Война короля Карла I. Великий мятеж: переход от монархии к республике. 1641–1647 - Сесили Вероника Веджвуд

ответить на эту угрозу атакой, чтобы смыть позор Ор-лесфорда. Однако Руперт, прискакавший из Шрусбери, чтобы принять участие в военном совете, рекомендовал проявить осторожность. Было бы глупо рисковать, давая большое сражение на юге, когда положение дел на севере по-прежнему оставалось таким неопределенным. Оксфордской армии следовало ограничиться оборонительными действиями. Гарнизоны на внешнем периметре – Рединг, Бенбери, Абингтон и Уоллигфорд – следовало насколько возможно усилить пехотой. Небольшим силам кавалерии необходимо было патрулировать местность, прилегающую к Оксфорду, а все остальные войска следовало отправить на соединение с силами, которыми командовал принц Мориц. С зимы они удерживали оставшиеся крепости на западе, но их число неуклонно сокращалось. Если бы король, таким образом, резко сократил свои оксфордские войска, то неизбежно должен был ограничиться обороной, в то время как Руперту предстояло идти на выручку Йорку. Год еще только начинался, и, если бы дела на севере пошли хорошо, у них осталось бы время до конца лета справиться с Эссексом и Уоллером.

План Руперта был принят, хотя это, как, вероятно, опасался принц, не гарантировало того, что он будет исполнен, поскольку военный совет не был ни единодушным, ни надежным. Руперт, когда он там присутствовал, мог заставить замолчать любого, даже Уилмота, который обычно не соглашался с ним и мог кричать почти так же громко; лорд Форт дипломатично пользовался своей глухотой, чтобы ни с кем не ссориться; сэр Джейкоб Астли почти в любом споре отставал от других на несколько доводов; король следовал совету того из своих советников, кто на данный момент был его фаворитом, и лорд Дигби впоследствии менял неудобные решения на более подходящие лично для него. В такой непростой обстановке лучшее, что мог сделать Руперт, – это надеяться, что его друг герцог Ричмонд, теперь вернувшийся из Франции, не допустит изменения плана после его отъезда. Тем временем он ускакал назад в Шрусбери, где его вновь созданная армия была почти готова к походу на север.

II

«Шотландцы – вот главное зло», – писал лорд Дигби. Однако пока Руперт в Шрусбери готовился к походу на север, зашевелились шотландские роялисты. Они посчитали, что настало благоприятное время. Отовсюду слышалось ворчанье людей, недовольных введением акцизов и давлением, которое оказывали на них, побуждая вносить свой вклад в поддержку армии. Недовольство тем, что их так «ощипывают и неволят», было сильнее в тех регионах, где ковенантеры никогда не пользовались популярностью, особенно в Абердине, но чувствовалось по всей стране.

Жесткая политика правительства в сфере религии, ставшая более эффективной после учреждения Церковной комиссии, транслировалась вниз через региональные синоды, местные пресвитерии, старейшин и служителей церкви и затрагивала каждого. Малейшее сопротивление в виде полива капусты и отбеливания полотна в субботу или еще каких-либо «трудов в поле» во время церковной службы могло привести к публичному порицанию или наказанию. На традиционные праздники и суеверия смотрели хмуро, как на покушения на моральные устои, а межевые знаки, пережившие иконоборчество Реформации, грубые резные изображения и древние каменные кресты валили на землю. Насаждение пресвитерианской дисциплины иногда приглушало фамильную вражду и межличностные ссоры, но иногда усиливало их. Знати и дворянству было особенно трудно принять нарушение их привилегий и вторжение в их личную жизнь, что временами приводило к неповиновению. «Как бы тебя ни сравнивали с собакой, здесь ты лаять не будешь», – сказал Дейм Гризел Гамильтон, преграждая непопулярному проповеднику путь к своей кафедре. Доносчики множились, преследования за колдовство расцветали особенно пышно. Однако значительная часть Шотландии признавала достоинства этой жесткой дисциплины, даже если ее применение часто не приветствовалось. И если людей раздражало требование пресекать игру на волынке и времяпровождение в хорошей компании, то пьянство, блуд и драки действительно следовало прекратить, а таких шлюх, как «Хайленд Мери, служанка Джеймса Бальфура», проводившая свое свободное время, «скандальным образом беседуя» с солдатами в Стерлинге, нужно было как следует отчитать и отослать домой. В Лоуленде лишь меньшинство населения по религиозным, политическим или личным причинам было категорически против всевластия церкви. Но любой, кто критиковал правительство, вероятно, заслужил бы тайную симпатию со стороны соседей, потому что лишь немногие особо стойкие могли жить, строго следуя утвержденным теперь нормам. Однако оппоненты ковенантеров обманывали себя, когда принимали эту пассивную случайную симпатию за признак повсеместной ненависти к власти священников. Это было не так. Большинство тех, кто слушал жалобы других и изливал свои беды за кружкой эля, в более трезвом состоянии были убеждены в правильности или, по меньшей мере, в полезности нового устроения.

Оппозиция Ковенанту концентрировалась в определенных районах Хайленда. Чтобы искоренить древние кельтские обычаи и католическую веру, которая упрямо продолжала существовать, правительство убеждало студентов, говорящих на гэльском, становиться священнослужителями. Но чтобы результаты этой политики стали ощутимы, должно было пройти много лет. Между тем старый антагонизм между кельтским Хайлендом и саксонским Лоулендом вызывал в горах естественное возмущение правительством ковенантеров и в особенности тем, что синоды пытались покончить с беззаконием кланов, используя в качестве оружия отлучение от церкви. Вместе с тем часто деление по политическим и религиозным причинам еще больше запутывалось из-за соперничества и личных интересов отдельных вождей.

Кэмпбеллы, доминировавшие в Западном Хайленде, были беззаветно преданы своему вождю Аргайлу. Однако это только сильнее настраивало против Ковенанта многочисленные кланы, которые враждовали с Кэмпбеллами, а именно Макдоналдов с островов и основной территории, Маклинов из Ардгура и Дуарта, и такие объявленные вне закона кланы, как Мак-Грегоры и Мак-Набы. Враждебность Кэмеронов по отношению к Кэмпбеллам сдерживал тот факт, что Аргайл забрал их молодого вождя на учебу в Инверэри, но Стюарты из Атолла, запуганные и обиженные внезапным нападением Аргайла в 1640 г., были в лучшем случае ненадежными союзниками правительства.

Обитавший дальше к северу граф Сифорт из клана Маккензи в молодости был активным ковенантером, но позднее связался с Монтрозом в попытке подорвать влияние Аргайла. Его нынешняя позиция вызывала сомнения. В то же время граф Сазерленд, соперничавший с ним за доминирование в регионе, был первым, кто в 1638 г. подписал Ковенант и никогда не отступал от него, и можно было положиться на то, что его влияние удержит большую часть дальнего севера в подчинении правительству. Однако лорд Грей из Сратнавера был роялистом, а о Маклеоде из Ассинта ходили слухи, что он тоже из «зловредных». Но самая большая потенциальная опасность исходила от Гордонов. Их глава Хантли оставался непоколебимо – хотя и не продуктивно – верен королю. Многие из людей его клана были католиками и разделяли скорее взгляды епископальной (англиканской) церкви, теологический центр которой находился в соседнем Абердинском университете. Местные обыватели, всегда неприязненно относившиеся