Категории
Самые читаемые
RUSBOOK.SU » Проза » Советская классическая проза » Чего же ты хочешь? - Всеволод Кочетов

Чего же ты хочешь? - Всеволод Кочетов

Читать онлайн Чего же ты хочешь? - Всеволод Кочетов

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+

Закладка:

Сделать
1 ... 81 82 83 84 85 86 87 88 89 ... 114
Перейти на страницу:

– Но это же страшно!

– Да, конечно. Поэтому-то я и воюю против такого рода пакостей и пакостников, и за это пакостники, позаимствовавшие приемчик у иудушки Троцкого, и зачислили меня в «сталинисты». Ясно?

Пройдя в молчании несколько десятков шагов, Ия сказала:

– Василий Петрович, вы извините меня.

– За что, Иинька? Что там у вас такое?

– За то, что бегаю за вами, навязываюсь вам, мешаю, надоедаю.

– Батюшки! Что за речи! – Он остановился и встал против нее.

– Да-да, бегаю. – Ия готова была даже сказать – эти слова уже были на ее языке – «Я вас люблю», но все же заставила себя удержаться и не сказала.

– Вот беда-то! – Он был явно обескуражен. – А я так мало уделяю вам времени. Рад бы побольше, да…– Булатов развел руками, улыбнулся, – А у вас есть друзья, своя компания?

Усмехнулась и она:

– Я вас понимаю, Василий Петрович. Вы думаете, что мне не с кем убивать время и вот я вяжусь к вам. А вы не способны разве допустить такую мысль, что мне с вами с одним интереснее, чем со всеми остальными десятками, сотнями, может быть, тысячами? Можете?

– Боюсь, что это – преувеличение, Ия, – серьезно сказал Булатов. – Несусветнейшее преувеличение.

– Вы когда-нибудь кого-нибудь любили?

– Забавный разговор! Да, было, любил.

– Очень?

– Кажется, да. Впрочем, не кажется, а именно да, очень.

– И разлюбили?

– Нет… Но так как-то… Много времени прошло. Разные обстоятельства. Странный у нас с вами разговор, Ия.

– Нет, Василий Петрович, совсем не странный, просто откровенный. Если вы любили, то вам знакомо такое состояние, когда, кроме того, любимого человека, тебе никого и ничего не надо, когда он заслоняет для тебя всех – пусть их десятки, сотни, тысячи, пусть все человечество!

– О, это возможно только при очень, очень большой любви. И, оче видно, только один раз в жизни. Да, я с вами согласен. Но пардон! – Он засмеялся. – Мы уклонились в сторону от темы. Мы же говорили о…

– …о том, что мне с вами с одним интереснее, чем со всеми остальными десятками, сотнями, тысячами, – с упрямым упорством в третий раз сказала Ия.

– Ия! – Он взял ее за руку.– Так нельзя.

– Почему?

– Не знаю, но нельзя.

– Вы же писатель, инженер человеческих душ. Вы все должны знать. И это тоже. Почему? Вы же что-то такое пишете в своих книгах.

– Да, задали вы мне загадку, мой друг. Пойдемте-ка к машине. Время совсем позднее. Чуть ли уже не утро. Светает, кажется. Вам, не сердитесь за вопрос, сколько лет, Ия?

– Нет, я еще не в бальзаковском возрасте, до тридцати не дотянула. Я в возрасте Анны Карениной.

– Двадцать шесть, двадцать семь, значит?

– Примерно. Была замужем. Неудачно.

– Да-да, я знаю.

– Родители…

– Зачем анкета? Ну что с вами?

– Вы же сами начали. Сами потребовали от меня листок по учету кадров.

Ия твердо наступала каблуками на асфальт дороги. По лицу ее пошли первые блики утренней зари, но было это так, что казалось, будто красивое лицо молодой, сильной женщины разгоралось не то гневом, не то решимостью на что-то. Она шла гордая, совсем не похожая на ту, какой была с минуту назад. В ней что-то произошло, что-то изменилось. Булатов искоса поглядывал на нее. Она молчала, молчал и он.

Так они сели в машину, так доехали до ее дома. Там она сказала: «Спасибо»,– выскочила из машины и побежала в свой двор. Не оборачиваясь, не посылая рукой никаких приветов.

Да, в Ие произошла явная перемена: она нашла в себе силу остановиться, не идти дальше по дороге, по которой идет лишь один ; а второй не только не делает шага навстречу, но даже пятится, отступает. Как ни странно, но помог ей остановиться вопрос о ее возрасте. Может быть, Булатов совсем и не имел этого в виду, но она в его вопросе услышала намек на то, что, мол, ее терзает возраст, точнее, ее плоть, которая в этом возрасте требует своего. Если он думает именно так, то это ужасно, ужасно. Доказывать что-либо обратное, объяснять – бесполезно, глупо, никчемно.

Она подтянулась, собралась, закаменела в этой своей подтянутости, ушла и решила, что с этой минуты все кончено, больше не будет никакой суеты, никакой беготни.

В постели, под одеялом, железная ее решимость изрядно пообмякла. Нет, она, конечно, больше навязываться Булатову не станет, нет; это верно, но вместе с тем очень и очень жаль, что она его теперь не будет видеть, не будет с ним говорить, не будет смотреть на него. Странный, странный человек!… Какую-то анкету затеял! Еще бы взял да спросил: а почему с ним ей интересно, а с другими нет? Хотя он на это явно уже намекал: есть ли друзья, нет ли друзей? Смешно! Почему же им у нее не быть? Не прокаженная же она. И пошли перед Ией в ночной темени образы ее друзей. Лучшим из них был, конечно, Феликс Самарин, друг недавний, но очень хороший, мужественный, сильный, умный, самостоятельный, хотя и живущий в родительском доме. С ним остро, с ним не пресно. Но и с Феликсом, как со многими иными, у нее не произошло того таинственного совпадения, когда человек делается для тебя всем, когда по отдельности его качества уже не рассматриваются, когда ты уже не станешь говорить о нем: умный, сильный, самостоятельный, красивый. Это такой сплав, в котором и не обязательно, чтобы тот человек был сильным или красивым, просто бы был им, именно им, этим, необходимым – и все. Таким необходимым Феликс Самарин для нее, Ии, не оказался. Хотя очень хорошо, что он появился в ее жизни и что у нее есть теперь такой знакомый, такой друг. Он, несомненно, друг, и верный друг, способный прийти на помощь в трудную минуту.

Ну, а другие, все те, которые… «Знаю, что они прошли как тени, не коснувшись твоего огня»,– вспомнила она строчки Есенина. Кто-то пел их ей однажды, бренча на гитаре… Да, вот так, бездумно, бестрепетно сверстники ее могли бренчать на гитарах, петь про черных или иных мастей котов, про ночные или дневные автобусы и троллейбусы, про шурики и мурики; один любил показывать, как здорово он стоит на голове; кто-то жонглировал тремя тарелками; умели многие из них поспорить о сроках высадки человека на Луне и о его полете к Венере; могли словесно расправиться с теми, кто когда-то недооценивал кибернетику, и знали они множество такого, среди которого было немало ценного, свидетельствующего об основательных знаниях того или иного предмета, но еще больше – всякого мусора, всякой бесполезной чепухи. А из всего вместе получалась грустная легковесность, беззаботность, полное отсутствие раздумий о завтрашнем дне, не говоря уже о послезавтрашнем.

Ия устала от пустопорожности, маскируемой острословием, за которым якобы стоит еще более острое и содержательное. В своей трудной жизни она успела много прочесть, в том числе и хороших, умных книг, те книги сделали свое дело, и она уже не могла отделаться от убеждения в том, что у жизни должен быть, непременно должен быть смысл, и притом очень высокий смысл. Человек – такое удивительное, совершенное существо, что не может быть, чтобы природа много миллионов лет потратила на его создание, на его совершенствование лишь для того, чтобы это высокоразумное существо, homo sapiens, наделенное сложнейшими органами – мозгом, сердцем, хитрейшими и тончайшими сплетениями нервов, жило лишь для того, чтобы, выпив стакан водки, бренчать на гитаре, петь про кота или про шарик, рассказывать анекдоты и от девяти утра до пяти или шести вечера сидеть в каком-нибудь учреждении за столом и прокалывать дырки в бумагах.

Жизнь Булатова виделась ей иной. Его невозможно было представить с гитарой в руках, поющего бессмысленную чушь. Но и не таким он был в ее представлении, каким увидела она его в минувший вечер. Встреча в клубе, прием в Доме дружбы – это лишь эпизоды. Главное у него другое, другое. Он обдумывает жизнь, обдумывает, как жизнь может превратиться в книгу, как в ней оживут люди, которые и придуманы и вместе с тем взяты из жизней. Хотелось увидеть, понять, проследить этот процесс, проникнуть в него душой. Булатов богаче тысяч других во множество раз. Перед ним открывается не одна жизнь, в которой он живет реально, а много, много жизней, рождаемых его воображением, его мозгом. Вот одно из подлинных предназначений человеческого мозга, а не анекдотики и пошлые песенки. Ах, мозг! Он и ракету может выдумать, и книгу сочинить, и одновременно он же придумывает, как обокрасть квартиру, как вынуть кошелек из кармана.

Трудна, невообразимо трудна жизнь Булатова, но зато не скажешь, что она несодержательна. Интересно, как же в ней участвует его жена? Та, которая так грубо и так зло отвечает по телефону? Слишком часто оправдывается древняя мудрость о том, что «нет пророка в своем отечестве». Может быть, и здесь такой же случай? Может быть, эта женщина и не понимает и не хочет понимать, с кем рядом она находится? Может быть, она посылает его в лавку за солью или спичками, заставляет надевать передник и мыть посуду? Может быть, летом превращает его в дачного мужа, и он таскает авоськи по электричкам? Ах да, у него своя машина! Ну все равно, заставляет его совать эти авоськи в багажник машины. Не может быть, не может быть! Не должно быть! В Ие все протестовало против такой возможности, против того, чтобы Василий Петрович таскал авоськи и ходил в лавочку за солью. Мозг, такой мозг – его нельзя заставлять это делать! Она, Ия, ах, оказаться бы ей возле Василия Петровича, она бы, она бы, она бы!… Но возле него была другая, у той, как виделось Ие, были совсем другие представления о жизни, о ее муже, о назначении его мозга. И что с этим всем могла поделать она, в общем-то несчастная, мятущаяся Ия, хотя и старающаяся всегда быть колючей, но на самом-то деле добрая и отзывчивая!…

1 ... 81 82 83 84 85 86 87 88 89 ... 114
Перейти на страницу:
На этой странице вы можете бесплатно скачать Чего же ты хочешь? - Всеволод Кочетов торрент бесплатно.
Комментарии
Открыть боковую панель
Комментарии
Сергій
Сергій 25.01.2024 - 17:17
"Убийство миссис Спэнлоу" от Агаты Кристи – это великолепный детектив, который завораживает с первой страницы и держит в напряжении до последнего момента. Кристи, как всегда, мастерски строит