В волчьей пасти - Бруно Апиц

— Что тебе здесь нужно?

Вурах, который выполз из своего убежища, увидев гауптшарфюрера в одежде заключенного, зашипел: — Так вот как ты устраиваешься, пес!..

Цвейлинг отскочил:

— Убирайся!

Вурах угрожающе втянул голову в плечи.

Цвейлинг выхватил из кармана пистолет.

Мюллер и Брендель услышали выстрелы.

— Что это значит? — Они переглянулись. — Бежим туда!

Они бросились в здание, побежали по лестнице наверх — вещевая камера была заперта. Сильными ударами ног они выломали дверь.

— Руки вверх!

Все еще держа пистолет, пораженный Цвейлинг поднял руки. Мюллер и Брендель подскочили к нему. На полу лежал мертвый Вурах.

В своем служебном кабинете Швааль, бледный как мел, с трясущимися щеками, кричал на Камлота:

— Вы с ума сошли?!

Камлот отдал приказ открыть огонь по баракам за четверть часа до ухода воинских частей.

— Немедленно отмените приказ! Из-за вас мы попадем на виселицу!

— Иди ты… — яростно выругался Камлот. — Так или иначе, все летит к черту!

— Свинья подлая! — рявкнул Вейзанг.

Камлот ткнул его в толстый живот с такой силой, что тот еле устоял на ногах.

— Хозяйничайте тут как знаете! — Камлот надвинул фуражку на лоб. — Я смываюсь.

Швааль в отчаянии опустился в кресло. За окном взревела машина Камлота. Совсем близко прогрохотали три или четыре разрыва. Швааль вскочил. Растерянно посмотрел на Вейзанга.

— Ну? Что дальше?

Вейзанг беспомощно покачал головой. Швааль бросился к письменному столу, выдернул ящики, стал набивать карманы бумагами, документами, затем натянул на плечи шинель и нахлобучил фуражку.

— Пошли скорей! — прохрипел он.

Рейнебот видел в окно, как умчалась машина начальника лагеря.

— Швааль удирает! — крикнул он Мандрилу, который находился с ним в комнате.

Дрожа, стоял Ферсте в камере. Он услышал в коридоре тяжелые шаги Мандрила. Засов отодвинулся.

— Пошел отсюда!

На сером лице Мандрила Ферсте прочел холодное возбуждение. Послушно выскользнул неспособный к сопротивлению человек из камеры. В коридоре валялись трупы убитых ночью. Мандрил кулаками загнал Ферсте в свою комнату и указал на сколоченный из досок ящик.

— Все уложить!

У Ферсте от ужаса сильно стучало сердце. Он послушно начал опорожнять полки и шкафы.

Мюллер и Брендель загнали Цвейлинга в угол. Затем Мюллер сдвинул в сторону письменный стол и откинул ковер. В то время как Брендель сторожил Цвейлинга, наведя на него отобранный пистолет, Мюллер стамеской вскрыл пол. Увидев оружие, Цвейлинг вытаращил глаза.

— Удивляешься, а? — презрительно усмехнулся Брендель. Он был горд…

У Цвейлинга прыгала нижняя челюсть.

— Этого я… не… знал.

— А мы-то тебе и не сказали! — издевался Брендель, а Мюллер сунул пистолеты под нос Цвейлингу.

— Как-никак, задница эсэсовца самая надежная крышка… — Мюллер спрятал пистолеты в карманы. — Мы слишком рано их достали. Насчет них еще нет приказа. Что нам делать?

Брендель пожал плечами.

— Подождем, пока придет приказ.

— А куда мы денем этого?

— Он тоже будет ждать. Это наш первый пленный.

У Цвейлинга подогнулись колени.

Брендель подхватил его и приставил к стене.

— Стой прямо, балда!

Прильнув к окнам, заключенные наблюдали за воротами. Они заметили там какое-то движение и увидели, как шарфюреры вытаскивали из административного здания ящики и укладывали их затем на грузовик. Они видели сновавшего взад и вперед Рейнебота, который распоряжался в этой нервной спешке и суете. Из карцера вышел Мандрил и начал бросать в машину какие-то пакеты.

— Укладывают пожитки! — перешептывались взволнованные заключенные.

В груди Ферсте началась отчаянная борьба. То, что он делал, было его последней работой. Мандрил готовился к бегству. Все мысли Ферсте сосредоточились на том, чтобы найти последний шанс на спасение. Где, в чем он? Как только Мандрил на несколько секунд оставлял его одного, Ферсте, притворяясь, что бешено трудится, искал лазейку. Не может ли он забаррикадироваться в одной из камер, спрятаться где-нибудь в карцере или убежать? Тут он заметил, что с наружной стороны в дверь был вставлен ключ. Испуг, как задушенный крик, пронизал Ферсте. Что, если в этом спасение?

В комнату торопливо вошел Мандрил. С ним — два шарфюрера. Они потащили ящик к грузовику.

За несколько секунд Ферсте принял отчаянное решение. Одним прыжком он очутился у двери, выхватил ключ из скважины, юркнул в комнату и заперся. Дрожа всем телом, он прижался возле двери к стене. В висках больно стучало. В эту грозную минуту что-то произошло.

Вдруг зародился глухой — постепенно он стал звонким тревожный звук. Он быстро нарастал и, когда достиг полной силы, гремел и все сотрясал, как трубы страшного суда. Это была особая сирена, предупреждавшая эсэсовцев о приближении противника. Ее ужасный рев все заполнял собой. От этого рева у заключенных спирало дыхание в груди. Бохов и его товарищи выбежали из бараков. В районе расположения эсэсовских частей все перемешалось в дикой суете. Грозный вой выметал эсэсовцев из казарм целыми ротами. Кое-как построившись, они спешили прочь. Шарфюреры удирали стремглав. Высоко нагруженный грузовик у ворот рванулся и, слишком круто свернув, врезался в толпу на дороге. Рейнебот что-то кричал. Мандрил бросился назад в карцер и вдруг озверел, увидев, что дверь заперта. Он затряс ее, замолотил по ней сапогами.

Прибежал Рейнебот.

— Едем, едем! — закричал он и, не дожидаясь взбешенного Мандрила, снова кинулся прочь. Ударом ноги он завел мотоцикл, потом обернувшись, еще раз крикнул:

— Мандрил!

Он вскочил на сиденье, и в тот миг, когда затрещал мотор, подбежал Мандрил и сел сзади. Машина с ревом умчалась.

Ферсте в углу запертой комнаты упал на колени. Последние его силы излились безудержными слезами, и спасшийся от смерти человек сам не знал, что это сладчайшие слезы в его жизни.

Прислушиваясь, стояли Гефель и Кропинский за дверью своей камеры, готовые броситься на того, кто войдет. Они услышали шум, суету и ужасный трубный звук. Слышали призывы Рейнебота и рев Мандрила, слышали, как он дубасил по двери… Но вдруг стукотня и крики в коридоре смолкли. Кропинский стоял в углу возле двери, и его руки, как раскрытые клещи, кого-то подстерегали в непонятной тишине. Оба обреченных не смели дохнуть и тем более не смели предаться крошечной надежде, которая, как робкий усик растения, пробивалась в их сердцах.

Сирена все еще состязалась с грохотом и треском боев, а руководители групп уже мчались к семнадцатому бараку. Дороги кишели заключенными. Каждый из них, как Бохов и члены ИЛКа, которые тоже спешили к семнадцатому бараку, был полон решимости. Час настал!

Он был подобен часу полуночи, властно приводящему в колебание медный колокол.

— Третья ступень тревоги! Раздать оружие! Группам занять исходные позиции! Наступать немедленно! — приказал Бохов.

Прибула вскинул кулаки над головой. От волнения он не мог издать ни звука, хотя жаждал закричать от радости. Вместе с руководителями групп умчался и он.

Внезапно раздалась громкая команда:

— Всем группам построиться!

И не успели еще пораженные люди понять, что происходит, как перед бараками уже стояли построившиеся отряды. Не обращая внимания на изумленные возгласы, группы удалились беглым шагом. Они направились в определенные бараки, вниз к лазарету и туда, где имелись каналы системы отопления и коллекторы сточных вод. Во всех этих местах их уже поджидали члены лагерной охраны. Они вскрывали полы, разрушали каменную кладку, кирками и лопатами разгребали засыпанные ямы, и на свет появлялось оружие, оружие, оружие!

Прибула и его товарищи из польских групп разбили цветочные ящики на окнах лазаретных бараков и сорвали с карабинов промасленные тряпки.

Одна из групп поспешно направилась в канцелярию, таща за собой пулемет. Его установили в комнате Кремера, расположенной по прямой линии от административного здания у ворот. Бохов принял на себя командование этим постом.

Невероятное возбуждение поднялось во всем лагере.

В несколько минут оружие было роздано, и группы заняли исходные позиции. Они не медлили ни минуты, и уже на северном склоне загремели первые выстрелы, и пули засвистели над головами испуганных часовых.

Буря разразилась!

Группы на северном склоне бросились к ничейной зоне. Отряды немцев и югославов огнем по ближайшим вышкам защищали их фланги. Группы поляков с Прибулой во главе накидали доски на надолбы. В пяти-шести местах одновременно была перерезана проволока, и с дикими победными криками Прибула и его люди поползли в бреши. С более отдаленных вышек их обстреливали из пулеметов, но группы немцев и югославов не зевали и отвлекали внимание часовых, неистово швырявших во все стороны ручные гранаты. Вышки закидывали бутылками с горючей жидкостью, которые взрывались с громким треском. Взметнувшееся пламя сгоняло часовых вниз. Прибула с небольшим отрядом ворвался на одну из вышек, в короткой рукопашной стычке осилил часовых, потом мгновенно повернул пулемет и зачастил торжествующими очередями по другим сопротивлявшимся вышкам.