Дети Бога - Мэри Расселл
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— А другие? — спросила Суукмел, взирая снизу на свою рунскую… Кого? Не служанку — уже нет. Компаньонкой Таксаю бывала часто. Союзницу, может быть? Теперь для нее нет слова в к'сане. — Сколько их?
«Много, — думала Таксаю, ощущая запретный трепет. — Нас так много!» Как описать это женщине, ничего не видевшей за шторами своих носилок или за стенами резиденции? Всю жизнь госпожа Суукмел руководствовалась сложной конструкцией власти и отношений, деликатной сетью джана'атской политики, но вот это не было абстракцией. Это была физическая мощь.
— Мятежников точно волос на теле, — рискнула сказать Таксаю. — Словно листьев мархлара, моя госпожа, — слишком много, чтобы сосчитать.
— Я поднимаюсь, — объявила Суукмел.
Теперь, когда вышла из строя электрическая сеть, питавшая радиосистему, городом правили слуги, а Суукмел жаждала информации. Игнорируя протесты Таксаю, она принудила себя взобраться по внутренней спирали ветровой башни, чтобы самой увидеть собравшуюся толпу, но когда встала рядом с Таксаю и подняла вуаль, то зашаталась.
— Тебе плохо? — воскликнула Таксаю, в испуге хватая Суукмел за руку.
— Нет! Да! Я не…
Уронив вуаль, Суукмел закрыла глаза. На расстоянии, превышавшем длину коридора или банкетной комнаты, все цвета выглядели расплывшимися, затуманенными.
— Помоги мне, — сказала Суукмел, справившись с головокружением, и вновь подняла вуаль. — Скажи, что там. Все смешалось.
Таксаю сделала, что могла, указывая на ориентиры, известные Суукмел понаслышке, и знакомые объекты. Здания выглядели, точно игрушки, а деревья а'аджа, подобные тем, что росли во дворе Суукмел, казались сучками или саженцами, а то и вовсе не были различимы в этом хаосе форм. Руна были лишь цветными пятнышками, словно узелки на лишенном узоров ковре. Взбешенная, ощущая тошноту из-за бессмысленной сумятицы, Суукмел сдалась и отступила вниз по пандусу — к своему убежищу в основании башни.
Маленькая комната была последним бастионом ее уединения; посольство переполняли беженцы. Следуя примеру Хлавина Китери, Ма Гурах Ваадаи принял столько людей, сколько можно было прокормить, но с последствиями пришлось иметь дело именно Суукмел. Дабы избежать голода, забили всех руна — кроме тех, без кого нельзя было обойтись; в городе осталось мало слуг и на них навалили столько работы, что можно было понять, почему они сбегают, присоединяясь к мятежникам. Даже реформы Верховного не подготовили джана'атских женщин к жизни в тесных помещениях среди незнакомцев. Никто уже не знал, у кого какой ранг. Сопровождаемые рычанием ссоры вспыхивали постоянно, как дождь, и слишком часто заканчивались кровопролитием…
— Наверное, это чужеземка Фия! — крикнула Таксаю, выставив руку за каменный край башни.
— Правда? — выдохнула Суукмел и, вытягивая шею, двинулась обратно по башенному пандусу. — Как она выглядит?
— Очень маленькая — словно ребенок! И как она дышит? У нее нет носа! И хвоста. — Таксаю содрогнулась. — Наверно, она калека.
На миг она отвлеклась, представив себе Верховного, покрывающего такого уродца.
— Монстр, — подтвердила она, — как и говорил наш господин посол.
— А другого не видишь? — крикнула Суукмел.
Имя изменника не произносили. Существование Супаари ВаГайджура было вычеркнуто из памяти; всех его родичей давно казнили. Сегодня и он погибнет от руки Хлавина Китери, подумала Суукмел. Руна говорят, что его дочь умерла; значит, остается чужеземка, Фия, которая тоже не будет жить вечно. Тогда, подумала Суукмел, мы позволим мятежникам владеть югом и предоставим их своей судьбе. Верховный построит новые города и изгонит из наших резиденций чужаков. Мы будем бедны и голодны, зато вновь обретем утонченность и красоту, ученость и песни…
— Началось! Безымянный выходит вперед. Повисла напряженная пауза.
— Он без доспехов, — сообщила Таксаю, понизив голос, чтобы новость не разнеслась за пределы башни — к тем, кому не следует это слышать. Появиться на поле сражения без доспехов значило нанести Верховному страшное оскорбление, бросивший ему вызов как бы говорил: мне ни к чему защита.
Раздался военный гимн: ревущий хор мужчин, готовившихся к смерти или победе, выстроенные в шеренгу дуэлянты сейчас шагнут вперед, один за другим, принимая вызов противника, пока не уступит какая-либо из сторон. Сегодня эти приготовления были просто церемониалом. Руна представлял только один боец, и состоится одна дуэль: Верховного и безымянного, — бой, на который все согласились, за которым все будут следить и исход которого подтвердят все.
— И тогда все закончится, — прошептала Суукмел, прислонившись к холодной каменной стене башни. Она постаралась не подчеркивать безысходности, звучавшей в ее словах.
— Супаари, он в доспехах, — произнесла София по другую сторону долины от башни Суукмел.
— А я нет, поэтому он свои снимет, — откликнулся Супаари, чьи глаза были спокойны, как серо-голубые камни под неподвижными водами озера. — Биться с противником, который хуже вооружен, — трусость. А Китери не может выглядеть трусом в глазах подданных.
— Это ничего не изменит, — сказала Джалао, стоявшая рядом с Софией и не скрывавшая презрения к этому глупому спектаклю. — В доспехах или без них — результат известен заранее.
— Если б они освободили своих руна, не пришлось бы воевать! — воскликнула Пуска. — Правда на нашей стороне. Почему они упорствуют?
Не сказав больше ни слова, не сделав жеста, повинуясь какому-то внутреннему чувству времени, Супаари оставил их, зашагав вниз по склону к полю боя. Голосом, дрожащим от гнева, Джалао закричала:
— Ты погибнешь зря!
При виде его спины Пуска заголосила, но София прикрикнула:
— Не мешай ему!
И смотрела, как Супаари уходит, а единственный ее глаз затуманивала лишь близорукость.
Это был первый поединок государственного уровня за четыре поколения, и дабы организовать его, потребовалось соединить воспоминания всех оставшихся в Инброкаре знатоков протокола. Руна превзошли себя и чувствовали, что это достойный способ завершить жизнь.
* * *Такие женщины с детства ощущали удовольствие оттого, что видели своих хозяев должным образом одетыми, правильно украшенными, что крошечные складки лежат аккуратно на широком плече, а драгоценные камни искрятся в надлежащих оправах. Для специалистки по протоколам было радостно сознавать, что она подготовила своего господина к любой новой встрече и поэтому ни одно оскорбление не будет нанесено или получено без умысла. Живые хранилища джана'атской генеалогии, они знали все исторические деяния, сознавали нынешнюю значимость каждого клана и были искусны в советах, как погасить ненужный конфликт иди завязать диспут, который можно повернуть к выгоде их хозяев. Нередко такие знатоки жили дольше рунской нормы, поскольку на воспитание преемников требовались многие годы, но они с готовностью подвергали себя горестям и немощи старости, хотя понимали, что, когда время все же наступит, их жесткое, жилистое мясо будет съедено представителями более низких слоев. Их работа была фундаментом, на который опиралась цивилизация Ракхати.
И теперь — на запруженных улицах и в битком набитых резиденциях последних городов их советы были важнее, чем когда-либо: тут было столько незнакомцев, столько людей, собранных в тесном пространстве! Голодные, растерянные, обуреваемые гневом и страхом, джана'ата набрасывались без предупреждения, разрывая горло любому рунскому привратнику, отказывавшемуся их впустить. У ворот становились специалистки по протоколам, вслушиваясь в рассказы о древних альянсах и решая, кому поверить. Для обороны Инброкара они выбирали лишь лучших из джана'ата: наиболее знатных, представителей древнейших кланов, — а остальных посылали дальше на север, предоставляя выживать, как сумеют.
Сейчас, глядя на огромное войско своих сородичей, они занимали себя зрелищем развевающихся вымпелов и сверкающих доспехов, систематизируя джана'атских воинов по речным рангам, и вместе со своими хозяевами готовились стать свидетелями поединка. Но когда наступил момент для ответной партии бросивших вызов, мятежники не запели — их далекие тонкие голоса, выкрикивающие насмешки, испортили гармонии высоких господ диссонирующим, монотонным единообразием.
На колкости, коими их осыпали соплеменники, собравшиеся на холме, руна-протоколистки не обращали внимания. Свои жизни они посвятили утонченному танцу государственного чинопочитания. Их профессия находилась на грани исчезновения, но царство света и движения эти женщины покинут, сознавая, что выполнили свой долг до конца.
Более прагматичные люди готовились к этому дню по-иному, причем подготовка заняла годы и продолжалась даже сейчас. Некоторые руна прониклись преданностью до самого нутра, и когда она вознаграждалась добротой или хотя бы простой порядочностью, то руна не видели причин покидать своих хозяев.