Вершины и пропасти - Софья Валерьевна Ролдугина

– Ты что, жрец?

– И да, и нет, – просто ответил он и, убрав кинжал, уставился вдаль невидящим взором. – Я родился на севере, об этом я рассказывал уже; а о чём умолчал, так это о том, что успел побывать рабом. Нашу деревню разграбили хадары: после бунта нам запретили иметь оружие, куда там отбиться… Меня вместе с другими детьми и женщинами, кто посмазливей, продали купцу-южанину; тот кого-то перепродал, а кого-то оставил себе. Я же оказался в услужении у одного мужчины, богатого торговца. Как мне тогда показалось, старика, а теперь-то я понимаю, что ему лет сорок было, не больше… Года два я прожил безмятежно, усердно работал. Хозяин был добр, не доставал плётку почём зря, кормил и одевал рабов хорошо, усердным и смышлёным позволял учиться грамоте. Вот только, на свою беду, я не имел ни уродства, ни увечья – а ещё был рыжим и светлокожим, что на юге почитается за красоту… Когда мне вдруг перестали поручать обычную работу и отдали в обучение рабыне из гарема, я понял, к чему меня готовят, – усмехнулся Иаллам криво. – И сбежал.

По спине у Фогарты пробежал холодок, хотя солнце припекало изрядно. Она поёжилась и спросила:

– И как, успешно?

– Да не особенно, – вздохнул он и запрокинул голову к небу, щурясь; серые его глаза в тот момент казались очень светлыми, почти прозрачными, как вода в ручье. – Мне тогда было лет двенадцать, не больше; бегал я, конечно, быстро, но всё же медленней, чем стража, да и Ашраб совсем не знал. На моё счастье, в тот день в храме был праздник во славу Пяти Ветров, и длинная процессия растянулась на несколько улиц. Не надеясь уже оторваться от своих преследователей, я пробежал прямо сквозь неё – и на полном ходу врезался в высокую женщину с кожей чёрной, как оникс. И хочешь верь, а хочешь нет, но из потайных ножен у неё выскользнул кинжал и упал на брусчатку; я взглянул на него… а в следующий миг понял, что стою над телом своего хозяина, всюду кровь, а два воина, которые преследовали меня, также лежат в крови бездыханные. Думал, меня на месте казнят, но чёрная женщина крикнула, что явлено чудо и что Ветер Карающий избрал жреца, отметил его своим знаком. Кто-то пытался спорить, но куда там… Меня увели в храм, отмыли, переодели в чистое и сказали, что я больше не раб, а выберу я стезю жреца или нет – это мне надо позже решить. Той женщиной была Вещая Госпожа, Унна, жрица Ветра Карающего, – улыбнулся Иаллам, прикрывая глаза. – Именно ей я обязан жизнью… Ну, она-то говорит, что ни при чём, это всё Ветер.

Он умолк; Фог поёрзала немного на месте, представляя себе всё это: раскалённые улицы Ашраба, мальчишку-раба, измученного погоней, тяжесть кинжала в руке, тёплую кровь…

– И что ты решил?

– Ничего, – опустил он голову, словно признавая вину. – Так и этак тянул с ответом, а Вещая Госпожа и не настаивала. Я очень старался стать полезным, весь юг обошёл, был глазами и ушами храма, укреплял его влияние как мог, учил наречия, выведывал секреты, добывал тайные документы… Так меня и занесло в Дабур; там-то я и познакомился с тобой, – повернулся он к Фог и улыбнулся тепло. – Когда мы снова встретились в Ашрабе, Вещая Госпожа призвала меня к себе, отдала этот кинжал и велела слушать голос Ветра – и голос своего сердца. «Ты вернёшься туда, где родился, – сказала она. – И станешь той нитью, что свяжет храм и правителя севера». Её ведь не зря называют Вещей… Я тогда не понял, о чём речь, но теперь-то понимаю. Тут мой дом, – сказал Иаллам тихо. – Пока я не вернулся, то и не знал даже, как сильно тосковал… И как сильно хочу, чтоб всё здесь стало по-правильному. Чтоб не было ни рабов, ни хадаров, ни распрей, ни усобиц. Но как подступиться-то? Жреческий кинжал мне тут не поможет: он прерывает те жизни, которые должно прервать, а не указывает путь. А я… я сам ошибаюсь слишком часто. Вот и вчера я натворил дел…

– И чего же ты натворил? – опасно сладким тоном спросили откуда-то из-за спины. Повернувшись, Фог увидела Мирру в полном облачении, с зелёным плащом на плечах. Судя по сердитому прищуру, настроение у наместника ничуть не исправилось, даже если похмелье Телор вылечил. – Ну-ка, ну-ка, расскажи, а я послушаю, – добавил он вкрадчиво, вынимая из ножен меч. – Может, я пока не правитель севера, но если хочешь остаться близ меня и хорошо послужить, то знай: уныния и трусости я не потерплю… Так что?

Иаллам вскочил на ноги, смертельно бледнея.

– Прости, я… – глянул диковато на Фог и осёкся.

– Ну, с ясноокой девой ты поговорил по душам, поговори же и со мной, – продолжил Мирра почти кротко, но прозвучало это угрожающе. – Давай-ка отойдём в сторону.

Он шагнул было, но Фог поймала его за рукав, сама не зная, что собирается сказать.

«Попросить за Иаллама? Потребовать, чтоб не ругал его и не обижал?»

Она хотела, но засомневалась, не оскорбится ли Иаллам, что его защищает дева, пусть и учёная-киморт… Тут Мирра поймал её взгляд – и заговорщически подмигнул.

«Да он веселится, – поняла она. – По-своему, точно… Ну, у всех разные способы прогонять печаль; может, это и на пользу будет».

Фог разжала пальцы; наместник, понукая Иаллама мечом, спустился с пригорка и скрылся из виду за деревьями.

– Да-а, – вырвалось у неё.

Что ещё сказать, она не представляла – да даже и о чём думать, а потому потопталась немного на склоне и пошла назад.

Сундук плыл за ней по воздуху, вальяжно покачиваясь; внутри бряцали склянки, шелестели свитки и тетради. Пахло розовым мылом, которое подарил Дёран – и самую малость южными песками.

…Когда Фог увидела Иаллама снова, перед самым отбытием, лицо у него было одухотворённое и задумчивое – и точно уж не несчастное. Мирра же светился довольством, как человек, который совершил правое, хоть и трудное дело; на гурна он взлетел одним прыжком и тут же ткнул его пятками в бока, подгоняя – только и хлопнул плащ на ветру.

Дорога к Бере, как они ни торопились, растянулась на несколько дней. Сперва пришлось покружить у Кимень-горы и убедиться, что подземных чудищ в окрестностях не осталось. Потом, аккурат на переправе, хлынул дождь – и лил потом весь вечер, ночь и утро, пока земля не раскисла. О том,