Египтолог - Артур Филлипс

Эффект, Мэйси, был потрясающий. Он сидел бездвижно, выпучив на меня глаза так, будто я его ударил. Вруну, Мэйси, правду слушать всегда неприятно. Я в тот момент узнал все, что только можно было узнать про нашего мистера Трилипуша.

У нас было только одно слабое звено: вещественные доказательства. Тел не было, а значит, я ничего не мог ему предъявить. Поэтому я решил усилить свою и без того сильную позицию и сделал такой ход: коли Трилипуш отказывается немедленно пойти со мной к британскому или австралийскому консулу и во всем признаться, я вынужден буду призвать на помощь местную полицию и с собаками прочесать всю территорию, чтобы найти трупы Колдуэлла и Марлоу. Тут он забеспокоился, замямлил что-то про ущерб древним гробницам и еще какую-то чушь, но ясно было, что беспокоится он не только за науку.

Он был у меня в руках. Я это знал, и он это знал. Оставался эндшпиль.

— Ничто не длится вечно, — заключил я, откидываясь на спинку стула. — Ваш ход, старина.

Он решил потянуть время. Он оскорблял меня, опять и опять уверял, что невиновен, утверждал, что вооружен. В конце концов он начал переговоры: пообещал, что в понедельник явится на каирский пароход, что я могу проверить бронь хоть сейчас. И когда мы доплывем до Каира, он сам приведет Финнерана, чтобы ответить вместе с ним на любые вопросы перед лицом любого судьи — на мое усмотрение. Коли я желаю, могу свести его с парохода в наручниках.

— А сейчас, мистер Феррелл, моя дивная Немезида, мне нужно приготовиться к великому путешествию.

Он уковылял, предоставив мне расплачиваться за его выпивку. Я не особенно огорчился, в тот же момент просигналил своим египетским соглядатаям проследить за ним. Они действовали как слаженный оркестр — сходились, расходились и всячески маневрировали, ровно как я их тому учил. Я приобрел билет на Трилипушев каирский пароход, а оттуда двинулся прямиком в полицейский участок. Обещание привести полицейских с собаками Трилипуша явно испугало, мне же нужно было его чуток додавить. Нельзя было дать ему улизнуть в предстоящие двое суток.

Суббота, 30 декабря 1922 года (продолжение)

Я вернулся из города, моя Маргарет. Мне никогда не понять, почему ни ты, ни Ч. К. Ф. сразу не указали этому сумасшедшему на дверь. Он поднял такой переполох, что многое теперь прояснилось.

Случилось это так: я шагал, хромая, на почту, где меня ничто не ожидало; когда я вышел, за мной последовала ватага мальчишек, и с каждым моим шагом их становилось все больше. Некоторые делали вид, что прячутся и следят за мной тайно, хотя для них это была скорее разновидность игры. Когда я оборачивался, они хихикали и начинали смотреть в небо или под ноги. Я бесцельно побродил по округе; каждый миг за мной увивалось шесть или восемь мартышек, не менее. (Они же пытались вечером проследить мой путь до гробницы; я дал им немного денег твоего отца и велел идти обратно, «имши игари», что они с радостью и сделали, попрощавшись со мной, когда я стоял на пароме. Впрочем, одного из них я нанял, чтобы завтра он вернулся, помог нам с твоим отцом в последних приготовлениях перед отъездом, отправил тебе с почты мои записи, дабы они не пропали, унес те вещи, которые нам уже не понадобятся.)

В конце концов я присел отдохнуть и выпить чаю в моей ахве. Дети ретировались, и спустя несколько минут меня атаковал наконец великий ищейка Феррелл. А я уж и не чаял увидеть олуха во плоти, дабы остановить эманации липкой лжи, выделяемой этим реющим призраком повсюду, где он появляется. Ты знаешь, каков он: человечек с оранжевыми волосами, перевозбужденный, не способный усидеть на месте, лихорадочно записывавший за мной каждое мое слово, хотя я, умея читать перевернутые тексты, часто говорил медленно, чтобы он за мной поспевал. Скажу честно, я старался помочь ему с его расследованием, отвечал на все вопросы. Как ты знаешь, он разыскивает пропавшего без вести австралийского солдата, археолога-любителя, о котором ты мне писала, и еще у него какие-то странные дела с твоим отцом. Я сделал все, чтобы успокоить Феррелла и помочь ему. Сказал, что мы с Ч. К. Ф. свидимся с ним на пароходе в понедельник. Твердил снова и снова, что я ничего не знаю об австралийском мальчике. Но он не унимался, тыкал в меня пальцем, кусал свои ободранные губы и вел себя попросту невыносимо.

Он одержим материями самого странного порядка и событиями, не имеющими касания ни к Атум-хаду, ни ко мне; грядет великий миг египтологии, я вот-вот явлю свою работу миру — и тут ко мне вдруг начинает цепляться слабоумный ребенок, лепечет что-то, задает массу бессмысленных вопросов. Где Марлоу? Пропал без вести, предположительно мертв. Где Пол Колдуэлл? То же самое, хотя я не сразу понял, кто это. Где вы находились, когда они исчезли в Дейр-эль-Бахри? Добирался из Турции в Египет. Он обсасывал эти простейшие факты со всех сторон. Подобно всем критикам, он скучен и напрочь лишен воображения. Именно так, он — критик Трилипушева Проекта, а потому не стоит обращать на него внимания. Считай это гласом свыше: не обращай внимания на этого человека, Маргарет, да не смутит он тебя, да не смутит он нас всех, да не отвлечет нас от великих свершений, на кои мы сподобились в пустыне. Разве не можем мы поступить как разумные люди и просто договориться между собой не обращать на него внимания?

Дело еще в том, Маргарет, что Феррелла ввели в заблуждение три документа, два исчезнувших и один неполный. Такое сплошь и рядом бывает с новичками, не умеющими толковать тексты. Они относятся к каждой в отдельности бумаге слишком серьезно, хотя, разумеется, по одному документу ничего не поймешь. Столкнувшись с неполнотой истории, следует брать истину в кольцо, а не напрыгивать на нее, точно влюбленный кенгуру. Однако люди вроде Феррелла, прочитав в первой бумаге «икс», поверят в этот «икс» навеки, и если вторая бумага явит нечто противоположное, они запутаются и возопят: «Заговор!» Будучи не в состоянии чего-либо найти, они считают, что его никогда и не было. Почему в Оксфорде нет записей о моей учебе, спрашивает он, а ведь ответ предельно ясен: кто-то или не туда положил мое дело, или не так записал мое имя. И по этой причине сыщик пересекает океан, а я теряю работу, деньги и, возможно, твою любовь? Но это неважно, теперь неважно: у меня есть мое открытие.

Толкований обрывка бумаги может быть столько же, сколько и толкователей. Я пытался ему это объяснить. Его работа не так уж отличается от моей, однако он к ней неспособен. У него есть обрывок «папируса», запись, сделанная государственным писцом, — в данном случае отрывочек из архивов британской армии, пересказывающий изъеденную молью историю исчезновения Марлоу, беспомощное собрание несообразностей и прямых признаний в неведении. Иными словами — плодородная почва для недалеких выводов и пустопорожних возвещений. Когда свидетельства настолько неоднородны, сказал я ищейке-свищейке, сколько объяснений может выдвинуть одаренный воображением археолог? Дюжину, а то и больше. А если подключить дюжину умов, объяснений будет дюжина в квадрате, и получится уже сундук возможностей.

Пусть поведение дураковатого сыщика всем нам послужит ценным уроком текстуальной достоверности. Мой друг трагически погиб всего несколько лет назад, и уже чертовски сложно понять, что же произошло. А теперь устремим разум на три с половиной тысячи лет назад и попробуем по немногим документам абсолютно точно установить, что происходило в Фивах с людьми, которых мы едва ли понимаем, язык которых остается для нас загадкой — мы не знаем даже, как произносить слова. (Патефоны! Будь у древних патефоны, эти великие поручители бессмертия для бессчетных певцов современности, мы бы услышали их речь и всё узнали. В своем роде позор: в нашу эпоху упадка патефон изменил природу бессмертия; мы, скорее всего, никогда не узнаем, как произнести «Атум-хаду», зато мир будет вечно помнить имена Дэйзи Монтгомери, Виктора Эдвардса с его «Парнями в смокингах», Уилла Рентхэма и «Певчих Птиц Веллингтона».)

Заблужденцы наподобие Феррелла пугают, неизбежно задумаешься о тех, кто, будучи привлечен молвой о твоей посмертной славе, однажды тебя раскопает. Что, если до меня сейчас или через тысячу лет станет докапываться какой-нибудь китайский болванище а-ля Феррелл? Что не так поймут или вообще пропустят — сознательно или по халатности — в тех записях, которые я после себя оставлю? Боги, защитите нас от археологов вроде мистера Феррелла! Вдруг мой будущий хронист, как и Феррелл, посчитает важным тот факт, что бесконечно рассеянное Министерство обороны потеряло мое досье, когда на нем ставили штамп «вернулся» поверх «пропал без вести»? Так на руинах реальных жизней нагромождается ложь поддельных биографий.

А ты, моя дорогая? Что бы с нами было, поверь я всему, что услышал сегодня от мистера Феррелла? Желаешь всю трогательную сцену? Воспроизведу ее тут как смогу. Будучи спрошенным: «Вы с Финнераном собираетесь вернуться в Бостон? Серьезно?» — я то ли поперхнулся, то ли рассмеялся. Демонический детектив недужно смотрел в будущее. Мысль о том, что я возвращаюсь к тебе, была ему невыносима, потому, желая меня отговорить, он прибегал к различным уловкам.