Полное собрание сочинений Св. Иоанна Златоуста в двенадцати томах. Том первый, книга первая.С предисловием А. П. Лопухина. - Иоанн Св.

11. Таким оказался тот, который казался нам счастливее многих. А жизнь Иакова нет нужды разсматривать подробно: ее достаточно изображают слова самого Иакова. Беседуя с фараоном, он сказал: малы и злы быша дние лет жития моего; не достигоша во дни лет жития отец моих (Быт. XLVII, 9), т.е. я провел жизнь и весьма краткую, и весьма бедственную. Даже без этих слав его несчастия так известны, что едва ли кто и из простых людей не знает их. Дед его, хотя и совершил дальнее путешествие, но по повелению Божию, что доставляло ему величайшее утешение; а Иаков (оставил родину), убегая от брата, который строил против него козни и замышлял убийство. Авраам никогда не терпел недостатка в необходимых потребностях; а Иаков считал за благо и счастие - иметь только одежду и хлеб. Когда же он спасся (от брата), освободился от бедствий путешествия и пришел к своим родственникам, то принужден был работать, хотя был воспитан среди полнаго изобилия. Ты знаешь, что рабство горько везде; но когда кто принужден быть рабом у равных себе, и притом никогда не испытав ничего подобнаго и проведши все прежние годы жизни на свободе и довольстве, тогда это несчастие делается невыносимым. Однако Иаков все переносил мужественно. Послушай, как сам он разсказывает о бедствиях своей пастушеской жизни: аз воздаях, говорит он, от мене самаго татбины денныя и татбины нощныя; бых во дни жегом зноем и студению в нощи: и отхождаше сон от очию моею: се мне двадесять лет (Быт. XXXI, 39, 40). Это терпел тот, кто вел не скитальческую жизнь, оставаясь всегда дома, и после таких трудов и лишений, по истечении такого долгого времени, он подвергся еще прискорбному обману при женитьбе. Если бы он и не работал семь лет, если бы и не потерпел того, на что жаловался тестю, если бы даже не любил его дочери, уже одно то, что ему была обещана лучшая, а вместо нея дана худшая, сколько причинило этому блаженному печали, сколько безпокойства, сколько огорчения? Другой на месте его не так легко перенес бы эту обиду, но разрушил бы весь дом тестя, заколол бы самого себя вместе с ним или погубил бы каким-либо другим способом; а Иаков, как незлопамятный и долготерпеливый, не сделал этого, и даже не замышлял приступить к этому; но, получив приказание работать еще другия семь лет, охотно послушался: так был он кроток и скромен. Если скажешь, что любовь к девице способствовала кротости его нрава, то этим согласно со мною опять выразишь чрезмерность его скорби. Представь, какую скорбь терпел он, когда был лишен столь любимой девицы и, надеясь уже получить ее, принужден был ждать еще семь лет, среди холода и зноя, и бдений, и непрерывных лишений! Получив наконец ее и ведя у тестя жизнь бедственную и тяжкую, он при том подвергался зависти, и вторично потерпел обман при получении награды, в чем сам и обличил (тестя), сказав: и преобидел еси мзду мою десятию агнцами (Быт. XXXI, 41). Вместе с тестем и братья его жен также возставали против него, даже больше самого тестя. Но всего тягостнее было то, что любимая жена, для которой он решился работать дважды семь лет, предавалась крайнему унынию, видя, что сестра ея рождала, а сама она не имела даже надежды на это, и от этого уныния приходила в такое изступление, что упрекала и укоряла мужа, и призывала смерть на саму себя, если не родит: даждь ми чада, говорила она, аще же ни, умру аз (Быт. XXX, 1). Что же могло радовать его, когда столь любимая им (жена) так скорбела, а братья ея злоумышляли против него и всячески старались довести его до крайней бедности? Если великую скорбь причиняет и то, когда отнимают полученное без трудов приданое за женами, то подвергающийся опасности лишиться приобретеннаго собственными трудами может ли кротко перенести такую потерю? Поэтому Иаков, видя, что его подозревали и подсматривали за ним, тайно ушел, как беглец. Что может быть прискорбнее этого? Так он, удаляясь со страхом и опасностию и из родительскаго и из чужого дома, в том и другом случае неизбежно впадал в одинаковую пропасть. Убежав от брата, он пришел к тестю; а подвергшись опять гонению от тестя, принужден был сойтись с братом; и исполнилось над ним пророческое изречение, которое Амос сказал о дне Господнем: якоже аще убежит человек от лица льва, и нападет нань медведица, и вскочит в дом (свой) и опрется руками своими о стену, усекнет его змия (Амос. V, 19). А что сказать о страхе, которому подвергся он, когда был настигнут Лаваном, и о скорбях во время путешествия, когда за ним следовало столько стад и детей? Когда же ему предстояло увидеть лицо брата, то не чувствовал ли он того же, что чувствуют, по словам поэтов, взирающие на вымышленную ими же голову Горгоны[46]? Не был ли он совершенно к таком состоянии, как бы приближался к смерти? Выслушай слова его, и узнай, какое пламя было в душе его: изми мя, говорит он, Боже, от руки брата моего, от руки Исава: яко боюся аз его, да не когда пришед убиет мя, и матерь с чады. Ты же рекл еси: благо тебе сотворю (Быт. XXXII, 11). Какой радости не изгнал бы этот страх, если бы даже Иаков все прежнее время провел в благодушии? Между тем у него вся жизнь, с того самого дня, в который он, готовясь принять благословение, наперед умирал от страха, сплеталась из несчастий и опасностей. Тогда объял его такой страх, что даже и после встречи с братом, который обошелся с ним ласково и человеколюбиво, он не имел смелости и не переставал безпокоиться. Когда Исав убеждал его пойти вместе с ним, он, как бы желая освободиться от какого-нибудь зверя, колебался и просил брата удалиться от него: господин мой весть, говорил он, яко дети мои юны, овцы же и говяда бременне и у мене: аще убо поженя я един день, измрет весь скот. Да предъидет господин мой пред рабом своим; аз же укреплюся на пути умедлением шествия моего, еже предо мною; и якоже возмогут ити дети, дондеже прииду к господину моему в Сиир (Быт. XXXIII, 13, 14). Немного успокоившись от этих опасностей, он потом опять подвергся другому страху, гораздо большему. Когда похищена была дочь его, он сначала скорбел об оскорблении этой дочери; а когда царский сын облегчил эту скорбь, дав обещание вступить с Диною в законный брак, и Иаков одобрил это намерение, тогда Левий с сообщниками своими нарушил договор и, истребив в городе всех мужчин, привел своего родителя в такой страх, что он даже переселился оттуда, вследствие того, что все вооружились на него. Рече же Иаков, говорит Писание, к Симеону и Левии: ненавистна мя сотвористе, яко злу мне быти всем живущим на земли, в Хананеах и Ферезеах: аз же мал есть числом: и собравшеся на мя изсекут мя, и истреблен буду аз и дом мой (Быт. XXXIV, 30). И действительно соседи решительно истребили бы их всех, если бы человеколюбие Божие не обуздало бы их ярости и не положило конца этим бедствиям. Бысть, говорится в Писании, страх Божий на (всех) градех, иже окрест их, и не гнаша вслед сынов израилевых (Быт. XXXV, 5). Что же по прекращении этих бедствий? Успокоился ли Иаков? Нет, тогда постигло его величайшее из несчастий - смерть любимой жены, преждевременная и вместе насильственная. Роди, говорится в Писании, Рахиль, и возбедствова в рождении. Бысть же внегда жестоко ей родити, рече ей баба: дерзай, ибо сей тебе есть сын. Бысть же егда оставляше ю душа, умираше бо, прозва имя ему: сын болезни моея (Быт. XXXV, 16-18). И когда эта скорбь была еще в силе, Рувим увеличил скорбь, опозорив ложе отца; это так было тяжело для отца, что он даже при смерти, когда родители бывают особенно снисходительны к детям, проклинал сына, который притом был первенцем между всеми другими, что не мало имеет значения для любви родительской. Сила скорби превозмогла все эти побуждения, и Иаков, призвав его к себе, сказал: Рувим первенец мой, ты крепость моя и начало чад моих, жесток терпети, и жесток упорник. Досадил еси яко вода, да и не возкипиши; возшел еси на ложе отца твоего; тогда осквернил еси постелю, идеже возшел еси (Быт. XLIX, 3, 4). Когда же пришел в возраст сын любимой жены, и Иаков надеялся иметь в нем утешение в своей печали об ней, тогда в этом самом сыне и готовились ему многообразныя огорчения. Братья, омочив одежду Иосифа кровию, и показав отцу, причинили ему много скорбей. Он плакал не только о смерти сына, но и о том, как она произошла; и много было причин, возмущавших душу его: это был сын любимой жены, лучший из всех прочих, особенно любимый им, бывший в самом цветущем возрасте, посланный им самим, умерший не в доме, не на одре, и не в присутствии отца, не сказавши и услышавши что-нибудь, не общею всем смертию, но при жизни растерзанный лютыми зверями, так что отец не мог даже собрать останков его и предать земле, и потерпел это не в юности, когда мог бы перенести, но в самой глубокой старости. Это было самое жалкое зрелище - видеть седину, посыпанную пеплом, старческую грудь, обнаженную по раздрании одежды, и плач неутешный: растерза Иаков, говорится в Писании, ризы своя, и возложи вретище на чресла своя и плакашеся сына своего дни многи. Собрашася же вси сынове его и дщери и приидоша утешити его; и не хотяше утешитися, глаголя: яко сниду к сыну моему сетуя во ад (Быт. XXXVII, 34, 35). И как будто душе его никогда не надлежало быть свободною от печали, когда эта рана начала излечиваться, его сильно опечалил сперва голод, постигший всю землю; а потом, когда сыновья, возвратившись из Египта, принесли облегчение от этого бедствия, они же вместе с тем принесли другую печаль, и радость об избавлении от голода помрачена была разлукою с сыном Симеоном. Мало этого: от него требовали и Вениамина, в котором одном имел он утешение и по умершей жене и по сыне, пожранном зверями. И не только это располагало его удерживать при себе Вениамина, но и возраст его и воспитание. Не пойдет, говорил Иаков, сын мой с вами; яко брат его умре и той един оста; и случится ему зло на пути, в он же аще пойдете, и сведете старость мою с печалию во ад (Быт. XLII, 38). По всем этим причинам сначала он отказывал и говорил, что не даст Вениамина; когда же наступил сильный голод и почувствовалась большая крайность, тогда он, хотя и очень сетовал, говоря: почто зло сотвористе ми, поведавше мужу, яко есть вам брат (Быт. XLIII, 6); - хотя и тягчайшим образом страдал, произнося горестныя слова: Иосифа несть, Симеона несть, и Вениамина ли поймете? На мя быша сия вся (Быт. XLII, 36); - хотя и плакал о том, что после Иосифа и Симеона хотели отнять у него и Вениамина, и объявлял, что он скорее перетерпит все, чем отпустит этого сына, однако наконец был побежден, и сам своими руками отдал его, сказав: и брата своего поймите: и возставше, идите к мужу. Бог же мой да даст вам благодать пред мужем и отпустит брата вашего единаго и Вениамина: аз же якоже обезчадех, обезчадех (Быт. XLIII, 13,14). Так сильно одолевали Иакова его многочисленныя бедствия, что хотя внутренности его терзались и число детей его мало-по-малу сокращалось, но он переносил все, по чрезмерности (новых) еще больших бедствий; ибо объяла его еще большая скорбь о Симеоне и Вениамине, чем скорбь об Иосифе. Так несчастие, которое поправить нет надежды, хотя причиняет нам сильныя скорби, но скоро и забывается, повергая душу в безнадежность; а когда оно еще висит над нами, тогда не дает душе успокоиться неизвестностью будущаго постоянно усиливая и обновляя в нас томление. Это всякий может хорошо узнать от блаженнаго Давида, который плакал о сыне, пока он был еще жив, а когда он умер, то Давид перестал скорбеть; и когда слуги недоумевали и спрашивали его о причине, то он высказал ту же мысль, какую и теперь (2 Цар. XII, 15 и дал.). Так естественно и Иаков больше опасался и страшился за Симеона и Вениамина. Потом вожделенное свидание и лицезрение Иосифа доставило ему отраду. Но что пользы в том? Как членам, сильно обожженным огнем, сколько ни охлаждай их, ничто не приносит пользы; так и душу Иакова, угнетенную скорбями и сильно опаленную пламенем печали, ничто не могло оживить, особенно в такия лета, когда чувства уже не бывают бодры. Это говорил и Верзеллий, извиняясь пред Давидом: колицы дни лет жития моего, яко да взыду с царем во Иерусалим? Сын осмидесяти лет аз днесь есмь: еда разумею посреде блага и посреде лукава? Или уразумеет еще раб твой, еже ям, или еже пию, или услышу глас еще поющих и воспевающих? И вскую еще будет раб твой в тягость господину моему царю (2 Цар. XIX, 34, 35)? Впрочем для чего объяснять это примерами других, когда можно то же услышать от самого страдальца? После свидания с сыном Иаков, на вопрос фараона о жизни его, сказал: малы и злы быша дние лет жития моего, и не достигоша во дни лет жития отец моих (Быт. XLVII, 9). Так живо было всегда в душе его воспоминание о прошедшем!