Не будем проклинать изгнанье (Пути и судьбы русской эмиграции) - Вячеслав Костиков

В отличие от многих других крупных деятелей русской эмиграции, занимавшихся политической, просветительской, культурной деятельностью, этот человек принял к устроению не внешний мир и даже не разум русских скитальцев - он устраивал их души и сердца. Он молился за них в темных алтарях эмигрантских храмов и звал к общей молитве других. Он жил среди людей, которые потеряли не только отечество, но и любимых, близких, родных, потеряли имущество, дом, родину. Многие из них - в силу тягот и испытаний утратили либо были близки к тому, чтобы утратить, и то последнее, что держит человека на грешной и вместе с тем соблазнительной земле, - веру. И он старался вдохнуть в людей это спасительное причастие жизни. Он беспрестанно думал о судьбах русской эмиграции, ибо, занимаясь многие годы организацией милосердия, как никто другой знал, в какой материальной и духовной скудости жила его паства. И он мучительно искал дорогу к тому храму, свет которого указывал бы путь к надежде, к полносердечной жизни человека. Будучи исконно русским человеком, патриотом своего отечества, он знал, что истинный храм веры и надежды может быть только на родине. Он мечтал вернуться домой. Но он мечтал о том, чтобы вернуться не одному, а со всей эмигрантской паствой, хотел возглавить исход на родину. Мечте этой не суждено было сбыться в силу многих причин, в том числе и тех, о которых мы рассказали в предыдущей главе.

Имя этого человека - Василий Семенович Георгиевский. Так его нарекли при крещении, так звали в миру до принятия монашеского сана. Родился он в 1868 году на Пасху в захолустном сельце Сомове Одоевского уезда Тульской губернии между двух больших дорог, называемых в тех местах большаками. Одна вела на город Белев, другая - на город Одоев. Его отец был сельским священником. В историю эмиграции (а в ней он занимает высокое место) он вошел под именем митрополита Евлогия.

Митрополит Евлогий прошел путь, характерный для многих русских эмигрантов. География его следования почти "канонична": выезд из Новороссийска на переполненном беженцами грузовом пароходе "Иртыш", карантин в Константинополе, сравнительно благополучное пребывание в Сербии, где к русским беженцам относились с симпатией, потом Берлин, где жизнь походила на затянувшееся ожидание поезда, и, наконец, переезд во Францию, в политический центр русской эмиграции, куда к концу 1923 года стянулась и большая часть русского европейского рассеяния.

Митрополит Евлогий, к этому времени уже назначенный патриархом Тихоном управляющим русскими православными церквами за границей, переехал в Париж осенью 1922 года. Положение его среди заграничной православной паствы было сложным, требующим большого политического такта и мудрости.

Ко времени назначения митрополита Евлогия управляющим русскими, в том числе и западноевропейскими, церквами за границей в эмиграции уже сложилась религиозно-политическая группировка, ставшая называть себя "Русская зарубежная церковь". Она объединила значительную часть высшего духовенства, оказавшегося за границей. Общее число лиц духовного звания, ушедших в эмиграцию, было невелико - около 0,5 процента русского духовенства. Но вместе с врангелевской армией из России выехало значительное число высших иерархов. Осенью 1921 года они созвали в Сремских Карловцах (Сербия) учредительный съезд (собор) Русской зарубежной церкви, положивший начало ее отделению от Московской патриархии (Карловацкий раскол) 1.

На съезде в Сремских Карловцах главенствовало монархическое большинство. Особую роль в нем играло духовенство, близкое к армейским кругам русского зарубежья. Съезд был крайне политизирован. О политических настроениях съезда, который в ходе работы стал именовать себя "Русский Всезаграничный Собор", свидетельствует такой частный, казалось бы, факт: делегаты съезда устроили бурную обструкцию приехавшему на съезд из Парижа бывшему председателю Государственной думы М. В. Родзянко. Съезду он представлялся слишком "красным". Фактически М. Родзянко * изгнали со съезда. Монархисты, очевидно, не могли простить М. В. Родзянко, что именно он настаивал на отречении Николая II от престола и склонил его к этому шагу. Император писал в своем дневнике: "2 марта. Четверг. Утром пришел Рузский ** и прочел мне длиннейший разговор по аппарату с Родзянко. По его словам, положение в Петрограде таково, что министерство из членов Государственной думы будет бессильно что-либо сделать, ибо с ним борется эс-дековская партия в лице рабочего комитета. Нужно мое отречение... Для спасения России и удержания Армии на фронте я решился на этот шаг..."

* Родзянко М. В. (1859-1924) - один из крупнейших государственных деятелей дореволюционной России, помещик, убежденный сторонник сохранения монархии в стране, лидер партии октябристов, председатель III и IV Государственных дум. В 1917 году возглавлял Временный комитет Государственной думы. Один из идеологов белого движения. Умер в эмиграции. Автор воспоминаний "Крушение империи", впервые опубликованных в 1924 году в Белграде.

** Генерал Рузский - один из крупнейших военачальников в первой мировой войне, находился в Ставке при императоре Николае II.

Карловацкий собор был не столько духовным, сколько политическим собранием. Из 155 участников съезда к духовенству принадлежало менее трети, остальные были представителями крайне правого крыла русской эмиграции 2.

Главная цель съезда, по замыслу его устроителей, состояла в том, чтобы обеспечить духовное благословение идее восстановления монархии в России 3. Крайне правая направленность съезда обеспокоила умеренные и левые слои русского зарубежья, в том числе П. Н. Милюкова. Но повлиять на решения Карловацкого собора эмигрантская интеллигенция в то время не могла: монархические настроения в среде эмигрантов в этот период были еще достаточно сильны. Вспомним, что весной 1922 года монархисты устроили в Берлине покушение на лидера "левой эмиграции" П. Н. Милюкова (в сумятице вместо Милюкова убили одного из лидеров партии кадетов В. Д. Набокова).

В центре внимания съезда было обсуждение путей восстановления на русском престоле династии Романовых. В этом ключе были сформулированы "Послание Всезаграничного Собора чадам Русской Православной Церкви, в рассеянии и изгнании сущим" и "Обращение" к участникам Генуэзской конференции. В сущности, это был призыв к вооруженной интервенции против РСФСР. Собор, взяв на себя право говорить от имени всего русского зарубежья, заверял "народы Европы", что эмигранты "в лице доброй своей половины офицеров, генералов и солдат готовы взяться за оружие и идти походом в Россию" 4. Это заявление представляло собой огромную натяжку. "Добрая половина" эмиграции, переживавшая в этот период самые суровые тяготы и лишения, была больше озабочена поисками пристанища, крыши над головой, куска хлеба, школы для своих детей, нежели политическими прожектами. Не удивительно, что призывы Карловацкого собора оказались неуслышанными и лишь привели к смятению умов и размежеванию в среде русских верующих за рубежом.

С точки зрения церковных дел собор повел себя еще более некорректно, присвоив право говорить от имени всех верующих России, позабыв о том, что церковь в эмиграции была лишь небольшим осколком русского православного мира. Карловацкий собор от имени всего русского народа объявил, что "дом Романовых продолжает царствовать". Выступивший на съезде с докладом Н. Е. Марков (Марков-второй), один из лидеров монархистов, говорил: "Если мы здесь не вся Церковь, то мы та часть ее, которая может сказать то, чего сказать не может оставшаяся в России Церковь. Монархическое движение в России растет. Это подтверждается теми многочисленными письмами, которые получаются из России... Письма эти - голая правда, и скоро заплачет тот, кто им не поверит. Народ русский ждет царя и ждет указания этого царя от церковного собрания..." 5.

Речь Маркова даже на слух эмиграции прозвучала явной политической подтасовкой. Русский народ, только что переживший тяжкие испытания гражданской войны и политики "военного коммунизма", действительно жаждал перемен. Жаждал новой политики, которая пришла с нэпом. Жаждал движения к нормальной, а не военной экономике, но отнюдь не возвращения России к монархии, повергнутой Февралем 1917 года.

"Умеренные" делегаты Карловацкого собора (в их числе был и митрополит Евлогий) предупреждали об опасности призывов к реставрации, указывая, в частности, на осложнения, к которым такое обращение могло привести в жизни церковной общины России, для патриарха Тихона, для всей Русской православной церкви. Однако голос разума не был услышан. Слишком пропитан был Карловацкий собор политическими страстями монархистов. При голосовании две трети съезда высказались за принятие "Обращения" к участникам Генуэзской конференции. Тридцать четыре участника собора выступили против и высказали "особое мнение", заявив, что постановка вопроса о монархии с упоминанием династии носит политический характер и, как таковая, обсуждению церковного собрания не подлежит.