Тайные наслаждения - Джорджетт Хейер

– Да, – ответил Френсис. – Да, дорогой Эдвард, намерен. Мне удалось убедить его в целесообразности такого поступка. К счастью, я обладаю некоторым влиянием на него: не всегда столь значительным, как хотелось бы, но, при некотором напряжении ума, вполне достаточным. Он уже далеко не молод, и следует признать, что продолжительное знакомство с регентом редко приводит к улучшению здоровья или процветанию. А если прибавить к этому привычку играть в вист в Аутлендсе[49] с герцогом Йорком, что с недавних пор завел мой бедный отец, то, полагаю, можно не искать дальнейших причин, по которым ему пришлось прибегнуть к попыткам упрочить свое состояние столь неподобающим образом. Но у него не та голова, чтобы играть в столь опасные игры. Собственно, он начисто лишен и умения заниматься публичной политикой, и я счастлив сообщить вам, что он вынужден был признать это. Да, он подает в отставку. Подагра, знаете ли, измучила его несказанно. Он выйдет в отставку по выслуге лет, со славой и почетом, и, учитывая жизнерадостный, энергичный нрав, события последних месяцев быстро улетучатся из его памяти.

– Как вы узнали о деятельности своего отца? – спросил Карлайон.

– Он сам рассказал мне обо всем, – ответил Френсис.

– Что?

– О да! Но по моей просьбе, разумеется. Откровенно говоря, к тому времени я уже начал испытывать легкую тревогу на его счет. Видите ли, я состою в благословенно близком знакомстве со многими коллегами своего батюшки! Меня ведь можно встретить повсюду: я считаюсь носителем хорошего тона. Откровенно признаюсь вам, иногда меня посещают мысли, а не бросить ли вызов Бруммелю, потому что есть люди, которые утверждают, будто мой способ завязывания шейного платка превосходит его. Денди из тех, кто помоложе, склонны следовать моему примеру, а не его.

– Быть может, мы вернемся к предмету нашего разговора? – предложил Карлайон.

– Ах, прошу прощения! Как это верно с вашей стороны – напомнить мне о нем! Итак, о предмете нашего разговора! Все дело в том, дорогой Эдвард, что, будучи благословлен большим кругом знакомых, я слышу многое из того, что, по моему скромному разумению, мне вовсе не полагается знать. Например, недавно мне стало известно, что в Конной гвардии случилось небольшое замешательство. Утечка информации, увы, не является в наше время чем-то необычным: то и дело происходят досадные накладки, но мне пришлось уделить именно этому случаю более пристальное внимание. Одно или два обстоятельства, коими я не стану утомлять вас, заставили меня заподозрить, что с моим родителем не все благополучно. Я уже говорил вам: он совершенно не приспособлен к жизни, неотъемлемой частью которой являются интриги. И осознание этого стало тяготить его. А любящий сын, как вам наверняка известно, не может остаться глух к беспокойству и тревогам своего родителя. Моя любовь к нему вынудила меня учредить сыновний присмотр за его делами – настолько, разумеется, насколько я был в состоянии сделать это. Я даже начал навещать его с частотой, оказавшейся столь же раздражающей для моих нервов, как, я уверен, и для его собственных. Увы, мы никогда с ним особенно не ладили, о чем мне остается только сожалеть! Наши вкусы категорически не совпадают. Но я не жалею о своих визитах, сколь бы пагубно они не сказывались на моем расположении духа. Потому что, не обзаведись я привычкой узнавать, как идут его дела, весть о его неожиданной поездке в Сассекс прошла бы мимо меня. Явившись однажды на Брук-стрит, я вдруг узнал, что его светлость внезапно отбыл по делу, не терпящему отлагательств. Я успел только приподнять бровь, как мне тут же доложили, что с моим кузеном Евстасием стряслось несчастье, причем фатального свойства. Само по себе это меня ничуть не удивило: я всегда знал – рано или поздно мистер Евстасий столкнется с такого рода несчастным случаем. И я проявил всего лишь вежливый интерес, когда осведомился, как об этом узнал его светлость. Вот тогда-то я и получил известие о визите Луи де Кастра на Брук-стрит. Дворецкий полагал, будто именно он доставил печальные вести. – Френсис сделал паузу и, нахмурившись, принялся созерцать ногти своей правой руки. – В общем, я удивился. Насколько я знаю, Луи не был знаком с моим отцом. Разумеется, вы можете возразить, что с его стороны было естественно сообщить о несчастье тому, кому Евстасий был дорог. Но я – признаюсь вам откровенно – пребывал в растерянности относительно того, как Луи, который только давеча говорил мне, что твердо намерен отправиться в Хартфордшир, дабы навестить своих досточтимых родителей, оказался в Сассексе.

– А вот чего я не могу понять, – прервал его Карлайон, – так это того, почему в этом деле вообще оказался замешан Евстасий, если де Кастру была известна личность человека, стоявшего за ним?

– Мой дорогой Эдвард, Луи был совсем не дурак! Смею предположить, он с самого начала догадался об этом, потому что кто еще, кроме моего отца, додумался бы воспользоваться столь сомнительным инструментом! Не исключено, Евстасий сам проболтался об этом, будучи в очередной раз в подпитии. Однако Луи обладал невероятным врожденным тактом! И такой исключительной восприимчивостью! Он первым догадался, что следует потакать маленьким прихотям моего отца. Но когда Евстасий столь некстати скончался, а он обнаружил, что его вдова вступила во владение Хайнунз, причем попытка провести обыск в доме потерпела полный крах, то наступило уже не самое подходящее время для того, чтобы и далее удовлетворять маленькие слабости моего бедного родителя. Кстати, я могу только порадоваться тому, что Никки промахнулся. Иначе разразился бы такой скандал, избежать которого не смогли бы ни вы, ни я.

– Меня тоже как нельзя более устраивает то, что он встретил свою смерть от вашей руки, а не от руки моего брата, – согласился Карлайон.

Френсис, взглянув на его светлость широко открытыми глазами, негромко спросил:

– Значит, вы знали обо всем, не так ли? А вот скажите-ка мне, дорогой Карлайон, откуда?

– Вы сами сообщили мне об этом.

– Неужели? И каким же образом?

– Банально проговорившись, – ответил Карлайон. – Вы сообщили, что де Кастра зарезали, а его тело было брошено под кустом. Но такие подробности не упоминались в газете, из которой вы, по вашим словам, и почерпнули эти сведения. Однако я выяснил, что именно так все и обстояло на самом деле.

– Да уж, эта ваша привычка – я уже упоминал о ней раньше – обращать внимание на мелкие детали вряд ли может вызвать восхищение, – заметил Френсис, и в голосе его проскользнуло легкое недовольство. – Вы не представляете себе, как я рад, что у вас достало сообразительности не привлекать к нашему разговору третью сторону! Однако вы, разумеется, правы: я действительно избавился от бедного Луи. Я очень сожалею о подобной необходимости; на самом деле этот случай причинил мне нешуточную боль, но что еще мне оставалось делать? Нельзя позволить вражескому агенту и далее невозбранно заниматься своим ремеслом; как нельзя было удостовериться и в том, сколько из написанного в меморандуме ему уже известно; а уж о том, чтобы выдать близкого друга властям, и речи быть не могло. Нет, право же, это было бы немыслимо! Подобное предположение оскорбительно для всякого разумного человека с тонкой душевной организацией!