Крещение огнем - Анджей Сапковский

– Люди, – едва заметно усмехнулся Геральт, – раса примитивная и суеверная. Им трудно как следует понять и правильно назвать существо, которое воскресает после того, как его продырявили кольями, обезглавили и на пятьдесят лет закопали в землю.

– Действительно, трудно. – Вампир не обиделся на насмешку. – Ваша мутированная раса восстанавливает ногти, волосы и эпидермис, но не способна согласиться с существованием более совершенных в этом смысле творений. Все, что совершеннее вас, вы считаете отвратительной аберрацией. А отвратительные аберрации вы вставляете в мифы. В социологических целях.

– Ни фига я во всем этом не поняла, – спокойно заметила Мильва, наконечником стрелы откидывая волосы со лба. – Нет, конечно, понимаю, что вы балакаете о сказках, сказки знаю и я, хоть я и дурная девка из леса. Чудно мне, что ты вовсе солнца не боисся, Регис. В сказках солнце вомперов в пепел оборачивает. Это, что ли, тоже сказка?

– Как нельзя более, – сказал Регис. – Вы верите, что вампир опасен только ночью, первый луч солнца превращает его в прах. В основах мифа, родившегося за первобытными кострами, лежит ваша солярность, то есть теплолюбие и суточный ритм, предполагающий дневную активность. Ночь для вас – холодная, темная, недоброжелательная, опасная, полная неожиданностей пора, а восход солнца означает очередную победу в борьбе за выживание, новый день, продолжение жизни. Солнце приносит свет и тепло, живительные для вас солнечные лучи несут гибель враждебным вам монстрам. Вампир рассыпается в пыль, тролль окаменевает, оборотни перестают быть оборотнями, гоблин бежит куда глаза глядят. Ночные хищники возвращаются по своим логовам, перестают угрожать. До самого захода солнца мир принадлежит вам. Повторяю и подчеркиваю: миф возник у костров древнейших стоянок. Теперь он всего лишь миф, потому что вы освещаете и обогреваете свои жилища; и хоть вами все еще управляет солярный ритм, вы сумели победить ночь. Мы, высшие вампиры, тоже немного отдалились от своих первоначальных склепов. Освоили день. Аналогия полная. Такое объяснение тебя, дорогая Мильва, удовлетворяет?

– Не-а. – Лучница отбросила стрелу. – Однако я поняла. Учусь. Умная буду – аж жуть! Социолоция, активоция, сратовация, вурдолация. В школах, говорят, розгами секут. С вами учиться приятней. Башка трещит малость, зато задница цела.

– Одно не подлежит сомнению, и заметить это легко, – сказал Лютик. – Солнечные лучи не превращают тебя в пепел, Регис, солнечное тепло на тебя так же мало влияет, как раскаленная подкова, которую ты лихо вытащил из огня голой рукой. Однако, возвращаясь к твоим аналогиям, для нас, людей, день навсегда останется естественной порой активности, а ночь – естественной порой отдыха. Таково наше физическое и физиологическое строение: днем, к примеру, мы видим лучше, чем ночью. Исключение – Геральт, который всегда видит одинаково хорошо, но он – мутант. А что, у вампиров это тоже было результатом мутации?

– Можно сказать и так, – согласился Регис. – Хоть я считаю, что мутация, растянувшаяся на достаточно долгое время, перестает быть мутацией, а становится эволюцией. Но то, что ты сказал о физическом строении, очень точно. Приспособление к солнечному свету было для нас печальной необходимостью. Чтобы выжить, мы должны были уподобиться в этом отношении людям. Мимикрия, сказал бы я. Впрочем, имеющая последствия. Воспользуюсь метафорой: мы легли в постель больного.

– Не понял.

– Есть основания думать, что долговременный солнечный свет убийствен. Существует теория, что, по скромным прикидкам, примерно через пять тысяч лет этот мир будут заселять только лунарные существа, активные ночью.

– Хорошо, что не доживу, – вздохнул Кагыр, зевнув во весь рот. – Не знаю, как вам, а мне повышенная дневная активность явно напоминает о необходимости ночного сна.

– Мне тоже, – потянулся ведьмак. – А до восхода убийственного солнца осталось всего несколько часов. Однако, прежде чем нас сморит... Регис, в порядке обучения и расширения познаний, развей еще какой-нибудь миф о вампирах. Я полагаю, еще хоть один да остался неразвеянным.

– Именно, – кивнул вампир. – Еще один. Последний, но в принципе не менее важный. Это миф, продиктованный вам вашими сексуальными фобиями.

– Во, фобиев каких-то приплел, – зевнула Мильва.

Кагыр тихо прыснул.

– Миф я оставил под конец, – Регис смерил его взглядом, – и тактично не стал бы о нем упоминать, но Геральт сам захотел, так что у меня нет причин утаивать. Сильнее всего людьми управляют страхи с сексуальной подоплекой. Девушка, теряющая сознание в объятиях сосущего ее вампира, молодец, млеющий от мерзостных действий вампирки, осыпающей поцелуями его тело, – так вы это себе представляете. Оральное насилие. Вампир парализует жертву страхом и принуждает к оральному акту. Точнее – жуткой пародии на оральный акт. А такой акт, исключающий продолжение рода, есть нечто отвратительное.

– Говори за себя, – буркнул ведьмак.

– Акт, завершающийся не зачатием, а удовлетворением и смертью, – продолжал Регис. – Вы сплели из этого зловещий миф. Сами подсознательно мечтаете о чем-то подобном, но вас передергивает при одной мысли о том, чтобы нечто такое дать партнеру либо партнерше. Потому за вас это делает мифологический вампир, вырастая в связи с этим до размеров привлекательнейшего символа зла.

– Ну, разве ж я не говорила?! – воскликнула Мильва, как только Лютик кончил ей объяснять, что имел в виду Регис. – Ни о чем другом, только об одном! Орательный секс какой-то придумали! Начинаете мудро, а кончаете всегда на жопе! Оратели! Мать вашу...

***

Журавлиное курлыканье понемногу стихало вдали. "На следующее утро, – вспомнил ведьмак, – мы уже в серьезно улучшившемся настроении двинулись в путь. И тут совершенно неожиданно нас настигла война".

***

Они шли по заросшему дремучим лесом, практически безлюдному и стратегически маловажному району, который вряд ли мог привлечь агрессоров. Хоть от имперских земель их отделяла всего лишь гладь Большой Яруги, этот рубеж преодолеть было непросто. Тем большим было их изумление.

Война проявилась не столь эффектно, как в Бругге и Соддене, где по ночам горизонт полыхал пожарами, а днем столбы черного дыма рассекали голубизну неба. Здесь, в Ангрене, было не так зрелищно. Было хуже. Неожиданно возникла стая ворон, с диким карканьем круживших над лесом, а вскоре они наткнулись на трупы. Раздетые и не пригодные для опознания останки являли собою несомненные и откровенные следы насильственной и жестокой смерти. Эти люди были убиты в бою. Но не только. Большинство трупов лежало в зарослях, однако некоторые, зверски искалеченные, висели на ветвях деревьев, подвешенные за руки либо за ноги, протягивали обугленные конечности с погасших костров, торчали на кольях. И воняли. Весь Ангрен вдруг начал смердить жуткой, отвратительной вонью варварства.