Кубинский зал - Колин Харрисон

— Вчера ко мне кто-то вломился, — глухо сказал Джей, отпирая дверь. — Но ничего не украли.

Мы вошли, и Джей сразу же сел на свою походную койку.

— Подожди минуточку… — попросил он и взял со стола какое-то устройство, похожее на цилиндрический сосуд из прозрачного пластика. Зажав между зубами гибкий мундштук, он сильно подул в него, и в прорези на крышке сосуда появились красные цифры. Некоторое время Джей мучительно кашлял; наконец он выплюнул в мусорную корзину изрядный комок мокроты и занес цифры в лежащую на столе таблицу. Как я понял, этот сосуд представлял собой не что иное, как спирометр — прибор для измерений объема воздуха, поступающего из легких при наибольшем выдохе после наибольшего вдоха.

— Что это? — спросил я.

Джей не ответил, и я придвинул спирометр к себе, чтобы посмотреть, сколько он показывает.

— Два и одна десятая?! — Я не верил своим глазам. Из просмотренных в библиотеке таблиц и справочников я знал, что мужчина такого же возраста и комплекции, как Джей, должен иметь объем легких намного превышающий шесть литров. В уме я быстро произвел необходимые расчеты. Его ОФВ равнялся тридцати пяти процентам. Было просто поразительно, что Джей до сих пор держится на ногах!

Тем временем Джей взял со стола аэрозольный баллончик с лекарством, встряхнул, вставил в ингалятор и нажал на кнопку. Я услышал короткое шипение — лекарство попало в горло. Джей закрыл глаза и на несколько секунд задержал дыхание. Наконец он выдохнул, и я догадался, что он принял что-то для расширения бронхов и трахеи. Моя догадка подтвердилась, когда Джей прижал к лицу кислородную маску и нажал красную кнопку, включая компрессор. Компрессор загудел, и Джей задышал мерно и глубоко. Все его движения отличались уверенностью и автоматизмом, какие придает людям многолетняя привычка. Немного погодя он включил еще какой-то прибор, который показывал частоту пульса, кровяное давление, количество вдохов-выдохов в минуту и процент насыщения крови кислородом. Сначала на экране были одни нули, но когда Джей взял в руку длинный гибкий шланг с красной лампочкой и петлей на конце и надел себе на палец, прибор пискнул и показал восемьдесят девять процентов насыщения кислородом.

— Даже я знаю, насколько это мало.

Джей кивнул и приподнял маску:

— Мне хватает этого на несколько часов, не более.

— Это случилось с тобой, когда мы в тот раз возвращались в город?

— Тогда я вообще едва не окочурился.

— Ты возишь в багажнике джипа что-то вроде кислородного баллона?

— Да. — Он посмотрел на прибор. Процент насыщения крови кислородом поднялся до девяносто одного, и Джей, покопавшись в блюдечке с таблетками, выбрал насколько штук и проглотил не запивая. К этому времени я уже окончательно уверился, что на протяжении дня он существовал исключительно на лекарствах, то переживая подъем, то проваливаясь в пропасть: когда стероиды начинали действовать, Джей был энергичен, активен, обаятелен, но по мере того, как их действие заканчивалось, становился вялым, подавленным, без малого не впадая в кататонический ступор.

— Что ты сейчас принял? Что-нибудь гормонально-стероидное?

— Да. Прости меня, Билл, мне, честное слово, жаль, что я втянул тебя во все этого, но… Я сам не ожидал, что все так получится. Мой план был совсем другим — я хотел вернуться к… Мне кажется, у меня что-то с головой. Этот кислород…

Он расслабленно вытянулся на койке и закрыл глаза. На его губах играла бессмысленная улыбка, и мне вдруг показалось — он вот-вот отключится.

— Расскажи мне о своем отце — мне хочется знать, каким он был, — попросил я. С моей стороны это было не праздное любопытство; я знал, что человека легче понять, если знать, какими были его родители. Как говорится, яблоко от яблони недалеко падает.

— Каким был мой отец? — повторил Джей. — Он был порядочной задницей, упрямым и жестоким подонком. Из-за него… В общем, он оказался никудышным фермером. Наверное, ему вообще не следовало связываться с землей, но у моей матери был большой участок. Вся ее семья испокон века занималась выращиванием картофеля на продажу, но как раз в начале шестидесятых картофелеводство на Лонг-Айленде стало понемногу сходить на нет. Не удивительно, что отец был разочарован. Это я в состоянии понять. Он разочаровался и ожесточился. С матерью, я думаю, ему тоже было нелегко — сколько я себя помню, они постоянно ссорились, а то и дрались. Однажды она швырнула в него полный кофейник. Но я все равно ее любил.

— Тебе приходилось работать на ферме?

— Конечно, а как же иначе? К одиннадцати годам я уже мог водить картофелеуборочный комбайн.

— Значит, твой отец продолжал хозяйничать на земле?

— А что ему оставалось делать? Я помню — одно время он перестал сажать картошку и начал выращивать декоративные деревца, которые мы потом продавали ландшафтно-дизайнерским фирмам, но денег это почти не приносило. Во всяком случае — не больше, чем картофель.

— Как звали ту девушку-англичанку?

Мой вопрос застиг Джея врасплох, и на лице его вновь появилось выражение печали и тоски, какое я уже видел у него в ту ночь, когда мы познакомились и когда сразу после заключения сделки он обнимал Элисон. Очевидно, та юношеская любовь была для него не простым увлечением, раз с годами она превратилась в его навязчивую идею, в его Святой Грааль, в его «пунктик» — назовите как хотите.

— Ее звали Элайза Кармоди, — сказал Джей. — Она была очень красивой. И дьявольски общительной. Мы познакомились в июне — я только что окончил второй курс колледжа и собирался… Я должен был попасть… — Он вздохнул, не в силах произнести вслух роковые слова.

Я кивнул на пожелтевшую газетную вырезку на стене:

— Ты должен был попасть в «Янкиз»?

Он кивнул и, крепко сжав губы, снова закрыл глаза.

— Ты уверен, что в конце концов оказался бы в основном составе?

— Кто знает?… Наверное. У них хорошо поставлена селекционная работа. А я два года играл за колледж, и, говорят, неплохо играл.

— У тебя был отличный удар.

— Да. Говорят.

— Значит, ты был молодым человеком из крохотного лонг-айлендского городка, твои родители были бедны и часто ссорились — и у тебя был хороший удар. Это был твой шанс чего-то добиться в жизни, и ты готов был держаться за него ногтями и зубами, — подумал я вслух. — Я не ошибся?

— Нет, ты не ошибся, — подтвердил Джей. — Все так и было. Почти так.

— А как насчет Элайзы Кармоди? — продолжал расспрашивать я.

— Как я уже сказал, мы познакомились летом, когда я помогал отцу на ферме. В колледже у меня были девчонки — целая куча девчонок, но ничего серьезного. Тогда все мы больше трахались, чем учились — трахались, пили пиво и играли в бейсбол. А потом мне предложили подписать контракт. Представитель команды сказал, что я должен окончить колледж и отыграть финал летнего чемпионата, а в июле они возьмут меня в любительскую команду. Мне нужно было чем-то заняться эти две или три недели, вот я и поехал домой. Там я помогал отцу и каждый день тренировался — бегал, плавал, кидал мяч. Все это, конечно, было ерундой, годной лишь на то, чтобы занять время и не растерять форму. На самом деле я просто ждал, когда смогу тренироваться по-настоящему.

На ферме, рассказывал Джей, работы было немного. Вместе двумя другими дочерна загорелыми местными парнями, получавшими семь долларов в час (больше, чем мексиканцы, потому что они были белыми), он отвозил в усадьбу на берегу бухты саженцы бирючины для живой изгороди. Подъехав к усадьбе на зеленом фермерском грузовике, они начали сгружать колючие кусты с обмотанными мокрой холстиной корнями, когда Джей вдруг заметил высокую молодую женщину лет двадцати, которая стучала теннисным мячом о дощатую стену. На ней была плиссированная теннисная юбочка, едва прикрывавшая ягодицы, и трое молодых людей во все глаза уставились на нее, следя не только за движениями коричневых от загара бедер, но и за тем, как агрессивно и резко она посылает мяч в стенку, негромко покряхтывая при каждом ударе.

— Я чувствовал, что просто обязан заговорить с ней, — добавил Джей, поправляя кислородную маску. — Элайза выглядела просто потрясающе. Я смотрел на нее, и мне было наплевать, что я — бедный деревенский парень, сын нищего фермера. В крайнем случае она могла послать меня к черту, так что я ничего не терял.

Он бросил лопату, шагнул к ней на площадку и сразу почувствовал себя неловким и неуместным среди прямых белых линий разметки.

— Эй! — окликнула она его. — Это ведь у вас не теннисные туфли!..

Джей посмотрел на свои тяжелые рабочие башмаки.

— Нет, — сказал он.

Она опустила ракетку и подошла к нему:

— Могу я вам чем-нибудь помочь?…

Было ли ей приятно его внимание? Или это ему просто показалось из-за ее приятного, немного странного акцента?