Птенцы Виндерхейма - Алина Лис

Листва с кустов и деревьев по краям аллеи совсем облетела. Не спрячешься, не подслушаешь. Оставалось топать в отдалении, делая вид, что ей в ту же сторону.

Мальчишки исчезли за дверями учебного корпуса. И это было тоже очень подозрительно, потому что после перерыва всех «птенцов» ожидал совместный выезд на полигон для обучения стрельбе из брахмаданды – удивительного оружия бхатов, совмещавшего скорострельность лука и убойную силу арбалета.

Короче, нечего им было делать в учебном корпусе.

Уже не вслушиваясь в доводы своей осторожной половины (эта часть души, ратовавшая за невмешательство и безопасность, была трусом, а кто слушает трусов?), Альдис припустила бегом в сторону здания.

Не упустить бы свандов!

В холле мальчишек уже не было. Тут вообще никого не было – в обеденный перерыв корпус как будто вымирал. Только справа, со стороны главной лестницы, слышались удаляющиеся шаги.

Наверх она поднималась не бегом, а крадучись – маленькая уступка трусоватому внутреннему голосу. Слишком уж хорошо разносился звук шагов в послеобеденной тишине пустого здания.

Долетело несколько неразборчивых фраз, и в воздухе снова повисла степенная тишина. Альдис поднялась за мальчишками, остановилась.

На втором этаже не было коридора, как на третьем и пятом; не было здесь и галереи, как на четвертом. Сразу за лестницей начиналась широкая зала со сводчатым потолком – в ней проходили уроки танцев. А на другом конце залы находилась всего одна дверь.

Одна, но какая! Не дверь – дверища. Врата, торжественный портал. Массивные створки в два человеческих роста, тяжелые медные ручки в виде голов волка и орла, деревянная резьба, повествующая о сражениях богов с ледяными великанами.

Любой курсант знает, что находится за дверью. Зал собраний, он же – главная аудитория. Помещение, способное вместить до трехсот человек. «Птенцы» были в нем в свой самый первый день на Виндерхейме, слушали лекцию наставника Валдира о порядках в академии.

С тех пор главная аудитория не использовалась ни разу на памяти Альдис. Слишком большая для обычных лекций и слишком торжественная.

Прятаться в зале негде. Моди и Беовульф могли находиться только за этой дверью.

Опасно. Слишком опасно лезть в аудиторию через главный вход. Дверь хорошо просматривалась почти с любого места в амфитеатре. Случайный любитель погреть уши наверняка будет замечен…

Дверь подалась неожиданно легко, без малейшего скрипа. Створка сдвинулась на пол-ладони, в образовавшийся зазор немедленно задул несильный, но ощутимый сквозняк. Альдис приникла к щели. Увы, из аудитории долетели голоса, но разобрать, о чем именно говорят, не получалось. Она еще немного налегла на ручку. Стали видны ряды скамей, частично теряющиеся в темноте. Это открытие так воодушевило девушку, что она рискнула еще чуть приоткрыть створку и протиснуться внутрь.

Оказалось – не зря рискнула.

Густые сумерки надежно скрыли ее появление. Единственным источником света в зале был фонарь в руках незнакомого рослого сванда, чуть постарше Альдис. Парень держал его в руке, склонившись над макетом академии. Второй рукой он тыкал в стеклянный купол над моделью.

– …это не игрушки, Моди. Запоминай – повторить я не смогу. Ключ от зала не так просто достать.

Моди и Беовульф рядом с ним рассматривали макет Маркланда.

– Хьорт-Лагленди здесь. – Незнакомец ткнул пальцем в центр острова. Туда, где скалистые вершины образовывали продолговатый овал, похожий на миску с высокими краями. – Полигон для испытаний – вся долина. Горы создают естественную границу, преодолеть которую без снаряжения невозможно. Даже если поднимитесь, спуститься не получится. Вот с этой вершины открывается отличный обзор, но и ее слишком хорошо видно отовсюду. Проверено – на каждом испытании туда лезет с десяток умников, чтобы наблюдать за остальными сверху. Так что лучше не суйтесь. Рискованно.

– Что же нам делать, брат? – спросил Беовульф.

Сванд нахмурился:

– Я не могу сказать, что вам делать, потому что я не знаю, какое испытание назначат для вашего курса. Постарайтесь запомнить карту. Вот здесь, – он снова ткнул пальцем в стекло, – на склоне есть пещера. К ней можно выйти, если двигаться вдоль ручья. Это подходящее место для укрытия. Вот эта вершина в виде лошадиной головы кажется неприступной, но с севера есть проход, если не размыло. С нее открывается хороший вид на долину, если что, там можно спрятаться от преследования.

Мальчишки засопели и уперлись носами в стекло, стремясь получше разглядеть макет.

– Помните: все, что вам говорил Асбьёрн про испытание, – правда. Не доверяйте никому – наставники всегда готовят какую-нибудь пакость…

Альдис решила, что она услышала достаточно. Уже этого хватило, чтобы почувствовать себя испачканной. «Братья» жульничали, и ей не хотелось быть причастной к их обману даже случайно. Она, в отличие от Моди и Беовульфа, не нуждалась в чужих подсказках.

Из аудитории курсантка сумела исчезнуть так же незаметно, как и появилась. Тяжелая створка скользнула на место, отсекая голоса.

– Вот ты где была! А я искал. – От радостного голоса над ухом девушка дернулась.

За спиной стоял Бийран и скалился довольной улыбкой.

Имя кучерявого дружка Хельга Альдис узнала сразу после того разговора двухнедельной давности. Стоило ей присоединиться к подругам, как Гвен и Лакшми хором засыпали ее вопросами, чего же хотел Бийран.

С тех пор Альдис встречала кучерявого только на общих занятиях по кэмпо и фехтованию. Парень, пожалуй, чересчур пристально глазел на нее, но запугивать больше не пытался.

– Я опять кричу тебе, кричу, а ты не слышишь, – продолжал сванд, ничуть не стесняясь ее пристального взгляда. – Скажи, куда устремлены твои мечтания, что ты так мало внимания обращаешь на грешную землю?

И продолжил, прежде чем Альдис успела придумать ответ:

– Ладно, это неважно. Так даже лучше. Это здорово, что мы наедине в этой прекрасной зале. Мне кажется, сами боги привели нас сюда, чтобы мы могли без помех поговорить. Ты и я, наедине, и нет никого, кто бы помешал нам…

Девушка подобралась и сжала кулаки. В чертах лица Бийрана что-то неуловимое (возможно, слишком вытянутый череп или резкие скулы, дисгармонировавшие с широким подбородком, или слишком белая кожа с яркими веснушками и слишком кудрявые волосы) косвенно намекало на предков с севера, «людей глины». Но кто сказал, что ей не почудилась эта примесь гальтской крови? Альдис попробовала вспомнить, что ей известно о происхождении Бийрана. Ничего. До недавнего времени парень совершенно сливался для нее с прочими однокурсниками.

Сейчас крепыш извергал поток косноязычного бреда, но при этом не забывал перекрывать ей путь к лестнице. Казалось, он может разглагольствовать так вечно, а Моди и Беовульф скоро выйдут из аудитории.

– …поэтому давай я прочту тебе свои стихи.

– Чего? – От обалдения она не знала, что на это ответить. Вот так уже соберешься провести хук справа, а человек стихи почитать предлагает. – Ты пишешь стихи?

– Я недавно начал, – смущенно и важно признался Бийран. – Прочел «Плоды страсти» и не смог удержаться. Какие нечеловечески прекрасные строки! Столько силы, страсти, души в них! И кто бы мог сказать, что эти строки принадлежат сванду?! Ни следа кеннингов. Рагнарссон – великий поэт, и он прав: у народа Ойкумены есть чему поучиться. Пора отбросить устарелые формы и обратиться душой…

Альдис опять перестала слушать.

Современная поэзия Ойкумены, прочно вошедшая в моду Мидгарда за последние двадцать лет, казалась ей отвратительной и манерной. Как и сентиментальные романы с Континента, над которыми любили проливать слезы чувствительные барышни.

Вот что по-настоящему завораживало, так это висы древних свандов – стихи, подобные заклинаниям, скрывающие смысл за иносказаниями-кеннингами, как скорлупа ореха скрывает нежную сердцевину.

Еще Такаси научил ее любить хокку, за безыскусной простотой которых таилось величайшее мастерство.

Висы, хокку… А хотя бы и бесконечные эпические поэмы бхатов! Все лучше, чем тяжеловесные любовные томления! Свандский просто не приспособлен для того, чтобы на нем писали эти вычурные вирши!

– …и вот я решил в меру своих скромных сил предаться творчеству.

– А? Да, здорово.

– Услышь же меня! – Бийран закатил глаза и начал с чувством декламировать:

Ты прекрасна, как богиня Рассвета,Ты царица звездного света,Улыбаешься солнечным летом,Восхищая душу поэта!

Ты – мой нежный и трепетный лучик,Лучик света, небесный мой лучик!Не закроют твой свет злые тучи,Воспою я тебя еще лучше.

Вспомнился учитель изящной словесности – нервный, прямой, словно проглотил шпагу, с вечно брезгливой гримасой на скорбном лице. Ах, жаль Эвандр Эпиоф не мог сейчас послушать Бийрана!