Культура на службе вермахта - Олег Пленков

После того как 12 октября 1940 г. Гитлер отменил операцию «Морской лев», немцы, утомленные напрасным ожиданием вторжения в Англию, стали раздражаться монотонностью и шаблонностью военных сводок. Прежний интерес к войне остыл, и появилась необходимость подогревать его искусственно, ибо перспектива второй военной зимы мало кого прельщала. СД моментально реагировала на перемену настроений в обществе и передавала в «Вестях», что наскучившая пропаганда вынуждала немцев обращаться за информацией к другим источникам, в том числе и к иностранному радио.

Летом и осенью 1940 г. в центре внимания немецкой пропаганды были советско-германские отношения: у немецкой общественности создалось впечатление, что не согласованные с Германией действия Сталина в Бесарабии и Северной Буковине[52] свидетельствуют о неудовлетворительном состоянии советско-германских отношений. Живой интерес вызвало у немцев возвращение в СССР воскресенья вместо простого выходного через каждые 6 дней, возвращение знаков отличия для офицеров и отдания чести военнослужащими Красной армии. СД передавала, что многие немцы сомневались в продолжительности советско-германского соглашения и в том, что тогдашняя граница между СССР и Германией надолго останется неизменной. То, что геббельсовская пресса практически игнорировала присоединение к СССР прибалтийских государств, в которых проживало много немцев, вызвало у немецкой общественности недоумение и раздражение. Геббельса в этот момент более всего беспокоила идентификация большевизма и национал-социализма, поэтому в своих инструкциях прессе он указывал, что вся информация об изменениях в СССР, будь то введение знаков различия для советских офицеров или отмена института политических комиссаров в армии, — должна носить нейтральный характер, чтобы у общественности не возникло подозрений о сближении характера большевизма и нацизма{836}. Гитлер, правда, ради стратегического выигрыша иногда вынужден был даже жертвовать пропагандой. Так, тяжелым ударом по его престижу стало нападение СССР на Финляндию. Как в гражданскую войну в Испании 1936–1939 гг. весь мир оказался на стороне республиканцев, так и в «зимнюю войну» весь мир оказался на стороне маленькой финской армии, противостоящей миллионной Красной армии. В этот момент колебался даже Муссолини, являвшийся союзником Гитлера, но последний дал указание Министерству иностранных дел и Министерству пропаганды воздержаться от критики действий Сталина и проявления симпатий финнам. Этот эпизод тем более интересен, что финны были единственными из союзников вермахта, к которым немцы во время войны относились как к равным — к румынам, венграм, итальянцам, словакам и испанцам отношение в немецкой армии было довольно пренебрежительным.

В 5.30 утра 22 июня 1941 г. по немецкому радио прозвучали фанфары Листа, которые с этого момента в течение всей войны открывали новости с Восточного фронта, и Геббельс дрожащим от волнения голосом зачитал гитлеровскую прокламацию о начале войны. Тон последующей антисоветской пропаганде Геббельс задал обширной программной статьей в Das Reich; он представил начавшуюся на Востоке войну как «войну цивилизованной части человечества против кровавой большевистской диктатуры, поправшей нормы человеческого общества». Эта война, уверял Геббельс, носит превентивный характер, и она воспрепятствовала тому, чтобы «дикие большевистские орды вторглись в Европу и опустошили ее, реализуя гегемонистские претензии ленинизма». По словам Геббельса, речь шла о «крестовом походе Европы против большевизма»{837}.

К воскресенью 29 июня информационный отдел генерала Веделя подготовил сообщение сразу о 12 крупных победах; на самом деле, эти успехи были достигнуты в течение недели, но о них сообщали не по порядку, а сразу, для пропагандистского эффекта. Фронтовики протестовали против такой подтасовки, а для тыла такая доза оптимистической информации оказалась слишком сильной. После окружения советский войск под Вязьмой и Брянском (9 октября) Гитлер лично вписал в сводку вермахта: «Советы потеряли последние боеспособные армии». Немецким солдатам на Восточном фронте эти сводки казались абсурдными; в бюро Веделя звонили офицеры с Восточного фронта, знакомые с истинным положением вещей, но тот был бессилен что-либо изменить. Однажды Гитлер, увидев в сводке число — 3000 советских военнопленных, посоветовал Гальдеру не только повысить его порядок, но и сделать число более точным — 30 063. В другой раз Гитлер возмущался тем, что в очередной сводке вермахта речь шла о 28 сбитых британских самолетах, а сами британцы сообщали о 30 самолетах.

В итоге число сбитых самолетов было увеличено до 34, так как, по мнению Гитлера, англичане не могли не преуменьшить свои потери.

Немецкая пресса и радио старались представить СССР как жестокую и бесчеловечную извращенную систему, благо объект на самом деле в смысле критики был «благодарный», и материала было предостаточно. Минпроп собрал огромное количество документов о репрессиях в СССР; в пропагандистских материалах часто проводилась мысль о примитивных условиях жизни в СССР. Этой негативной картине противопоставлялись социальные достижения, гармония и согласие в немецком обществе. Первоначальные успехи вермахта, казалось, на самом деле подтверждают пропагандистские утверждения о превосходстве немцев над советскими солдатами: последние сдавались в плен целыми армиями… Уже 14 июля Гальдер отмечал в своем дневнике, что через две недели кампания на Востоке завершится — настолько чудовищными немцам казались советские потери. СД передавала, что упавшее к началу августа (вследствие долгого отсутствия победных реляций) настроение немецкой публики резко улучшилось по причине известия ОКВ о завершении 6 августа Смоленского сражения. Геббельс с удовольствием фиксировал позитивный для нацистов всплеск настроений немцев{838}.

В формировании негативной картины советской действительности большую роль сыграло кино. Телевидение тогда еще не имело широкого распространения в Германии, хотя вещание велось; в 1929 г. был организован первый телевизионный показ. 22 марта 1935 г. германская имперская почта, опередив в этом США и Великобританию, начала регулярное телевизионное вещание, но телевизионный приемник (25 x 30 см) был доступен немногим. В Олимпиаду 1936 г. телевизионные передачи стали особенно популярными: тысячи немцев собирались в фойе здания имперской почты в Берлине для того, чтобы посмотреть, как проходят состязания. Война надолго прервала развитие телевидения. Теоретики пропаганды не были едины в оценке телевидения — скептики очень недооценили его возможности, вернее, возможности с его помощью манипулировать общественным мнением{839}. Уму непостижимо, что мог бы сделать Гитлер, имей он телевидение, и странно, что он не заметил его пропагандистского потенциала. Зато в кинотеатрах регулярно показывали документальные еженедельные обозрения (Wochenschau), в которых нацистские пропагандисты показывали советских военнопленных — небритых, неухоженных, опухших, опустившихся в нечеловеческих условиях солдат (как гласил комментарий — «типичных преступников»). Немецких зрителей особенно возмущало то, что среди военнопленных попадались женщины в военной форме. СД передавала, что общественное мнение требовало не рассматривать их как военнопленных, а расстреливать. Кадры «Вохеншау», где были изображены пленные евреи, которых заставляли убирать трупы якобы ими же убитых (в акциях НКВД) людей, вызывали у немецкой публики живое одобрение{840}. Нацистские режиссеры общественного мнения умело использовали при этом низменные инстинкты толпы, представляя издевательства над евреями как месть за совершенные ими убийства.

«Вохеншау», по мысли Геббельса, должен был стать «живой и грандиозной хроникой эпохи, важным духовным мостом между фронтом и тылом, между отдельным человеком и временем, в котором он живет»{841}.

Предпосылкой успеха «Вохеншау» было объединение с 20 июня 1940 г. всех четырех еженедельных выпусков киноновостей: Ufa-Tonwoche, Deulig- Tonwoche, Tobis-Wochenschau, Fox Tonende Wochenschau в единый «Вохеншау». Объединение касалось как журналистских кадров, так и технических средств{842}.

Неделю за неделей изготовляли до 2000 копий «Вохеншау», то есть каждый третий кинотеатр в рейхе сразу располагал первой копией очередного выпуска. С мая 1940 г. стали создавать кинотеатры для «Вохеншау» — Wochenschaukinos. В таких кинотеатрах в Берлине ежедневно с 10 до 22 часов каждый час показывали очередной выпуск; к выпускам прилагались художественные короткометражки{843}.

«Вохеншау» достиг технических, художественных и коммерческих высот и несомненного успеха между 1940 и 1944 гг.: он далеко превосходил по своей пропагандистской эффективности аналогичные киножурналы нацистских противников и союзников. «Манчестер гардиан» писала, что английская военная кинохроника по сравнению с немецким «Вохеншау» — это вода по сравнению с виски{844}. Геббельс и его министерство по праву гордились этим документальным сериалом — два вечера в неделю Геббельс полностью посвящал редактированию «Вохеншау»; один вечер он просматривал и компоновал сырой материал, во второй вечер он редактировал готовый выпуск. Обычно из 150 км (!) пленки для одного выпуска оставляли 600–800 м: можно себе представить, каковы были масштабы работы… Немецкие документалисты с гордостью говорили, что народ в Германии ходит в кино не ради художественных фильмов, а ради «Вохеншау». Кроме короткометражек, военными документалистами было смонтировано три полнометражные ленты военных хроник — «Крещение огнем», «Марш на Польшу» и «Победа на Западе». Немецкую армию представляли состоящей из крепких, здоровых и жизнерадостных людей. Военные эпизоды переплетались с фрагментами лагерной или полевой жизни: зритель видел, как солдаты пишут письма домой, бреются, читают газеты. Эти сцены часто перемежались с картинами тихих немецких городов, чистых деревенек — это их защищают мужественные немецкие солдаты… Войной же руководит неутомимый и вездесущий фюрер; он близок своим солдатам и является военным гением, от внимания которого ничего не ускользает. Все три фильма сопровождались комментарием, что немцы якобы не хотели войны, что их вынудили ответить на агрессию и обороняться и т. п. Война во всех этих фильмах трактовалась как некое динамичное состояние: немецкая армия постоянно в наступлении, а противник — несмотря на то, что хорошо вооружен — не способен к действию по причине деморализации или дегенеративности{845}.