«Если», 2004 № 05 - Александр Громов

Это наверняка недолго продлится. Такого не выдержит никто. Ни у одного живого существа не хватит на это воли и энергии. До вершины — семьсот или восемьсот почти вертикальных футов.

Канакаридес плывет-брыкается-продирается на пятнадцать футов вверх. Двадцать пять. Тридцать.

Поднявшись на ноги, чувствуя, как колотят в висках неумолимые молотки, ощущая вокруг невидимых альпинистов, призраков, скитающихся в тумане боли и отчаяния Зоны Смерти, я прохожу мимо Гэри и начинаю карабкаться следом, барахтаясь и пропахивая повторно уже разрушенный снежный барьер.

Мы выходим на вершину вместе, рука об руку. Все четверо. Для этого гребень вершины достаточно широк.

Многие вершины восьмитысячников имеют нависающие карнизы. Бывает, что после всех усилий альпинист делает последний шаг к триумфу и падает вниз, на милю или больше. Мы не знаем, имеется ли такой же карниз у К2, но, как и многие из этих бедняг, слишком устали, чтобы это проверить. Канакаридес не может ни стоять, ни ходить, после того как прокладывал путь через снежное поле на высоту больше шестисот футов. Последнюю сотню футов мы с Гэри несем его, подхватив под передние лапы. К моему полнейшему потрясению обнаруживается, что он почти ничего не весит. Вся эта энергия… неукротимый дух… при массе не более ста фунтов!

Но карнизов не оказалось. Мы не свалились.

Погода держалась, хотя солнце уже садилось. Последние лучи проникали сквозь парки и термскины, согревая нас. Темная лазурь неба несравненно более глубокого цвета, чем аквамарин. Вероятно, не найдется слов для подходящего описания такого оттенка.

Перед нами простирается неоглядная ширь, до самого изгиба земли и дальше. Над этим изгибающимся горизонтом поднимаются два пика. Их ледяные вершины отсвечивают апельсинами в закатном свете далеко-далеко на северо-востоке. Возможно, где-то в Китайском Туркестане. К югу раскинулась мешанина находящих друг на друга пиков и прихотливо изогнутых ледников — это Каракорум. Я различаю одно совершенное творение природы — Нанга Парбат: Гэри, Пол и я поднимались на нее шесть лет назад. Немного ближе находится Гашербрум. У наших ног, именно у наших ног высится Пик-Броуд.

Кто бы подумал, что его вершина покажется сверху такой широкой и плоской?

Мы все развалились на узкой вершине, в двух футах от отвесного северного обрыва. Я все еще не выпускаю Канакаридеса, вроде бы помогаю, но на самом деле поддерживаю его и себя.

Богомол щелкает, шипит и пищит. Трясет клювом и пробует снова.

— Извините, — выдыхает он наконец. Воздух со свистом выходит из ноздрей клюва. — Я хотел спросить, каковы традиции? Что мы должны теперь делать? Есть ли какая-то церемония для таких случаев? Требуемый ритуал?

Я смотрю на Пола, который, кажется, немного оправился от недавней апатии. Мы оба поворачиваемся к Гэри.

— Постарайтесь не испохабить сделанного, откинув копыта, — пыхтит Гэри между выдохами. — Большинство альпинистов умирает во время спуска.

Канакаридес, похоже, серьезно над этим задумывается, но после небольшой паузы настаивает на своем.

— Да, но здесь, на вершине, должен состояться какой-то ритуал…

— Снимки героев, — стонет Пол. — Требуется… сделать… снимки… героев.

Инопланетянин кивает.

— А… кто-нибудь принес изображающий прибор? Камеру? У меня нет.

Мы переглядываемся, хлопаем себя по карманам парок и начинаем смеяться. На этой высоте смех звучит, в точности как кашель трех больных чаек.

— Значит, снимков не будет, — изрекает Гэри. — Тогда мы должны воткнуть флаги. Донеси флаг до вершины — таков наш человеческий девиз.

Эта прочувствованная речь настолько выбивает Гэри из колеи, что ему приходится низко опустить голову между поднятых колен и немного подержать в таком положении.

— У меня нет флага, — оправдывается Канакаридес. — Слушатели вообще не имеют флагов.

Солнце опускается все ниже: последние лучи сияют в промежутках между пиками, но красновато-оранжевый свет бьет прямо в наши глупые улыбающиеся лица, играет на очках, перчатках и обросших снегом парках.

— Мы тоже забыли флаг, — признаюсь я.

— Вот это хорошо, — заключает Канакаридес. — Так больше ничего не нужно?

— Только спуститься живыми, — сообщает Пол.

Мы дружно поднимаемся, немного покачиваясь, поддерживая друг друга, вытаскиваем ледорубы из сверкающего вершинного снега и начинаем возвращаться по собственным следам, все решительнее скрываясь в тени снежного поля.

На спуск ушло всего четыре с половиной дня, включая день отдыха в нашем старом Лагере Номер Три на нижней стороне кинжально-острого траверса.

Погода всю дорогу стояла просто исключительная. Мы добрались в наш последний высотный Лагерь Номер Шесть в начале четвертого ночи, после успешного восхождения, но поскольку ветра не было, наши следы, не заметенные снегом, хорошо просматривались даже при свете фонаря, и никто не поскользнулся, не упал и не обморозился.

После этого мы двигались быстро, пустившись в путь, только когда рассвело, и оказались в Лагере Номер Четыре на верхнем конце кинжально-острого траверса уже перед закатом, удрав подобру-поздорову, пока боги К2 не передумали и не напустили на нас ураган, чтобы навеки оставить в Зоне Смерти.

Единственный инцидент на нижних склонах горы случился, как ни странно, на сравнительно легком участке снежного откоса ниже Лагеря Номер Два. Мы шли по этому откосу раздельно, не в связке, погрузившись в собственные мысли и довольно приятное марево усталости, когда Канакаридес сорвался. Возможно, запутался в собственных задних лапах, хотя позже он это отрицал, и растянулся на животе, по крайней мере, нижняя часть верхнего панциря оказалась на земле, все шесть лап раскинуты, ледоруб куда-то отлетел. Бедняга заскользил вниз, к самому обрыву.

К счастью, Гэри находился примерно в сотне футов впереди нас и успел воткнуть в снег ледоруб, обмотаться шнуром и дважды захлестнуть ледоруб. Мало того, он точно рассчитал траекторию скольжения жука, и упав лицом вниз, протянул руку и схватился за три пальца Канакаридеса, да так ловко, словно был партнером летающего акробата на трапеции. Шнур натянулся, ледоруб не вырвало, человек и богомол качнулись несколько раз туда-сюда, словно чудовищный маятник… но на этом трагедия закончилась. На следующий день Канакаридесу пришлось обходиться без ледоруба, но он справлялся. И теперь мы знали, как выглядит смущенный жук: его затылочные бороздки наливаются темно-оранжевым цветом.