Мрачные сказки - Ши Эрншоу

Под взглядом Леви мои ноги прирастают к земле.

– Я делал это, чтобы защитить все, что мы здесь построили.

Я думаю о нашей общине. О людях, все же выходивших за периметр, чьи тела мы порой замечали в лесу. Замечали… только никто из нас не отваживался пересечь границу и занести их в Пастораль. Мы верили, что в их смерти повинна ветрянка. А в действительности виноват был Леви! Леви, навязывавший нам правила общежития, придуманные им самим. Леви, добивавшийся нашего повиновения. Он убивал членов общины, чтобы отстоять свою ложь, сделать обман правдой.

Но на самом деле Леви достиг одного: он сделался убийцей. И вот теперь он стоит в футе от меня с каменным, равнодушным лицом, но я вижу, как тяготит его этот груз. Тяжкое бремя вины. Алкоголь лишь заглушает то, что Леви хочется, но не удается забыть.

– Ты убивал нас, – холодно говорю я.

Не болезнь, а Леви – монстр, которого нам следовало бояться.

– Ты превратил всех нас в пленников.

– Нет, – возражает Леви, – я создал место, где вам ничто не могло навредить.

– Кроме тебя!

Леви на миг опускает глаза, но тут же снова возвращает взгляд на меня; из его глаз сочится леденящий холод, как будто он что-то просчитывает в уме – время, которое ему потребуется, чтобы вытянуть вперед руки и сжать мое горло.

– Мне нужна была жена, которая не бросила бы меня и не решилась бы пойти против, – цедит сквозь зубы Леви.

Я отступаю на шаг назад. К горлу подкатывает комок.

– Я всегда хотел только тебя. Ты – единственная, без кого я не смог бы жить.

Быть может, некогда так и было. Да только теперь все иначе. Он любил ту девушку, которой я была, когда ему подчинялась и не задавала вопросов на глазах у людей, которая была слепой, покорной и кивала всякий раз, когда он просил делать насечки на пограничных деревьях. А сейчас… сейчас мне нельзя доверять. Сейчас я опасна!

– Я дал тебе все, что ты желала. Я дал тебе сестру, я дал тебе то, что не хочется потерять, – причины для того, чтобы остаться.

Мыслям в голове становится тесно. «Он дал мне сестру». Покопавшись в глубинах памяти, я внезапно сознаю, что выжигает в моем сердце брешь: у нас с Каллой не было общего детства! Она появилась в общине позже, гораздо позже. И поселилась в фермерском доме – пришлая, чужая мне по крови. Но как же быстро я поверила в наше родство! А теперь она – с пулей в теле – пытается сбежать из Пасторали. И мы, возможно, никогда уже не увидимся.

Мне надо отвернуться от Леви, помчаться к фермерскому дому, оттуда – к дороге. Я еще могу догнать их с Тео. Но Леви, словно считав мои мысли, резко устремляется вперед и хватает меня за руки. От его прикосновения мое тело содрогается от омерзения. Хотя всего лишь пару дней назад я таяла в объятиях Леви, стремилась прижаться к нему, слиться, стать с ним одним целым. Раньше, но не сейчас.

Леви припирает меня к стене садового сарая. Спина врезается в горизонтальные бревна. Рана на виске саднит, кровь затвердела скорлупой на коже. Я сознаю, что Леви тяжелее меня, а он нависает надо мной, обдает дыханием мои волосы. И все-таки я не могу понять, чего он хочет: зажать меня в объятиях и поцеловать или обхватить руками мое горло и задушить.

– Я мог бы убить ее, когда она пожаловала в общину, эту Мэгги Сент-Джеймс… И Тревиса я тоже мог убить. Я сделал бы это, и никто бы не узнал, – захлебывается бормотанием Леви. – Но я не мог допустить, чтобы люди в общине увидели, что чужаки способны пробраться к нам по лесу и не заразиться ветрянкой. Поэтому я предал их забвению.

Леви рассказывает это так, словно он сделал благое дело, проявил милосердие, как человек с высокими моральными принципами.

– Я позволил им сблизиться – Тревису и Мэгги. Затем внушил им кое-какие воспоминания, и вскоре оба во все поверили. Вы все поверили. Вы хотели верить в мир, который я для вас создал.

Глаза Леви расширяются, руки все крепче сжимают мне горло.

– Разум человека податлив и пластичен. Им так легко манипулировать. Ты хотела верить в то, что Калла с Тео жили здесь всегда, с основания общины. И ты в это верила. – Замолчав, Леви убирает с моих глаз прядь волос. – Иногда я даже задаюсь вопросом: как далеко возможно зайти? Во что еще я мог бы вас заставить поверить?

Я с отвращением от него отворачиваюсь:

– Любовь к себе ты тоже мне внушил?

– Ну, ты же этого хотела…

Мы все верили Леви благодаря его гипнозу! Он нашел способ, как нас убеждать, уговаривать лживыми словами, – он рассказывал нам байки, в которые нам хотелось верить. Мы, как самые глупые овцы, следовали за пастухом-монстром на заклание.

Я пытаюсь вывернуться из его рук, но Леви лишь сильнее прижимает меня к стене. Его рот всего в паре дюймов от моих губ.

– Я использую тебя, Би, чтобы укрепить веру всех остальных. Я скажу им, что ты заболела, заразилась ветрянкой под стать Эшу и Тёрку. Я им скажу, что ты пыталась сбежать из общины вместе с Колетт и ее ребенком. Но лишь вступила в лес, как гниль мгновенно проникла в тебя. Я скажу им, что ты умерла очень быстро, до отправления обряда. И я похоронил тебя на нашем кладбище. Из доброты и гуманности. И все насельники Пасторали еще раз удостоверятся, что покидать ее пределы нельзя, что в нашем лесу таится опасность. Твоя смерть их окончательно убедит.

Рука Леви скользит по моему животу, замирает на нем, словно он способен почувствовать жизнь, развивающуюся во мне. Но уже через секунду эта же рука возвращается по моей груди снова к горлу. За ней неотрывно следят его глаза. Как будто Леви наслаждается каждым мгновением, моими последними нервными вдохами.

– Ты всегда была моей любимицей. Ты нравилась мне еще в детстве, – пальцы Леви снова смыкаются на моей шее, нащупывают пульсирующую в ней кровь, поддерживающую жизнь в нашем ребенке.

– Не делай этого, Леви, – пытаюсь обрести голос я. – Ты убьешь не только меня. Ты убьешь и нашего ребенка!

На секунду его пальцы замирают, губы сморщиваются.

– Я сделаю вас обоих мучениками, – ухмыляется он. – Пожертвую вашими жизнями во спасение