Монреальский синдром - Франк Тилье

Количество подозреваемых на странице уменьшилось, но все еще оставалось внушительным. Человек сорок примерно…

— И все-таки… — размышлял вслух Шарко. — Ладно, возьмем, например, шизофреника. Ты видишь вон под той аркой человека в белом халате? Так вот шизофреник может видеть кого-то точно так же, как ты видишь сейчас этого исследователя или лаборанта. Видеть только потому, что несколько миллиметров его мозга барахлят. Никакого отношения ни к Богу, ни к колдовству. Все дело в химии. В сволочной химии.

Его телефон зазвонил. Комиссар глянул на высветившийся номер:

— Это Пьер Монетт…

Нажал на клавишу громкой связи и откликнулся:

— Добрый день, Пьер! Ну что?

— Есть кое-какая информация насчет вашего Петера Джеймсона, — сказал жандарм.

Петера Джеймсона… Значит, Джеймс Петерсон точно прибыл в Канаду под другим именем. Правда, не слишком-то напрягал мозги, чтобы придумать новое имя.

— Он обосновался в Монреале в пятьдесят третьем году, работал в больнице Мон-Провиданс на должности врача-исследователя, конкретно — в том крыле больницы, где содержались самые тяжелые из умственно отсталых. В пятьдесят пятом году женился, имя невесты — Элен Риффо. Канадка по происхождению, преподаватель математики. Почти сразу же они удочерили девочку, а еще несколько недель спустя Джеймсон сбежал вместе с новоявленной дочкой, оставив жену соломенной вдовой. Вроде бы даже адреса, где его искать, ей не дал. След его так и затерялся, никто никогда Джеймсона больше не видел. По-видимому, женился он только ради этого удочерения, потому что холостяк не имеет права брать ребенка. Такая вот сухая справка, но, в общем, это все, что удалось узнать. Хотя нет! Есть еще одна подробность, имеющая, мне кажется, для вас значение. Приемная дочь Джеймсона была из сироток Мон-Провиданса.

При этих словах в душе Люси, как и в душе Шарко, началась настоящая буря. Они уставились друг на друга, ошеломленные услышанным, но, казалось, в одну и ту же секунду догадались.

— Имя девочки! Назовите имя девочки!

— Колин Санате.

Указательный палец Шарко быстро заскользил по списку: кажется, он видел там какую-то Колин. Вот! На букву «С»! Санате Колин. Нашлась. Шарко вяло поблагодарил и повесил трубку. Люси прижалась к нему, не сводя глаз со строчки в списке.

«Колин Санате — родилась 15 октября 1948 года — нейробиолог — работает в Научно-исследовательском центре военной медицины. Гренобль».

— Центр военной медицины, военной… — прошептал Шарко.

— Господи, родилась в сорок восьмом, ровесница Алисы. Колин Санате, Колин Санате… Слушай, да это же анаграмма имени «Алиса Тонкен»! И вот она здесь, в твоем списке… Мы все время видели эту строчку.

Люси закрыла руками лицо.

— Только не она… только не Алиса…

Шарко вздохнул, открытие поразило и его.

— Нейробиолог-исследователь… Конечно же лишь для прикрытия, чтобы непонятно было, чем она на самом деле занимается в армии. Что ж, теперь все срослось. Бедная девочка-мученица сама стала палачом. Это она — похитительница мозгов. Это она стоит за всеми ужасами, с которыми мы столкнулись. Это она покалечила и убила трех египетских девушек. Это она ездила в Руанду, и она появлялась везде, где происходили массовые убийства…

Несколько секунд они молчали, Люси не могла прийти в себя. Та, для кого она искала справедливости, ради кого с самого начала расследования добивалась истины, оказалась той, на кого она охотилась, той, которая убивала, которая изымала глаза и мозг у каждой своей жертвы. Она организовывала эти ужасы, она была их главной вдохновительницей. Сумасшедшая. Убийца.

Шарко уже не мог сидеть на месте, он метался перед скамьей, как тигр в клетке.

— Вот представь себе такой расклад. Они, Петерсон и Лакомб, в качестве результата всех этих многолетних попыток, экспериментов, настойчивых поисков снимают вместе фильм, запечатлевают на пленку выдающееся открытие, подтверждают существование ментальной контаминации. Феномена, в который Петерсон верил с самого начала, на исследование которого ему удалось получить у ЦРУ деньги. А после этого, когда фильм был уже сделан и факт открытия подтвержден в комнате с кроликами, ученый убеждает режиссера-оператора ничего не говорить об этом людям из ЦРУ. Он-то осознает значимость своего открытия, он-то понимает, какое могущество дает это открытие. Может быть, ему хочется повыгоднее продать свои знания, продать тому, кто заплатит больше, сделает его богачом. Может быть, он считает, что французская разведка, разведка его родной страны, окажется особенно щедрой…

Люси кивнула и продолжила:

— Лакомб поддается на уговоры и соглашается. Чтобы скрыть достигнутое от ЦРУ, они прячут фильм с кроликами за другой, достаточно странной короткометражкой: ничего подобного никто другой сделать бы не сумел, зато Жак на такие странности — мастер. Даже если американские спецслужбы видели эту короткометражку, они ведь по долгу службы конечно же проверяли все бобины, их копии, пленку, они ничего не поняли. Самое большее, что они смогли обнаружить, помимо открытого изображения, — наличие кадров с Жюдит Саньоль, проникающих прямо в подсознание. Гений и безумец Жак Лакомб обдурил американскую разведку на ее собственном поле, заставил играть в свою игру.

— Точно. А у Петерсона уже созрел план скрыться, бежать из Канады, но он хочет взять с собой Алису — девочку, благодаря которой смог воспроизвести синдром Е. Кем она была для ученого? Только объектом исследования, подопытным кроликом? А может быть, он проникся к ребенку своего рода симпатией, привязался к Алисе? Или дорожил ею всего лишь как живым доказательством своего успеха? Трофеем? Диковинкой? Не имеет значения. Как бы там ни было, он женится, удочеряет Алису и избавляется от Лакомба, устроив пожар. Затем — возможно, с помощью и на деньги французской разведки — перебирается на родину и исчезает там из виду вместе с Алисой и оригиналом фильма.

— Вот только Лакомб, со своей стороны, тоже принял меры. Сделал несколько копий короткометражки и спрятал их в разных местах. Эти двое, должно быть, жили в постоянном страхе, боясь не только ЦРУ, но и один другого. Наверняка у обоих было нечто вроде мании преследования.

— Ты права, но меры предосторожности не спасли Лакомба, он погиб от руки напарника. А Петерсон укрылся где-то во Франции, под крылышком у французских спецслужб, и, скорее всего, продолжал работать. Открытый им синдром Е — прямо под носом у ЦРУ — стал достоянием французов, а Алиса — жертвой фанатизма Петерсона, заложницей его безумия. Мы знаем, сколько мук перенесла девочка в Мон-Провиданс, знаем, что произошло с ней в экспериментальной палате: она первой набросилась на кроликов, она высекла искру, из которой разгорелось пламя бойни. Именно Алиса — «пациент зеро» с синдромом Е, именно в ней — причина безумия, охватившего остальных девочек. Эксперимент не мог пройти для нее без последствий, нет, он оставил в ребенке глубокий след, изуродовал психику. Агрессивность, склонность к насилию укоренились в девочке помимо ее воли, стали частью структуры ее мозга. Но это не помешало ей проявить блестящие способности и — почти наверняка — продолжить дело папаши. Если можно так сказать, Алиса приняла у него эстафету.

— Не могу забыть, как выглядели тела Люка Шпильмана и его подружки… Все эти удары ножом… Сколько там было неистовства, остервенения, слепой злобы, неоправданной, немотивированной, нет, невозможно такое понять!

— И то же — с девушками в Египте… И то же со стариком-реставратором… И с кроликами. Сейчас Алисе шестьдесят два года, но возраст не мешает ей убивать. Безумие и жестокость живут в ней, как жили во всех тех, кто оказался замешан в этой истории.

Люси, уставившись в землю, сжала кулаки, покачала головой:

— И все-таки есть кое-что, чего я не понимаю. Зачем Мухаммеду Абану вживляли электроды, то есть для чего было делать ему глубинную стимуляцию мозга?

— Ничего тут нет особенно сложного. Имело место естественное, внезапное и неконтролируемое проявление синдрома Е в Легионе, которое привело к убийству пяти легионеров-новобранцев. Вот только Абан, раненный в плечо, остался жив. Но, с одной стороны, нельзя было оставить его в живых именно из-за того, что он стал свидетелем случившегося, а с другой — он, как Алиса, был тем самым «пациентом зеро». Думаю, прежде чем его прикончить, Алиса Тонкен, она же Колин Санате, хотела провести эксперимент. У нее оказался под рукой живой человек, способный послужить ей подопытным кроликом, такое случается не часто. Она заполучила кого-то, кто, по существу, был подобием самой Алисы и, по-видимому, вернул ее к самому мучительному периоду ее жизни. Одному богу известно, каким пыткам она его подвергла…

Лицо Люси омрачилось.

— Да, одному богу известно… Но мы тоже скоро узнаем…