Сочинения - Данте Алигьери

Вот почему всегда нужно обращать внимание, что именно предстоит определять универсальному обозначению; заметив это, легко можно видеть, насколько далеко простираются его границы, если познаны природа и охват определяемого термина. А потому, когда говорится «все, что ни свяжешь» [quodcumque ligaveris], если брать это «все, что ни» [quodcumque] абсолютно, то было бы истинным утверждаемое ими и наместник Божий мог бы совершить не только это, но и освободить жену от обязательств в отношении мужа, связав ее с другим при жизни первого, что никак невозможно. Он мог бы также разрешить меня от грехов без покаяния, что также не мог бы сделать и Сам Бог. Коль скоро это так, ясно, что подобное определение нельзя брать в абсолютном смысле, а в отношении к чему-то. А к чему оно относится, достаточно очевидно, если принять во внимание то, в отношении чего такая передача прав происходит и чему это определение подчиняется. Ведь Христос сказал Петру: «Дам тебе ключи Царства Небесного», то есть «сделаю тебя привратником Царства Небесного». Затем он добавляет: «И все, что ни [quodcumque]» — то есть «все, что [omne quod]», или «все, что относится к этой должности» — ты сможешь отменять и устанавливать. И, таким образом, универсальный смысл, заключающийся в словах «все, что ни [quodcumque]», ограничивается в своем значении должностью ключей Царства Небесного. И если понимать это так, приведенное суждение будет истинным, абсолютно же нет, как это очевидно. А потому я говорю, что хотя преемник Петра в соответствии с нуждами должности, вверенной Петру, способен разрешать и связывать, однако отсюда еще не следует, что он может отменять и устанавливать декреты империи, или законы, как утверждали они, если только дальше не будет доказано, что и это последнее относится к должности ключей; а что оно не относится, будет показано ниже.

IX.

Ссылаются также на слова у Луки, которые Петр говорит Христу, а именно: «Вот здесь два меча», утверждая, что под этими двумя мечами подразумеваются обе вышеназванные власти; поскольку Петр сказал, что эти мечи находятся там, где находился он сам, то есть у него, постольку они доказывают, что обе эти власти по праву находятся у преемника Петра. На это следует ответить, отвергая смысл текста, на котором аргумент основан. Ведь они говорят, что те два меча, на которые указал Петр, обозначают две названные власти, а это нужно совершенно отрицать как потому, что такой ответ не отвечал бы мысли Христа, так и потому, что Петр по своему обыкновению отвечал сразу, касаясь лишь поверхности вещей.

Что ответ не отвечал бы мысли Христа, станет ясным, если принять во внимание предшествующие слова и повод, по которому они были сказаны. Для этого надлежит знать, что сказано было это в день вечери, а потому Лука начинает свое повествование так: «Приблизился день опресноков, когда нужно было заклать пасху»; во время этой вечери Христос говорил о предстоящем страдании, когда надлежало Ему разлучиться со Своими учениками. Следует также знать, что, когда эти слова были произнесены, все двенадцать учеников были вместе; потому вскоре после приведенных слов Лука говорит: «И когда настал час, Он возлег и двенадцать апостолов с Ним». И затем, продолжая Свою беседу, Христос произносит слова: «Когда Я послал вас без мешка и без сумы и без обуви, разве был у вас в чем недостаток?» Они отвечали: «Ни в чем». Тогда Он сказал им: «А теперь, у кого есть мешок, пусть возьмет его, так и суму; а у кого нет, пусть продаст одежду и купит меч». Отсюда достаточно ясно раскрывается мысль Христа. Ведь Он не сказал: «Купите или возьмите два меча» — или, вернее, двенадцать мечей, потому что обращался Он к двенадцати ученикам, говоря: «У кого нет, пусть купит», то есть чтобы у каждого было по одному. И говорил Он это, предупреждая о предстоящем гонении и предстоящем поношении их, как если бы Он сказал: «Пока Я был с вами, вас принимали, теперь вы будете гонимы; а потому надлежит вам по необходимости приготовить и то, что раньше Я вам запрещал». Итак, если бы ответ Петра не отвечал бы смыслу слов Христовых, на что Сам Христос обрушился бы, как Он обрушивался многократно, когда Петр отвечал Ему опрометчиво. Но этого Он не сказал, а успокоился, сказав ему: «Достаточно», как бы говоря: «Сказал Я это по необходимости, но, если кто-либо иметь меча не может, достаточно будет и двух имеющих».

А что Петр по обыкновению своему говорил, касаясь лишь поверхности, доказывает его поспешная и безотчетная решимость, к которой побуждала его не только чистота веры, но, думается мне, и природная простота. Эту его поспешность засвидетельствовали все летописцы жизни Христовой. Матфей пишет, что, когда Иисус спросил учеников: «За кого вы Меня считаете?» — Петр раньше всех ответил: «Ты, Христос, Сын Бога живого». Он пишет также, что, когда Христос говорил Своим ученикам о предстоящем Своем пути в Иерусалим и о многом, что Ему предстояло претерпеть, Петр отозвал Его и начал Ему прекословить, говоря: «Да минует это Тебя, Господи, да не будет этого с Тобой». На что Христос, обратившись к нему с упреком, сказал: «Отойди от Меня, сатана!» Также он пишет, что на горе Преображения, при виде Христа, Моисея и Илии и двух сыновей Зеведеевых, Петр сказал: «Господи, хорошо нам здесь быть; если хочешь, сделаем здесь три кущи: одну Тебе, другую Моисею и третью Илии». Пишет он также, что, когда ученики находились в лодке в ночное время и Христос шел по воде, Петр сказал: «Господи! Если это Ты, прикажи мне идти к Тебе по водам». Также он пишет, что, когда Христос предрек ученикам Своим, что они соблазнятся, Петр ответил: «Если и все соблазнятся о Тебе, я никогда не соблазнюсь». И дальше: «Хотя бы надлежало мне умереть с Тобой, не отрекусь от Тебя». И то же самое подтверждает Марк; Лука же пишет, что Петр сказал также Христу, немного раньше приведенных слов о мечах: «Господи! С Тобою я готов и в темницу, и на смерть идти». Иоанн же говорил о нем, что, когда Христос хотел омыть ему ноги, Петр сказал: «Господи, Тебе ли омывать мои ноги?» И дальше: «Не омоешь ног моих вовеки». Говорит также, что он мечом поразил раба архиереева, о чем пишут все четверо. Говорит также Иоанн, что он, подойдя ко гробу, вошел сразу, видя, что другой ученик еще медлит у входа. И опять-таки Иоанн говорит, что, когда Христос находился на берегу, после воскресения, и Петр услышал, что это Господь, он препоясал себя одеждою (так как был наг) и бросился в море. Наконец, он говорит, что когда Петр увидел Иоанна, то сказал Иисусу: «Господи, а он что?» Полезно было привести в похвалу чистоте архимандрита нашего такие примеры, в которых явно обнаруживается, что, когда речь шла о двух мечах, он отвечал Христу в простоте души. Если же и надлежит эти слова Христа и Петра принимать в значении общем, их не нужно насильственно притягивать к тому, что говорят означенные толкователи, а нужно связывать со значением того меча, о котором Матфей пишет так: «Не думайте, что Я пришел принести мир на землю; не мир пришел Я принести, но меч; ибо Я пришел разделить человека с отцом его» и т.д. Совершается это разделение и словом, и делом; потому Лука говорил Феофилу о том, что Иисус делал и чему учил. Именно такой меч предписывал купить Христос, и о нем отвечал Петр, что у него есть двоякий. Ведь ученики были готовы и к словам, и к делам, посредством которых они совершали бы то, что, как говорил Христос, Он, по вышесказанному, пришел совершить Сам посредством меча.

X.

Некоторые говорят, кроме того, что император Константин, очистившись от проказы благодаря вмешательству Сильвестра, бывшего тогда верховным первосвященником, принес в дар церкви столицу империи, Рим, вместе с многими другими важнейшими правовыми преимуществами империи. На этом основании они доказывают, что после того никто уже не может пользоваться этими правами, не получив их от церкви, утверждая, что они принадлежат церкви. И отсюда, разумеется, следовало бы, что одна власть зависит от другой, как это им хочется.

Итак, после того как были изложены и опровергнуты аргументы, которые, казалось бы, имеют корни в Божественных речах, остается теперь изложить и опровергнуть те из них, которые коренятся в римской истории и в разуме человеческом. Из них первый аргумент, предпосылаемый другим, строится в виде следующего силлогизма: то, что принадлежит церкви, никто не может иметь по праву иначе как от церкви (эту посылку можно принять); римская власть [regimen] принадлежит церкви; следовательно, ее никто не может иметь по праву иначе как от церкви. Меньшую посылку они доказывают, основываясь на том, что выше было сказано о Константине. Эту меньшую посылку я, стало быть, отвергаю. И когда они ее доказывают, я говорю, что доказательство не имеет силы, ибо Константин не мог отчуждать права и владения империи, а церковь принимать их. И так как они упорно настаивают, сказанное мною можно разъяснить так: никому не дозволено, основываясь на вверенной ему должности, делать то, что этой должности противоречит; ведь иначе одно и то же, взятое в том же самом смысле, могло бы быть и своей собственной противоположностью, а это невозможно. Но рассекать империю противно должности, вверенной императору, ибо долг его — подчинять человеческий род единому хотению [velle] и единому нехотению [nolle], как легко можно это усмотреть в первой книге настоящего сочинения; следовательно, рассекать империю императору не дозволено. Если, следовательно, отдельные права и прерогативы были (как говорят) отчуждены Константином от империи и переданы в ведение церкви, то был бы разодран хитон несшитый, разодрать который не осмелились даже те, кто пронзили копьем истинного Бога, Христа. Кроме того, если церковь имеет свое основание, то и империя свое, ибо основание церкви есть Христос. Потому-то и говорит Апостол в Послании к коринфянам: «Никто не может положить другого основания, кроме положенного, которое есть Иисус Христос». Он есть камень, на котором воздвигнута церковь, основание же империи — человеческое право. Однако я говорю, что если церковь не должна находиться в противоречии со своим основанием и всегда должна опираться на него, по слову Песни песней: «Кто это восходит от пустыни, опираясь на своего возлюбленного?» — то и империи также не подобает делать что-либо противное праву человеческому. Но праву человеческому противно, если империя разрушает саму себя; следовательно, империи не подобает разрушать саму себя. Коль скоро, стало быть, рассекать империю — значит разрушать ее, ибо империя заключается в единстве универсальной монархии, ясно, что тому, кто наделен императорской властью, рассекать империю не подобает. А что разрушать империю противоречит человеческому праву, ясно из вышесказанного.