«Батарея, огонь!» - Василий Крысов

2000 г.  

На Курской огненной дуге 

Исполнилось полсотни леттой Курской огненной дуге,а Битве в битвах равных нети не было в веках нигде.

В ней свыше четырех мильоновлюдей с воюющих сторонсражались насмерть без законов,мильонный понеся урон.

Тринадцать тысяч танков будет,да столько ж разных самолетов!И тысяч семьдесят орудий,эрэсов, пушек, минометов!

Такой смертельный арсеналне для парада здесь собрали,а чтобы всех уничтожать —кто был наш враг и кто был с нами.

Реванш решили они взятьза поражение на Юге,к России центру много войск собратьфельдмаршалам Манштейну и Клюге.

Назвали битву «Цитадель»,чтоб Курский выступ окружить!И дали боевую цель:«Два наших фронта — разгромить!»

Та ночь на пятое июля,казалось нам, пройдет без драки,но в сей зловещей тишинеготовился наш враг к атаке.

С рассветом вдруг раздался гром,у немцев вызвав удивленье, —мы их накрыли артогнемза час до времени их наступленья.

Разрывы землю тряханули!Орудий канонада и бомбежек вой!  То было пятое июля,как грянул тот смертельный бой.

Оправившись чуть от потерьи возродив свое стремленье,но с большей яростью теперьони рванули в наступленье!

Три группы: «Юг», и «Центр», и «Кемпф»,с поддержкой пушек, минометовс исходных взяли быстрый темпво след бомбежке самолетов!

Шли грозно «тигры» и «пантеры»!И «элефанты» шли на флангах!«Насхорны» двигались и бэтээры!А тут — эсэсовцы в фалангах!

Полсотни дней та битва длилась,мы дрались дни и ночи напролет,и всяк из тех, кто выжил,несет те дни в себе, пока живет.

Рвались снаряды, бомбы, мины,стонала курская земля,горели зданья и овины,горели хлебные поля!

Рвались фугасы, землю роя,взрывались минные поля,и на десятки верст от боязаколебались облака.

Шли вражеские танки за дымамина Обоянь и Поныри!А высоко под облаками наши асывели смертельные воздушные бои!

И эти мощные армадымы не разбили, не сожгли —используя и все преграды,остановить их не смогли.

Враг вклинился и там, и там,и, чтобы дать ему отпор,  тут смерть делили пополами пехотинец, и сапер,

артиллерист, танкист и летчик,связист, разведчик, самоходчик,и санитар, и минометчик,стрелок и снайпер, пулеметчик;

шипят болванки и снаряды,сиреной воют бомбы, мины,«катюши» с скрежетом зарядыметают, будто серпантины;

строчат повсюду автоматыи пулеметы с разных мест,взрываются под танками гранаты,на танках — ампулы «КС»;

пылают самоходки, танки,и экипажи в них горят —горят живые иль останки,все в адском пламени молчат;

и летчик с дымовым хвостомпадет с небесной высоты,подумать не успев о том:вот миг конца парения и красоты...

Смерть — царствовала! Гибли людиот пуль, снарядов, взрывов мин,и смерть, не разбирая чина,гуляла об руку с судьбиной.

Печально вспоминать судьбув такой трагический содом,а тех, засыпанных землей,кто услыхал последний стон?

Идет пехота в штыковую,но выносил ее не всяк,кто голову обрел седую,кто потерял себя и стал так-сяк.

Стояла страшная жара,в которой смрадом мы дышали,  ведь много суток с поля бояпогибших тел не убирали.

Но чтобы немец отступал,мы храбро бились как один,и каждый мертвый там лежаллицом на запад, на Берлин.

Июль двенадцатого дня!Во встречном танковом сраженьепри превосходстве их огнямы все-таки добились продвиженья!

Броня их танков толще вдвое,орудья их с двух тысяч напролетвсе наши танки пробивают,а мы их — только на пятьсот.

Ротмистров под покровом пылидве армии соединил,чтоб наши немцев в упор били,и тем Манштейна победил.

В тот день пошли мы в наступленье,спасая села, города!И битвы этой важное значеньемы не забудем никогда!

Но ту историю святуюправители давно забыли:за битву самую большуюдаже медаль не учредили.

А документы надо бы поднять(они в архивах сохранились) —чтобы солдата подвиг показатьи чтоб потомки им гордились!

Роковая высота

Кто уцелел в тот страшный бой,тот не забудет никогда,как шли к зловещей высотесто девяносто семь и два.

Ночной свершая марш-бросок,на бой шли батальоны, роты,бригада танков, самоходок полки несколько полков пехоты.

В ночи, без света, средь лесов,забыв еду и сон забыв,мы мчались в бой. И на рассветевошли в указанный район.

Граничил он с опушкой леса,был в двух верстах от высоты,здесь от врага были завесой —лишь кроны леса да кусты.

Шел предпоследний год войны,но враг здесь был сильнее нас,а нам тщеславные чинына сборы к бою дали час.

Бегом снаряды мы таскали,заправить баки чуть смогли,и кашу на ходу жевали,о письмах думать не могли.

Комбриг построить приказали кой-кому вручил награды.Потом пред нами выступалбез шлема комиссар бригады.

В лесу, в тиши волынской дали,примерно речь звучала так:«Уж если Ковель быстро взяли,то высота для нас — пустяк!»

Но экипажи САУ, танковот речи той не ликовали,ведь мы итог от встреч с болванкойполучше комиссара знали.

Однако сотня боевых машин,да и немало матушки-пехоты —внушали шанс достичь вершини раздавить там вражьи доты.

Взвились зеленые ракеты,все экипажи обнялись,и, веря в добрые приметы,в атаку смело понеслись.

Шли грозной силой на врага!Гул танков! Грохот пушек! Пулеметов!Все жерла их устремлены туда,откуда немец бьет — на амбразуры дотов!

Залп самоходок грохнул громом,из пушек высунув огни, —и над немецкой оборонойвзметнулись гейзеры земли!

Когда прошли мы с километрс мечтой: успех атаки будет! —взгремели залпы нам в ответогнем из множества орудий!

Враг в землю врылся, будто крот,создав повсюду башенные доты,и плиты кладбища сгодились им —укрытиями для пехоты.

По нам хлестали пушки дотов!Огонь орудий полевых!Крошили сотни пулеметовстрелков — уж павших и живых!

Нам было больно от досады,что Главковерх не принял мер:броне не устоять, когда снарядылетят из «тигров» и «пантер».

Сгорел один наш танк! Сгорел другой!Мы отступили поневоле:абсурдно при такой броне лезть в бойна ровном и открытом поле!

Мы отступили почти разомчерез горящие хлеба,пороховым дышали газом,пекла нас сильная жара,

все мокрые от пота былии, с жаждой выпить хоть глоток,из лужи с кровью воду пили,припав к земле, сквозь носовой платок.

Едва снаряды загрузилии не успели все понять,как тотчас нас оповестили:«Не медля, снова наступать!»

В атаку шли мы осторожно,ведь немец — мастер воевать!Мы тоже били — исхитрялись как возможно,но как с их сверхбронею совладать?!

Горели самоходки, танки!Боль в сердце трудно было превозмочь,когда огонь сжирал друзей останки —а ты ничем не мог помочь!

Илья Горелик в первый бойшел с чувством страха, волею-неволей.Из башни выскочил горящий, но живой,и догорел на хлебном поле.

А с Тереховым — силачом,случилось то, что не бывало:как будто рыцарским мечом,и люк, и голову сорвало!

Прокофьев Алексей горел,и все ребята с ним горели,мой экипаж спасти хотел,но в башне взрывы загремели!

И наши танки снова отступили,и самоходки, и стрелки,комбаты правильно решили:«Напрасные потери велики».

И только мы снаряды загрузили,«Взять высоту!» — приказ был отдан вновь,что сильно всех нас рассердило —на немцев и своих чинов!

Теперь атаковали мы с экстазом!На максимальных скоростях!Пренебреженье к смерти разомогнем бесстрашия зажглось в сердцах!

Опять два наших танка подожгли!Горит и самоходка Чубарова!И горевали мы до глубины души —нет, не могла душа принять такого!

Пытались взять крутые скаты,но в трех местах на минном полевзорвались танки и солдаты,и вновь мы отступили поневоле.

Нас, остальных, лишь сумерки спасли,у немцев затемнив прицелы,а то бы всех они сожгли!Так, к счастью, мы остались целы.

Мы возвращались в темноте,оставив сзади смертельный полигон,наполовину были рады,войдя в исходный свой район.

В тот час нам привезли и ужин,но было всем не до еды,он был нам и не очень нуженот роковой друзьям беды.

Обидно за погибших было,и мыслей не было других,и сердце горестно щемилоу всех пока еще живых.

Читая письма за погибших,не знавших счастья отродясь,от девушек, парней любивших,мы плакали все, не стыдясь.

А к ночи прибыл комполкана «виллисе» с телефонисткой Валей,и упрекнул нас свысока:«А высоту-то вы не взяли».

Лев Либман верен был себе,о чем мы знали наперед:трезв — «действовать по обстановке»а если пьян — «давай, вперед!»

Не мог уснуть в ту ночь никак,сдавило сердце, как жгутом,и думал: если биться так,бессмысленно все пропадем.

Мой был сильнейший экипаж:три старшины и опыт боевой —есть смысл идти на абордаж,рискуя всем и головой.

Механик был умен и смел —наш Яков, он один из всех старшинтри тысячи моточасов имелвожденья боевых машин.

Сергея оба, я и Яшаимели все один порыв:«На грань поставив жизни наши,идем с рассветом на прорыв!»

Шла самоходка на врагамеж Кругелем и высотою,неслась, как метеор, она,зигзагом рыская по полю!

Фашист открыл огонь тотчас!Рвались снаряды — слева! справа!Все чаще встряхивало насот рикошетного удара!

А с ним и сполохи огнямы видели во все прицелы!Я насчитал их тридцать два!О Господи! А мы — всё целы!

Как оставалось метров сто,нервишки-то у немца сдали,мы радовались как никто,что разбегаться они стали!

Но тридцать третий был не рикошетон пробил в лоб,и самоходку так тряхнуло,что даже двигатель заглохи взрывом башню опахнуло!

Снаряд взорвался в правом баке,я Яше крикнул: «Заводи!И темпа не сбавляй атаки!Прислугу с пушкою — дави!»

С команды, отданной в экстазе,мотор наш, подчинясь, взревел,и Яша шел на полном газе —чтоб новый выстрел не успел!

Пока мы пушки подавили —их, видно, был дивизион! —к нам самоходки подскочилии танков наших батальон.

И с ходу мы продолжили атакуударом группировке в тыл!Жестокою была та драка,враг, покорившись, отступил.

Он потерял здесь двадцать танков!Мы — третью часть от их потерь.Так, дерзким штурмом спозаранкумы овладели высотой!

Лишь тут, подмогой запоздалой,пришли бомбить Илы-вторые!И возвратились мы на огневые.И что ж увидели!

Бригада вся почти сгорела,благодаря такой «заботе», —лишь с пол-полка тут уцелелои полк погибших был в пехоте!

Гнетет меня тоска за жизнипавших так предвзято:ведь кто-то же звонил в Москву,мол, высота давно уж взята.

Пусть будут в грех обреченыи поле с павшими им снится!И всей историей странытот карьеризм им не простится!

Ревуцкий Павел храбро бился,там был и Дворников Сергей,в той схватке отличился ЮрийВетушкин, вятских он кровей, —

все мы, забыв себя, фашистов били!Но глухи, глухи были командиры,и за такой жестокий бойведь никого не наградили.

Нам бой забыть тот невозможнои павших боевых друзей,их вспоминаю часто-частои горечь тех печальных дней.

Спите, други. В земле Волыни.Такой уж выпал вам удел.Но мы фашистов победили!Мы победим и беспредел!

1995 г.