Опасная связь (СИ) - Джолос Анна

Он усмехается.

— Как там Рома? — интересуюсь, опуская стекло.

— Страдает-бухает на выходных, по будням пашет во благо семейного бизнеса.

— Нормальный он пацан, кстати, — признаю я нехотя.

Не спасовал наш тепличный мажоришка, не очканул, когда заварушка в моем доме приключилась.

— Сейчас Беркут — лишь жалкая копия себя прежнего.

— Что ты имеешь ввиду? — уточняю, нахмурившись.

— После отъезда Лисицыной стал размазня-размазней.

— Зато теперь я вижу, что он и правда серьезно относился к Алене.

— Куда уж серьезнее, если удавку жениха на себя готов был накинуть, — Кучерявый презрительно кривит губы.

— А что насчет тебя самого? Ты свою девчонку возвращать собираешься?

— Нет. Как писал Бродский: «Лучше йогурта по утрам, только водка и гренадин. Обещай себе жить без драм. И живи один».

— Расшифруй для недалеких.

— Ни черта путного уже не выйдет, — бросает он равнодушно.

— Не простила?

— Не имеет значения.

— Имеет, — спорю я.

— «Если ты простил человеку все, значит, с ним покончено». Зигмунд Фрейд, — цитирует этот умник на память.

— Весьма категорично.

— Зато жизненно.

— В любовь, как и я, не веришь, да?

— Терпеть не могу это слово.

— И все же…

— Одно могу тебе сказать: страшно, когда прошлым становятся те, кто должен был стать будущим.

— Будущее зависит от нас самих.

— Илюх… Не в обиду, но попахивает юношеским максимализмом. В теории звучит круто, но на деле… в жизни все обстоит иначе.

— Обоснуй.

Мне прям зашел этот наш диалог «о высоком».

— На каждый Титаник найдется свой айсберг.

— Ага, до меня дошло, ты — тот художник, который постоянно видит конкретно свой мир в черных красках.

Че я только что пронес?

«Художник, который постоянно видит конкретно свой мир в черных красках».

Ёб твою за ногу, это, по ходу, заразно!

— Я реалист. Собаке собачья смерть.

Жестко он о себе рассуждает.

— Пиздец ты сложный тип! — качаю головой.

— Обоснуй, — возвращает бумерангом мою же фразу.

— Противоречишь сам себе. То сорвался к ней в аэропорт, то заранее ставишь крест на ваших отношениях, — выдаю, как есть.

— Да как бы там ни было, на пепелище цветы не взрастут.

— Но хотелось бы? — внимательно на него смотрю.

— Это они, — стискивает зубы.

Поворачиваю голову. Замечаю у входа в клуб двоих. Громко общаются с какими-то шкурами, одетыми в юбки-напиздники и типа меха. Ржут, а еще еле на ногах стоят. Бухие. Что нам только на руку.

— Как и предполагал, Каримов писал с трубы своего другана. Недальновидно.

— У нас проблема. Баб зацепили с собой.

— Проблема самоустранится, поверь. Езжай за ними. Дальше у темного переулка тормозни. Камеры есть только здесь.

Делаю, как он просит. Еду вдоль сквера. Паркуюсь метров через триста. После чего мы ждем того момента, когда шумная компания окажется рядом.

И вот этот момент наступает.

— Погнали, — Ян накидывает капюшон на голову и выходит из машины.

— Эу, — мой свист слышен на всю улицу. — Сигаретки не найдется, молодежь?

Останавливаются.

Бодро шагаю вперед.

— Свои надо иметь, — борзо отзывается кто-то из них.

— А мне твои нужны, — выплевываю жвачку. — И сиги, и телки. Шку… дамы, как насчет того, чтобы покататься? — лениво киваю в сторону бэхи с горящими фарами.

— Ты блять бессмертный?

— Проверь.

И понеслось.

Вырубаю того, что покрепче. Вышедший из тени Ян гасит второго.

Бабы с визгом ретируются. Точнее самоустраняются, как он выразился ранее. Сука… такую скорость развивают на своих ходулях, что любой спринтер позавидует…

— Харэ, — хватаю вошедшего в раж Кучерявого за куртку. — Щас шоблы охране маякнут. Коли давай и валим.

Медпроцедура проходит на удивление быстро. Стонущая пьянь, знатно отгребшая, практически не сопротивляется. Не в состоянии…

Закидываем их по очереди в салон. На заднее.

У рослого вдруг мельком что-то срабатывает в захмелевшем мозгу. Резко дергаться начинает, однако Абрамов его «успокаивает» своим эффективным методом — пиздюлями.

— Не самая удачная затея — сажать их назад. Когда вырубятся?

— Уже почти, — закидывает пустые шприцы в пакет.

— Что за волшебная дрянь?

— Знакомый медик подсуетил…

Не знаю, что это, но по ощущениям где-то через пару минут те двое, что за моей спиной, реально отключаются.

— Не переборщил с миллилитрами?

— Не переживай, я позабочусь о том, чтобы они подыхали медленно.

Включаю поворотник.

— Номера, — напоминает Ян.

— Точняк.

Жму на кнопку.

Эх, номера-перевертыши — крутое приобретение. Спасибо Эмилю, подогнал.

На МКАД выезжаем полчаса спустя. А еще минут через двадцать случается нежданчик…

Менты тормозят. Прямо как в дешевом отечественном сериале.

— И че? — смотрим с Малевичем друг на друга.

— Да ниче, опускай стекло, — Ян расслабленно откидывается на подголовник.

Блять, пиздец. Попадос.

— Добрый вечер, — здороваюсь с подошедшим инспектором.

— Добрый.

Этот хер нудно представляется себе под нос и просит предъявить документы.

— Почему нарушаете? — внимательно их рассматривает.

— Обоснуйте.

— У вас стекла тонированные.

— Тонированные, — не отрицаю.

— Запрещено законом.

Статью, пункт называет.

— Так это, вынужденная мера. У моего другана гелиофобия, — давлю улыбку и киваю на бледнолицего, сидящего на пассажирском. Как раз недавно смотрели с Яськой ролик на ютубе. — Боязнь солнечного света, — услужливо поясняю волчаре.

— А с этими что? — наклоняется тот, заглядывая в окно.

— Перебухали в клубе. Сначала подрались, теперь спят, как младенцы. Ебанутые.

С заднего доносится медвежий храп.

— Вы тоже употребляли?

— Да не дождетесь.

— Замер тонировки производить будем?

— А есть спецоборудование? — задаю встречный вопрос.

Не в нашей ситуации выебываться, но, сука, не удержался.

— У вас недопустимый процент затемнения. Лобовое, боковые.

— Заценил, да? Отлично смотрится.

— Устранять на месте будете?

— Я похож на идиота? Столько бабла за поклейку и пленку отдал.

Мент что-то мне заливает.

Краем глаза замечаю Яна, выходящего из тачки.

Обходит автомобиль, направляется к машине ДПС.

Какого хера задумал?

Напрягаюсь.

К счастью, зря. Вскоре нас отпускают. Оказывается, Абрамов ходил разруливать возникшую ситуацию. «Договариваться» с тем, кто старше по званию.

— За малым нас не нахлобучили, — обретаю голос какое-то время спустя.

Ян никак не реагирует. Нервная система у него, надо сказать, железная.

До пункта назначения, старой заброшенной подмосковной дачи, стоящей на отшибе, добираемся быстро.

Вытаскиваем «овощи» из бэхи и тащим их в обветшалый дом, в котором нет ни света, ни тепла, ни мебели.

Один из товарищей начинает подавать признаки жизни. Второй наслаждается сном чуть дольше, но по итогу оба потихоньку приходят в себя и, очнувшись, явно не соображают, где находятся. Мычат по очереди что-то нечленораздельное. Что-то, смутно напоминающее «где я»…

Ян заходит в комнату. Сперва выплескивает ярость путем физического воздействия. Жестоко. Грубо. Безжалостно. И тут я не вмешиваюсь… Представить не могу, что сделал бы сам, если бы мою Сашку кто-то обидел.

Поднимаю голову. Вижу, как берет в руки канистру, поливает чуваков бензом и хладнокровно чиркает зажигалкой.

У меня аж у самого очко сжимается, когда смотрю на вспыхнувшее пламя.

Да… А я не ошибся. Этот товарищ отмороженный на всю кучерявую башку.

— Каримов где? — произносит ледяным тоном, пока те двое, что скулят на полу, пытаются отползти к стене.

Рослый что-то шепелявит в ответ.

— Громче, я не слышу, мразь.