«Если», 2004 № 05 - Александр Громов

— Чтобы помочь вам научиться слушать, — пояснил жук.

— Кого именно? — удивился я. — Вас? Богомолов? Мы хотим слушать. Хотим учиться. И с удовольствием прислушаемся к вам.

Канакаридес медленно покачал тяжелой головой. Наблюдая эту голову вблизи, я вдруг понял: она более напоминала ящера, вернее, помесь птицы и динозавра, чем жука.

— Не к нам, — пояснил он, щелчок-шипение. — К песне своего мира.

— Песне нашего мира? — деловито переспросил Гэри. — Хотите сказать, нам следует больше ценить жизнь? Снизить темпы и нюхать розы? И все такое?

Вторая жена Гэри увлекалась трансцедентальной медитацией. Думаю, именно по этой причине он с ней и развелся.

— Нет, — покачал головой Канакаридес. — Я имею в виду, прислушаться к звуку вашего мира. Вы напитали моря. Освятили мир. Но не хотите слушать.

Настала моя очередь еще больше все запутать.

— Напитали моря и освятили мир, — повторил я. Палатка затряслась под очередным порывом ветра, но тут же замерла. — И как мы это сделали?

— Тем, что умерли, Джейк, — выговорил жук. Он впервые назвал меня по имени. — Стали частью морей и мира.

— Имеет ли умирание что-то общее со способностью слышать песню? — допытывался Пол.

Глаза Канакаридеса были идеально круглыми и абсолютно черными, но вовсе не казались угрожающими, когда он смотрел на нас в свете одного из электрических фонарей.

— Ты не можешь слышать песню, когда умираешь, — прощелкал-просвистел он. — Но и песни не будет, пока твой вид не рециклировал свои атомы и молекулы через твой мир на протяжении миллионов лет.

— А вы можете слышать песню отсюда? С Земли, я имею в виду? — осведомился я.

— Нет, — ответил жук.

Я решил затронуть более перспективную тему.

— Вы дали нам технологию «CMG», и это, несомненно, стало причиной многих поразительных изменений.

Я покривил душой. Лично мне больше нравилось время, когда машины не летали. По крайней мере, дорожные пробки в Колорадо, на Франт Рейндж, где я жил, тогда были двухмерными.

— Но мы… вроде как интересуемся, когда Слушатели собираются разделить с нами другие секреты.

— У нас нет секретов. Хранить какие-то секреты не входило в наши намерения, когда мы прибыли сюда, на Землю.

— Ну… не секреты, — поспешно согласился я, — а новые технологии, изобретения, открытия…

— Какого рода открытия? — уточнил жук.

— Хорошо бы узнать про лекарство от рака.

Канакаридес издал щелкающий звук.

— Хорошо бы, — согласился он. — Но это болезнь вашего вида. Почему вы ее не излечили?

— Мы пытались, — оправдывался Гэри, — но это крепкий орешек.

— Да, — кивнул Канакаридес, — это крепкий орешек.

Мне ничего не оставалось, кроме как идти напрямик.

— Нашим видам необходимо учиться друг у друга, — объявил я, возможно, чуть громче, чем необходимо, чтобы перекричать разгулявшуюся бурю. — Но представители вашей расы так сдержанны. Когда же между нами завяжется разговор по душам?

— Когда ваш вид научится слушать.

— Именно поэтому вы решили совершить с нами восхождение?! — воскликнул Пол.

— Надеюсь, это не следствие, но вместе с необходимостью понимания стало причиной, по которой я пришел сюда.

Я взглянул на Гэри. Лежа на животе, так что голова находилась всего в нескольких дюймах от низкой крыши палатки, он слегка пожал плечами.

— В вашем родном мире есть горы? — спросил Пол.

— Мне говорили, что нет.

— Значит, ваша родина походила на южный полюс, который вы, ребята, взяли во владение?

— Там не настолько холодно, а зимой никогда не бывает так темно. Но атмосферное давление почти одно и то же.

— Значит, вы акклиматизировались к высоте… около семи-восьми тысяч футов?

— Да.

— И холод вам не докучает? — допрашивал Гэри.

— Временами бывает не слишком приятно. Но наш вид вырастил подкожный слой, который регулирует температуру так же эффективно, как ваши термскины.

Что же, теперь и мне самое время задать вопрос.

— Если в вашем мире нет гор, почему вы пожелали взойти на К2 вместе с нами?

— А почему вы хотите взойти на К2? — парировал Канакаридес, плавно поводя головой в сторону каждого из нас.

Воцарилось минутное молчание… ну, не совсем молчание, поскольку ветер и неистовый снег вызывали такое чувство, что мы находимся под самым соплом реактивного двигателя, но, во всяком случае, никто из людей не издал ни звука.

Канакаридес расправил и сложил все шесть ног. От этого зрелища становилось не по себе.

— Попробую-ка уснуть, — сказал он, закрывая клапан, отделявший его нишу от наших.

Мы приникли головами друг к другу и стали шептаться.

— Проповедует, как чертов миссионер, — прошипел Гэри. — Вся эта демагогия насчет «прислушайтесь к песне»!

— Нам, как всегда, повезло, — поддакнул Пол. — Первый контакт с внеземной цивилизацией, и — на тебе, долбаные Свидетели Иеговы!

— Он пока еще не совал нам никаких брошюр, — вступился я.

— Постой, все еще впереди, — заверил Гэри. — Мы, четверо, спотыкаясь, когда-нибудь приковыляем на вершину горы, если этот треклятый шторм соизволит уняться, задыхаясь, ловя ртом воздух, которого там нет, и тут-то наш жук вытащит и станет раздавать «Башню стражи Богомолов».

— Ш — ш-ш, — осадил его Пол. — Богомол нас услышит.

В этот момент ветер набросился на палатку с такой силой, что все мы дружно попытались вонзить ногти в гиперполимерный пол, чтобы удержать палатку от соскальзывания с ненадежной площадки и падения с горы. Если дело обернется хуже некуда, мы что было силы заорем: «Откройся», — и ткань хитрой палатки сложится, а мы выкатимся на склон в наших термскинах и схватимся за ледорубы, чтобы остаться на месте. Так, по крайней мере, считалось теоретически. Фактически же, если площадка сдвинется или паучий шелк лопнет, мы почти наверняка совершим полет, не успев и глазом моргнуть.

Когда мы снова смогли слышать друг друга за ревом ветра, Гэри крикнул:

— Если мы оторвемся от этой площадки, обещаю давать залпы трехэтажным матом на всем пути, до приземления на леднике.

— Может, это и есть та песня, о которой говорил Канакаридес? — предположил Пол.

И последняя запись за день: богомолы храпят.

На третий день, ближе к полудню, Канакаридес неожиданно заявил:

— Мой креш-брат тоже сейчас прислушивается к буре около вашего южного полюса. Но его окружение… гораздо уютнее, чем наша палатка.

Мы все дружно вскинули брови.

— Не знал, что вы захватили с собой телефон, — сказал я.