоса. – Уметь почувствовать в крови болезнь, всю суть болезни, и быть не в состоянии вылечить...

– Оно, конечно, – вздохнул Золтан, – кожу латать – одно дело, а вот разум исправить никто не сумеет. Только заботиться да опекать. Спасибо за помощь, цирюльник. Ты, гляжу, тоже к ведьмачьей компании пристал?

– Как-то так уж получилось.

– Хм, – погладил Золтан бороду. – И куда вы направляетесь Цири искать?

– Идем к Каэд Дху, в друидский круг. Надеемся на помощь друидов.

– Ниоткуда нету помощи, – проговорила звучным, металлическим голосом сидящая у штабеля девушка с перевязанной рукой. – Ниоткуда нету помощи. Только кровь. И огненное крещение. Огонь очищает. Но и убивает.

Регис сильно ухватил за руку остолбеневшего Золтана, жестом велел ему молчать. Геральт, который знал, что это гипнотический транс, не шевелился.

– Кто кровь проливал и кто кровь пил, – говорила девушка, не поднимая головы, – тот кровью заплатит. Три дня не минуют, одно умрет в другом, и тогда что-то умрет в каждом. Понемногу будут умирать, понемножечку... А когда сотрутся подошвы железные и высохнут слезы, тогда умрет последнее, что еще осталось. Умрет даже то, что никогда не умирает.