Послание из ада (Одержимая) - Кей Хупер

– В таком случае с ней, пожалуй, все будет в порядке. К счастью, она пробыла там не слишком долго, чтобы подключиться к событиям на все сто процентов.

– А если бы она, как ты выразился, подключилась? – спросил Джон неожиданно агрессивно. – Это убило бы ее?

Квентин тихо сказал:

– Возможно, по крайней мере теоретически. Если ее способности будут развиваться такими темпами, Мэгги очень скоро превратится в абсолютного эмпата. И тогда…

– В абсолютного эмпата?

– Да. Ее организм может сделаться настолько чувствительным, что она будет не только ощущать чужую боль, но и принимать на себя раны и болезни тех, кто эту боль испытывает. Если ты порежешься, а она подключится к тебе, твоя рана затянется, а у нее, напротив, появится. Самая настоящая рана, совершенно идентичная той, что была у тебя.

– Немыслимо.

– Представь себе. – Квентин усмехнулся. – У фанатично верующих на руках, ногах и на лбу тоже появляются раны словно от гвоздей и тернового венца. Некоторые ученые объясняют это самовнушением, но на самом деле вопрос гораздо сложнее. Один кардинал-католик, забыл его имя, носил стигматы Христа на протяжении всей жизни. Когда бедняга умер, кто-то подсчитал, что за последние тридцать пять лет он потерял не менее семидесяти литров крови, при том, что сам весил не больше ста тридцати фунтов. У человека в среднем около шести литров крови, так что кардинал полностью истек кровью не меньше десяти раз. Вопрос, откуда в его организме взялось столько крови?..

– Я не знаю, – проговорил Джон несколько растерянно.

– И я не знаю. Впрочем, сейчас речь о Мэгги. Как я уже сказал, она может сделаться абсолютным эмпатом. К сожалению, я пока так и не разобрался, к какому типу относятся ее способности. Кто она – эмпат-целитель или эмпат-участник?

– Что это значит?

– Если она – целитель, следовательно, любая рана, кроме смертельной, которую она принимает на себя, залечивается и у объекта, и у субъекта, то есть – у самой Мэгги. Значит, твой порез исчезнет у тебя сразу, а у нее – в течение нескольких минут.

– Но это невозможно! – перебил Джон. – Лечить чужие раны с помощью прикосновения? Я в это не верю!

– Это-то как раз возможно. – Квентин усмехнулся. – Я лично знал целителя, который вытащил одного парня буквально с того света. Впрочем, его способности не имели к эмпатии никакого отношения; он лечил с помощью паранормального стимулирования внутренних сил организма самого пациента. Это требует от целителя предельного напряжения физических сил, воли, энергии, но мой знакомый целитель не страдал от чужих ран. Никогда.

– А Мэгги страдает… Значит, она – эмпат-целитель?

– Я все больше склоняюсь к этой мысли, – осторожно подтвердил Квентин.

– А другой эмпат не может лечить? Он только страдает?

Квентин задумался.

– Я не могу сказать точно, – промолвил он наконец. – Мы, я имею в виду Бишопа и всех остальных, еще никогда не сталкивались с абсолютным эмпатом. Мы только теоретизировали на этот счет, строили разные предположения, в том числе – невероятные. Но, учитывая, что рана на шее Мэгги затянулась очень быстро, можно заключить, что она скорее целительница. Впрочем, кто она, по большому счету не так уж важно. Куда важнее знать, способна ли Мэгги контролировать эти свои способности, или они проявляются у нее рефлекторно. Будем надеяться, что Мэгги умеет управлять своим талантом, в противном случае…

Что может случиться «в противном случае», Джон так и не решился спросить. Вместо этого он сказал:

– Объясни мне, как получилось, что у Мэгги появилась на горле эта… рана. Ведь она не прикасалась к трупу Саманты, верно?

– Я же говорю, она просто оказалась в информационном поле, которое сохранилось в этой комнате. Ведь именно там умерла Саманта Митчелл, умерла совсем недавно. Перед смертью она, несомненно, испытывала очень сильную боль, отчаяние, ужас. Все это отпечаталось, впиталось в стены, в пол, потолок, а Мэгги это почувствовала. – Квентин вздохнул: – Я не могу сказать, превратится она в абсолютного эмпата или нет, – добавил он нехотя, – но мне кажется, что организм Мэгги особенно чувствителен к каждой из этих смертей, потому что она каким-то образом с ними тесно связана.

– Она говорила, это судьба. Предназначение.

Квентин долго молчал, потом сказал:

– Да, это судьба. Не знаю, связана ли Мэгги с душами этих несчастных женщин, или что-то соединяет ее с Окулистом, но такая связь, несомненно, существует, и Мэгги ее чувствует.

Джон поглядел на картину, висевшую над камином в гостиной Мэгги.

– Пожалуй, я у нее спрошу, – проговорил он задумчиво, – но не сейчас. Я хочу, чтобы она как следует выспалась. Думаю, оставлять ее одну было бы неблагоразумно, поэтому я еще побуду здесь. Если что-нибудь случится, дай мне знать.

– Договорились. Впрочем, ничего такого я не жду. Погода испортилась, а значит, Кендра и Дженнифер скоро вернутся. И Скотт, наверное, тоже. Из Управления автотранспортом прислали целый список черных «Кадиллаков». У меня такое чувство, что еще немного, и мы выйдем на след этого подонка. Не знаю только, каким будет финал…

– Так или иначе, все закончится, – произнес Джон задумчиво.

– Да, так или иначе.

Джон дал отбой и, подойдя к камину, вновь посмотрел картину над ним. В углу холста он заметил подпись художника. Рафферти. Бью Рафферти. Это была работа брата Мэгги.

У Джона было две картины Бью. Несмотря на молодость, брат Мэгги считался одним из самых талантливых американских живописцев за последние сто лет. Он был чуть не единственным, кто работал в импрессионистской манере. Его способностей оказалось достаточно, чтобы стиль прошлого века занял чуть не главенствующее место в современной американской живописи. Бью Рафферти подражали, его копировали, но сравняться с ним не мог никто.

Один художник, который нес миру свет, радость и красоту, и другой, вернее – другая, кто разговаривал с жертвами чудовищных преступлений, а потом рисовал портреты преступников. Два художника, дети одной матери, наделенные, кроме таланта к живописи, и другими, еще более редкими и странными способностями. Интересно, задумался Джон, какой была их мать? Была ли она не только замечательной актрисой, но и одаренным экстрасенсом – эспером, как говорили Квентин и его коллеги? Или она ничего не знала о своих паранормальных способностях и просто передала их детям, как передаются внешность, цвет глаз, характер?..

Тут Джон поймал себя на мысли, что все эти рассуждения не имеют прямого отношения к делу, и криво улыбнулся. Похоже, его раздумья о наследственности были лишь способом занять ум, чтобы не позволить ему погрузиться в действительно важные вопросы. Как человек, очутившийся ночью на кладбище, начинает насвистывать для храбрости, так и он задумался о Мэгги, Бью и их матери, чтобы заглушить собственное беспокойство.