Сельва не любит чужих - Лев Вершинин

— Подпрапорщик Тхуй! — отрывисто, словно на плацу, взрыкнул Харитонидис.

Подпрыгнув, Гриня вытянулся в струнку.

— Хрю!

На гражданке пегая свинка терпеть не могла подобного унизительного звукоподражания. Но, являясь военнослужащей, обязана была четко исполнять все предписания, предусмотренные полевым уставом для лиц ее статуса и национальной принадлежности. В том числе и самые неприятные.

— От имени Его Высокопревосходительства Верховного Главнокомандующего и Президента Галактической Федерации поздравляю вас с чином прапорщика!

— Хрю! Хрю! Хрю! — предельно серьезно, всей шкуркой ощущая величие момента, откликнулся Гриня.

— Вольно! — разрешил глава Администрации.

И, отерев слезу невольного умиления, вновь обратил лик к основному посетителю, правда улыбаясь уже с прё-изрядной натугой.

— Итак, проходите, господин Баканурски. Угодно чайку? Или все-таки кофе? Курить лучше не надо. Но вам — можно.

Все наконец устаканилось.

Необходимые фразы прозвучали, предложение присесть было с благодарностью принято. Потянулся в сторону окна фиолетовый дымок сигарет, а спустя минут пять, не более, осанистый секретарь, больше похожий на отставного старшину (как, впрочем, оно и было на самом деле), вкатил в кабинет стеклянный столик на колесиках, и от чашек истекал к потолку восхитительный запах свежей заварки и сдобных булочек.

Ни кофе, ни крекеров профессор не любил, и в этом его взгляды полностью совпадали с привычками губернатора.

Правда, в последние годы Анатолю Грегуаровичу не часто доводилось перебирать. Он привык к невзгодам, и одним из самых светлых гастрономических воспоминаний для него стал давний уже день, когда электорат Нового Шанхая, расщедрившись, преподнес своему мэру ко дню ангела купленную в складчину пачечку восхитительного, ароматного и возбуждающего «Чаппи»…

Но все это, благодарение Господу, осталось в прошлом, и можно было позволить себе по новой привыкать к столь необходимой роскоши, как отдых в кругу себе подобных.

— Как насчет ликеру, господин Баканурски? — почти по-товарищески прищурился губернатор. — Или, быть может, рюмочку «Вицли»? — Харитонидис доверительно наклонился к собеседнику. — Кстати сказать, контрабанда!

— О! — профессор кокетливо поднес палец к устам, расцветая на глазах. — Ну, в таком случае, не откажусь, Ваше Превосходительство. Грех не попробовать, если контрабанда. Премного благодарен!

Крохотные рюмочки тихонько звякнули.

Дивный, не меньше чем семнадцатизвездочный «Вицлипуцли» нежно обжег отвыкшее от подобных изысков нёбо, и доктор искусствоведения мгновенно захмелел. Этот нектар, разумеется, и сравнить нельзя было с пойлом, которым имела наглость потчевать его, Анатоля Баканурски, старая бандерша Люська!

Несколько охов. Несколько прицокиваний языком.

Несколько обязательных комплиментов виноградарям славного Ерваана.

И началась беседа.

Неспешное, уважительное общение двух уважающих друг друга мужчин, кое-чего добившихся в этой жизни.

Вернее, говорил профессор. Волнуясь и переживая, он излагал подробности несчастья, случившегося с Новым Шанхаем, описывал чудовищные подробности резни, не скрывая, впрочем, и того, что оная резня была, в сущности, спровоцирована действиями руководящих сотрудников Генерального представительства Компании на Валькирии.

Все это, в общем и целом, было известно главе Администрации, и Эжен-Виктор вежливо кивал, позволяя мужественному человеку выговориться, вновь пережить день своей славы.

Впрочем, упоминание о выгребной яме несколько оживило ход разговора. Подполковник заинтересовался.

— О, вот как! Вы служили в боевых пловцах? — он не скрывал приятного удивления. — Где же, любопытно знать? «Котики»? «Тюлени»? «Барракуды»?

Взгляд посетителя тревожно заметался по занавескам.

— «Крокодилы», Ваше Превосходительство, — сообщил он, некоторое время подумав. — Это особое подраз деление, знаете ли, о нем известно очень немногим. Я, собственно, и вам не…

Подполковник рассмеялся. Бесшумно и очень весело.

— Полноте, дружище, — тон его вмиг сделался совершенно свойским. — Они там с этой секретностью вообще с ума посходили, право. Грифы, анкеты, подписки, — он лихо, ни капли не пролив, расплескал по рюмкам коньяк. — «Крокодилы», «Крокодилы»… Это какие же, синие или черные? — Харитонидис хохотнул погромче. — Ну, колитесь! Фон Рюттера или Каппуччи?

— Фон Рюттера, — наугад брякнул профессор.

Он проклинал себя за то, что вообще затронул эту скользкую тему. И губернатора, как выяснилось, знающего личный состав спецвойск чуть ли не поименно. Но больше всего — кретинов, додумавшихся обозвать одну из элитных частей Вооруженных Сил Федерации в честь мерзкой пресмыкающейся образины.

— Ах, у Рютти? — подполковник, увлекшись, не замечал томления, явственно омрачившего чело дорогого гостя. — У которого, старшего или младшего?

— У среднего! — сообщил Баканурски, и только смачный кус булки, сминаемой челюстями, позволил раздражению не вырваться на волю. — У Ламберта!

— Хм… — глава Администрации нахмурился. — Странно. Куно знаю, Оскара знаю. У них разве есть третий?

— Есть, — подтвердил профессор совершенно спокойно. — Двоюродный.

Схватившись за голову, подполковник присвистнул.

— Езус-Мария, конечно! Естественно! Что за склероз? Помню Ламберта, помню. Баскетболист… — губернатор сделал большие глаза. — А что, он разве уже не там?

Указательный палец многозначительно повитал в воздусях.

— Что вы! — всплеснул руками Анатоль Грегуарович, дубленой шкурой провидя, что гроза, похоже, проходит стороной. — Оттуда он ушел. И давненько. Потянуло в море, понимаете ли.

— М-да. Понимаю, — Эжен-Виктор наполнил рюмки в третий раз и, сделав над собою усилие, закрутил пробку. — Я, признаться, тоже закис тут. Семнадцать лет, каково, а?..

Рюмка опустела, и ледяные глаза поофициальнели.

— Ладно, дружище. Итак, говорите, жаркое было дельце?!

Профессор потупился. Наступал решительный момент.

— Bellum omnium contra omnes[38], Ваше Превосходительство, что тут поделаешь…

Подполковник Харитонидис неспешно поднялся и выпрямился во весь рост, почти коснувшись макушкой потолка.

— Господин Баканурски, прошу встать!

Тон хлестнул, словно плеть. Баканурски вскочил на ноги.

— За беспримерный героизм, проявленный вами при обороне вольного поселения Новый Шанхай, — от под-полковничьих раскатов мелко тряслась и дребезжала люстра, — за особые заслуги перед правительством Федерации, выразившиеся в доставке разведданных исключительной важности, — вдоль стен, охая и ухая, металось перепуганное эхо, — как глава планетарной Администрации, приношу вам официальную благодарность и прошу принять. — профессор замер, предвкушая, — памятный знак отличия…

Широкая ладонь Эжена-Виктора скользнула в приоткрытый ящик письменного стола.

Подполковник действительной службы ощущал сейчас небывалый прилив вдохновения, потому что очень любил награждать отличившихся. И вместе с тем — неловкости. Ибо только что он едва не допустил ошибку Грубую и оскорбительную для героя Новошанхайского конфликта. Гадкую бестактность, извиняемую лишь тем, что у него, главы Администрации, в сущности, не было никакого опыта в столь специфическом деле, как награждение гражданских лиц. За долгие годы, проведенные на Валькирии, подобных прецедентов попросту не бывало…

Стыдно подумать, ведь он собрался дать отважному господину Баканурски какие-то паршивые креды. Сотен семь, восемь, ну, может быть, тысчонку; как получится. Черт их разберет, этих цивильных, что их там радует, что нет. Он уже и кред-карту на указанную сумму подготовил, и — сказать страшно! — сунулся бы ее вручать, не зайди разговор в совершенно непредвиденную сторону.

Какой мог получиться конфуз! Всегалактический, никак не меньше. Имя подполковника Харитонидиса, будьте уверены, вволю потрепали бы записные трепачи из кабинетов Департамента, коротающие рабочий день за сплетнями и пересудами…

Господин Баканурски оказался профессиональным военным! Больше того, служакой из знаменитого подразделения «Крокодил», укомплектованного лихими парнями из тех, кто так и не сумел прорваться в «невидимки», уровнем подготовки превосходящего даже бригаду мгновенного действия «Компрачикос».

Кто же сует такому человеку креды?! Да на его месте, случись такое…

Представив, что бы случилось, будь на месте оскорбленного он сам, подполковник Харитонидис содрогнулся от ужаса, тем более леденящего, что вслед за жуткой картиной хаоса, царящего в разгромленном кабинете, внутреннему взору явилась выписанная огненными буквами сумма счета, назначенная за ремонт бригадой бесстыжих шабашников…

Ну, Бог помиловал, свинья, как говорится (прости, Гришенька), не съела.