Салка Валка - Халлдор Лакснесс

Несколько шагов они прошли в беспокойном молчании. Они совсем не понимали друг друга. Наконец Арнальдур ответил бесцветным, скучным голосом.

— Ну конечно. Коммуна должна заниматься ловлей и продажей рыбы и на полученную прибыль строить жилища для рабочих.

— Значит ли это, что нужно бороться против всех, кто противится этому?

— Да, — ответил он.

— Так ты же собираешься прекратить борьбу в тот самый момент, когда она только началась? Нет, Арнальдур, это невозможно.

Он не ответил прямо на ее слова, но посмотрел на нее, улыбнулся, как улыбаются милому, но надоедливому ребенку.

— Я бы с радостью променял все мечты своего детства и все приобретенные знания на твой простой и ясный взгляд на вещи.

— Я понимаю, ты в душе посмеиваешься надо мной и считаешь мои мысли наивными. Как тебе известно, я всю жизнь вожусь только с рыбой. Но я многое поняла из того, что ты говорил осенью. Например, мне стала совершенно ясна вся нелепость положения, когда мы позволяем одному человеку в нашем поселке получать всю прибыль от соленой рыбы. Невозможно закрывать глаза на то, что однажды увидел в правильном свете. Я, наверно, тугодумка, но, если уж мне удалось что-нибудь понять, я буду твердо стоять на своем.

— Да, Салка, у тебя, по-видимому, тоже один глаз во лбу. Я всегда восхищался тобой еще в те дни, когда мы были маленькими.

— Послушай, Али, ты был таким сильным в прошлом году, — сказала девушка, словно не слыша его слов. — Пока я жива, я не забуду, как ты стоял у рыбного склада и произносил: «У нас забастовка». Почему нет в тебе той решимости, как в прошлом году?

— Не знаю, — ответил он. — Куда легче быть на стороне народа, читая иностранные книжки и газеты, чем выполняя обязанности председателя союза.

— Разве вам, образованным людям, трудно понять нас? — спросила она несколько раздраженно. — Ты же сам прекрасно знаешь, мы не повинны в том, что нам не хватает образования.

— Образования! — фыркнул он. — Ты знаешь, что означает так называемое образование в классовой борьбе? Образованный человек в буржуазном обществе неизбежно оказывается в положении предателя по отношению к своему народу. В словах образованного человека, когда он пытается вдолбить в голову народа непонятные идеи и призвать его к активным действиям, правды меньше половины. Остальное — вздор и обман. Жизнь — печальная штука, хотя многие считают ее занятной. Ты, наверное, думаешь, я кичусь тем, что я образованнее других! Нет, Салка, наоборот, я завидую народу, завидую тому, что он может интересоваться простыми вещами. В этом его сила и его богатство. Хорошая понюшка табаку важнее для них, чем осуществление идеалов социализма. Их способность переносить нужду для меня выше всякой философии и превосходит всю поэзию в мире. Но способны ли они перенести разочарование, неизбежно сопутствующее действиям, если они совершают таковые? Образованные идеалисты могут сделать народ одновременно и богаче, и беднее, чем он заслуживает. О, дьявол бы побрал все вместе взятое!

С этими словами он ускорил шаг, словно рассердившись на самого себя. Девушка удивленно посмотрела на него. Не было, наверное, на свете лица более искреннего: всякая двусмысленность была чужда ей и, очевидно, совершенно непонятна.

— Не пойму я, о чем ты говоришь. Я думала, что ты веришь в иной мир, как и в прошлом году…

Арнальдур вдруг остановился резко и неожиданно. Схватив ее за руки, он произнес с мольбою в голосе — трудно было понять, всерьез или в шутку:

— Верую, помоги моему неверию…

Но она выдернула руки, не зная, что сказать.

Глава 19

Однажды вечером Салка Валка заглянула на кухню в Оддсфлет, где жил Хаукон, зять кадета Гудмундура Йоунссона. Хаукон весной охотился на лисиц; однажды ему удалось в один день опустошить две лисьи норы и получить по пятьдесят крон за каждый лисий выводок. Исходя из этого он рассчитал свой дневной заработок на всю жизнь вперед. Таким образом в среднем у него получалось тридцать шесть тысяч пятьсот крон в год, да кроме того, сто лишних крон в високосный год. Когда рыбаки Фарерских островов приезжали сюда рыбачить, он помогал им рубить лед и однажды отправился на фарерском судне за границу. Целую зиму он прожил на Фарерских островах. Там он нанялся в учителя к правителю острова. Однажды во время занятий он услышал шум на улице. Подойдя к окну, он увидел, что из моря подымается столб воды. В углу класса стояло ружье. Хаукон схватил ружье, открыл окно и выстрелил в столб. Вскоре к берегу прибило огромнейшего кита. Он был мертв. Весь город был взбудоражен. Ни один человек не остался на месте. К Хаукону послали людей, чтобы спросить, какие распоряжения он желает сделать в отношении кита, убитого им наповал одним блестящим выстрелом. Хаукон сказал, что они могут взять кита и разделить между собой, как им заблагорассудится, за исключением почек. Почки он хотел бы оставить себе как вознаграждение за свой подвиг. Потом он продал почки за пять тысяч крон и поместил деньги в фарерский банк. Сейчас у него с женой было восемь душ детей. Он был одним из счастливейших людей в поселке — разговорчивый, гостеприимный. Жили они в земляной хижине. Его дети были известными сорванцами, а за старшими мальчишками укоренилась недобрая слава пройдох. Они с юного возраста привыкли полагаться на ловкость рук в борьбе за существование, несмотря на фантастическое богатство их отца.

Время близилось к полуночи. Кухня, как обычно, была полна гостей. Хозяйка дома стояла у плиты и готовила кофе. Гудмундур Йоунссон сидел на ящике в углу, Магнус Переплетчик — на табуретке. Желчная старая дева из соседнего дома стояла по другую сторону плиты и делала вид, что увлечена беседой с хозяйкой, сама же следила за разговором мужчин и время от времени вставляла ядовитые замечания. Хозяин дома расположился за кухонным столом, на котором были ржаной хлеб и маргарин. Два молодых «красных» сидели на полу, опершись спиной о бочку для воды. Дети, вместо того чтобы спать, с криком и визгом бегали полураздетые по дому. Из соседней комнаты слышалось хныканье грудного ребенка. Когда вошла Салка Валка, хозяин дома тотчас же соскочил со своего места, чтобы усадить ее. Салка была одета в дешевое ситцевое платье, непромокаемый плащ, фабричные чулки и серые полотняные туфли. В лавке Свейна Паулссона они стоили три кроны пятьдесят эйриров.

— Посмотрите, Салка Валка плывет точно шхуна, — сказал хозяин дома.

Статные девушки всегда представлялись ему похожими на плывущие корабли. Несмотря на свой рост и крепкое телосложение, девушка носила маленькие туфли и ходила легко и плавно. Она уселась на край скамьи и откинула волосы со лба. Речь шла о Бейнтейне из Крука.

— Какой еще подвиг совершил Бейнтейн? — спросила девушка.

Оказывается, на сей раз он всего-навсего умер. Он умер прошлой ночью от воспаления легких. Говорят, что Богесен собирается схоронить его за свой счет. В последние дни своей жизни Бейнтейн опять проявил интерес к делу независимости.

Без сомнения, Богесен это сделает, чтобы иметь труп в своем распоряжении, заметил один из «красных».

— Как это — в своем распоряжении? — спросил кто-то.

— Очень просто. Говорят, у трупа отвинтят ногу и отправят обратно в Германию. Протез ведь еще не оплачен.

— И чего только не говорят друг о друге эти мужчины, — заметила старая дева Гудвор. — Что ж удивительного в том, если Богесен откажется платить за такую дорогую ногу для человека, который вел себя так, как Бейнтейн прошлой осенью?

— Помнится, ему один раз уже откручивали ногу, — сказал один из «красных». — Я могу доказать, что Катринус получил десять крон за то, что однажды уже отвинчивал ее. Единственное, что Йохан Богесен сделал для Бейнтейна, это оплатил благодарственное послание, написанное пастором и напечатанное в газете на Юге от имени Бейнтейна.

— Я никогда не верю ни единому слову, сказанному «красными», — заявила Гудвор. — И вообще ничему, что говорят мужчины. Какие богохульники! Постыдились бы восставать против самого господа бога!

— Ты часто ходишь в церковь, дорогая Гува?

— Не все ли равно! Если бы я даже и никогда не ходила в церковь, бог не стал бы от этого менее удивительным и прекрасным.

— Во всяком случае, в библии немало всякой лжи и чепухи, — с раздражением сказал другой «красный».

— Для меня это не имеет значения, — ответила старая дева. — Я знаю одно: я всегда буду следовать Христу как в правде, так и в неправде.

— Мы все несчастные грешники, — промолвил кадет Гудмундур Йоунссон.

— Да, — вмешался Магнус Переплетчик. — Я всегда говорю: люди должны относиться друг к другу терпимо и стараться понять друг друга.

— Вот, вот, — поддержал его Хаукон, хозяин дома. — Вот ты, Магнус, человек начитанный, настоящий книжный червь. Скажи мне, пожалуйста, что ты думаешь о человеческой жизни? Как ты думаешь, с чем можно сравнить ее?