Роман лорда Байрона - Джон Краули

Нет — интерес к Месмеристу пробудился у меня по другой причине — и довольно скоро мне удалось разузнать еще кое-что: Доктор не был отцом ребенка и даже родичем — встреча их произошла при довольно темных обстоятельствах, которые, впрочем, нетрудно вообразить, — побуждаемый Милосердием, Доктор вызволил дитя из некоего затруднения — и только впоследствии обнаружил в девочке таланты и способности самого незаурядного свойства. Поверь, что к этому времени я располагал немалым Сводом всякого рода слухов, донесений и сплетен, которые меня никоим образом не удовлетворяли, — пришлось осмотреть и детское тельце, выловленное из Темзы крюком, — и постоять у гроба несчастной малютки в жалкой лачуге в Саутуорке — но это была не Уна. Услышанное о Докторе, однако, укрепило во мне, сам не понимаю почему, некую уверенность; я, безо всякого промедления, разыскал его предполагаемую резиденцию и применил способ, позволивший проникнуть в дом без лишнего шума: к стыду своему, должен признаться, что за годы скитаний обучился множеству разных уловок — принуждать силой, жульничать, лгать и взламывать замки. Дом казался пустым — и, как лазутчик во вражеском лагере, я бесшумно отворял дверь за дверью, пока не заглянул в гостиную, где на пуфе сидела девочка в белом платье, с бумажной гирляндой на коленях, — одна. Тут я распахнул дверь пошире и вошел в комнату.

Почему мне вообразилось, что девочка не убежит и не поднимет переполох? Не знаю, но я угадал. Она глядела, как я приближаюсь, до странности недвижно — однако вовсе не как замерший Олень, которого настигла травля, — нет, девочка наблюдала за мной со спокойствием не детским и не взрослым, но (бывает ли такое?) ангельским, если вообразить ангелов существами, которых мы не можем встревожить или опечалить. Ее взгляд не раз поражал меня и позже. «Кто ты?» — молвила она, и поначалу я не нашелся, что ответить, а спросил ее о гирлянде и о кукле, что лежала подле. Не скажу, что девочка походит на меня — возможно, сходство есть, но я его не увидел — оно очищено от всего, что я вижу в Зеркале, куда и в лучшие времена заглядывал редко. Я знаю, что волосы у нее темные, как у тебя: откуда такой цвет, непонятно, разве только потому, что ее мать не была светловолосой. Ей хотелось поговорить обо всем, для нее интересном, не допытываясь, кто я такой и почему явился; но в конце концов — Терпение ее истощилось — она сцепила руки и, уронив их себе на колени, сообщила, что «никто не вправе входить к ней в комнату, кроме домашних», и я должен сказать наконец, кто я такой.

«Я твой отец», — сказал я.

Уяснила это она не сразу, хотя и приняла без удивления. «Тогда выходит, что ты — магометанин».

«Конечно же, нет, — возразил я. — Твой отец вовсе не обязательно магометанин — если ты имела это в виду».

«Мой отец вроде бы турок, — продолжала девочка, — а турки — магометане».

Поскольку оспорить этот силлогизм было невозможно, я промолчал, а девочка заявила: «Я магометанка тоже». — «Как так?» — «Ну, наполовину — а захочу, так и целиком, Я читала — стать магометанкой ничего не стоит — нужно вместо "Бог" говорить "Аллах", только и всего». Таковы были ее доводы, которые я воспроизвожу по памяти, — они показались мне довольно ловкими. «Я об этом никому не говорю, — добавила она, — если кто узнает, им это вряд ли понравится».

«Ну уж наверное».

«Я не знала, что мой отец такой».

Новую тему я с готовностью подхватил. Спросил, не боится ли она меня, — чтобы появился повод вручить заготовленный Подарок, причем дорогой, — но она заверила, что не испугалась ничуть. И тогда я наконец задал ей неотступный вопрос: почему ее не удивило мое появление — после стольких лет. Она ответила, что тем самым утром, как обычно, молила Аллаха, чтобы он меня к ней привел.

Ты смеешься? Клянусь, я даже не улыбнулся: я подумал о бессчетных утрах, когда она молилась, но безответно. Теперь, когда я стоял перед ней, — совсем не такой, какого она ожидала или желала, — нужно было как-то убедить ее отказаться от нынешней жизни и бежать со мной — со мной, чей вид особых надежд ей не сулил. Хотя смотрела она на меня почти безразлично и в объятия не кинулась — да я, собственно, этого и не ожидал, — я все же чувствовал, что мы сможем заключить Союз, если только я не провалю свою роль. И тут, Брат, меня охватили колебания! Я, можешь поверить, имею ясное представление о своей природе — о переплетении в ней Страстей и Преступлений — однако никогда прежде я не ощущал себя недостойным: мне почудилось, будто, взяв Уну за руку и завоевав ее Расположение, я запятнаю ее той Историей, о которой она даже смутно не подозревает, — никогда прежде я не касался того, что было и должно было остаться невинным! Уна пристагьно смотрела на меня — я забыл о приманках, которыми собирался ее завлечь, — о лживых выдумках и притворстве, почитавшихся мною необходимыми; я желал одного — попросить у нее Прощения — хотя не знал, за что, если не за само ее существование, Причиной и Автором которого был!

Усилием воли я вновь стал самим собой (если знакомый мне грешник — это действительно я) — но слишком поздно — не успел я растолковать девочке, что хочу забрать ее с собой и немедленно доставить к тем, кто будет ее любить и о ней заботиться, — и что Доктор, на чьем попечении она находится, на самом деле злой Король Эльфов, от которого она должна с моей помощью бежать, — как внезапно Дверь распахнулась — и на пороге вырос он, только что мною заклейменный покровитель! Я узнал его по описаниям, а еще по невероятной властности, которую источал весь его облик, — вздыбленные седые волосы, сверкающие Очки и громадные руки — не как у джентльмена, если только он был джентльменом. Я повернулся к нему, собираясь сплести Повесть, которой он бы поверил, — а если нет, сбить его с ног, — но тут Уна вскочила с кушетки и встала между нами.

«Доктор, милый, взгляни! — вскричала она (воплощение невинности). — Это мой отец — он явился, чтобы забрать меня с собой!»

Можешь вообразить, как подействовало на доброго Доктора это сообщение. Шагнув ко мне с видом Боксера, вступающего в бой со слабейшим, но неизвестным противником, и держа раскинутые ручищи наготове, он впился в меня взглядом. «Кто вы — и что делаете в этом доме?» — негромко спросил он, однако в голосе его звучала недвусмысленная угроза.

«Девочка сказала правду, — ответил я, также готовый к противоборству. — Я ее отец и возьму ее с собой».

«В тюрьму? — с ненавистью прошипел он — Вы отправитесь именно туда. Вы, сэр, посягнули на мою Собственность».

«Посторонитесь — нам пора».

Тут лицо Доктора изменилось, как если бы он быстро заменил одну маску другой; он протянул руку к Уне и прошептал: «Подойди ближе, Дитя мое. Он тебя не тронет. Сюда, сюда — встань рядом со мной». Со странной неохотой, хотя и не сводя глаз с Доктора, Уна повиновсьгась — когда она подошла к нему почти вплотную, он принялся водить руками вокруг ее головы, впившись в девочку пристальным взглядом, словно шилом пронзал ее Душу! Едва вздохнув, Уна недвижно застыла — глаза ее потухли, хотя и оставались открытыми, — руки, слегка растопыренные, безвольно колыхались по бокам, будто тело покачивало водное течение. Тогда, Брат, — и только тогда — меня охватил настоящий страх: кому и знать, как не тебе, сколько я всего навидался в жизни — и куда худшего (не я ли направлял действия безвольного Существа?), — но здесь передо мной стоял тот, кто способен был похитить чужую Душу и присвоить ее!

Однако и я располагал оружием — пускай грубым — вытащил из складок одежды вполне бездушный пистолет и взвел курок. Увидев это, Зачинатель — вот кто стоял передо мною! — попятился. Я потребовал освободить дух Уны — снять чары, на него наложенные, — но он отступал от меня все дальше, за порог комнаты в коридор. «Не притрагивайтесь к ней, ради всего святого, — крикнул он. — Если вы ее разбудите, она тотчас умрет. Убьете меня — и она никогда не проснется. В доме переполох. Бежать вам не удастся!» Тут он повернулся и ринулся по коридору с громкими возгласами «Ко мне, на помощь!», и до моего слуха донеслись ответные выкрики.

И вот, брат мой, как выглядели мы с Уной: она замерла, скованная Сном; я тоже не двигался с места, не в силах и не желая ее покинуть. Признаюсь, что силы мои иссякли и пути к спасению я не находил. Но того, что произошло за миг, я предвидел меньше всего — если мог предвидеть хоть что-то. Едва только Доктор скрылся в коридоре, как мой маленький эльф очнулся — но нет, она вовсе и не спала! — она вышла из роли, мгновенно превратилась в живое человеческое дитя, резко захлопнула Дверь, повернула в замке ключ и с торжествующим видом протянула его мне! Затем почти бесшумно подскочила к окну, живо подняла раму (оказалось, что мы на третьем этаже) — и только тогда заговорила: «Карабкаться умеешь?»