Гражданская война в США, 1861–1865 (Развитие военного искусства и военной техники) - Кирилл Маль

Вдруг бегущие впереди северяне рассеялись, а конфедераты обнаружили себя в нескольких десятках метров от вражеских батарей. Не успели они сообразить в чем дело, как орудия громыхнули им прямо в лицо, и картечь рассеяла пехотинцев, как кучу сухих листьев. Воспользовавшись прикрытием артиллерийского огня, дивизия Уилкокса опять выдвинулась вперед и, закрепившись на кромке леса, также [395] начала окапываться. На этом попытки Бернсайда завладеть траншеями противника закончились, а его линия стабилизировалась. В то утро он потерял в бесплодных атаках 1200 человек и добился лишь того, что генерал Ли не смог перебросить на другие участки правофланговые части своей армии.

6-й корпус, введенный в бой одновременно с Бернсайдом, действовал более активно, хотя также не добился существенных результатов. Его атака была направлена на западную часть Подковы, т. е. на тот самый участок, который уже штурмовался Антоном 10 мая. Последний, кстати, и возглавил атаку дивизии Райта со своей 2-й бригадой. Он снова повел ее через лес и вышел прямо к одному из секторов траншей, недавно отбитому южанами. Этот сектор представлял собой резкий выступ, образованный большим уродливым углом (позже он стал называться Кровавый угол), в котором расположились теперь бригады Ремсьюра и Мак-Гауэна.

Выдвинутое положение позволяло им вести анфиладный огонь по частям Хенкока, сражавшимся за вершину Подковы, а также угрожать им ударом с тыла. Аптон, тактический глазомер которого был по-прежнему острым, сразу оценил важность этого бастиона и решил во что бы то ни стало забрать его у противника. Между тем южане заметили, что среди деревьев мелькают синие мундиры, и открыли по полкам 2-й бригады беглый огонь. Через несколько секунд их выстрелы вынудили атакующих лечь на землю под прикрытие высокой изгороди.

«Не могу представить, что кто-то вообще мог выжить под таким прицельным огнем как тот, что обрушился на нас на этом пункте, — вспоминал офицер 95-го Пенсильванского полка Нортон Галоуэй. — Огонь был столь сильным, что он срезал стебли травы вокруг нас, и пули, жужжа, находили свои жертвы десятками».

Однако Аптон не позволил своим людям слишком долго разлеживаться на земле. По его приказу бригада вскочила на ноги и стремительно бросилась на неприятельские траншеи. На сей раз ей удалось приблизиться к брустверу почти вплотную, но огонь конфедератов был слишком силен, и федералам снова пришлось залечь. Правда, теперь они были всего в [396] нескольких метрах от вражеских позиции, и, казалось, им достаточно протянуть руку, чтобы овладеть ими.

Сделать это, однако, было нелегко, поскольку всякие попытки вскочить и броситься вперед пресекались на корню меткими выстрелами южан. Тогда, расположившись в неглубокой ложбине у самой линии траншей, федералы открыли огонь в упор, стараясь перебить как можно больше врагов. А те тоже не оставались в долгу и отстреливались, просовывая стволы своих винтовок сквозь щели амбразур, проделанных в бревенчатом бруствере.

В некоторых местах, где северянам удалось подползти к самым окопам, этот бруствер был единственным, что разделяло сражающихся, и там бой достигал наибольшего накала. Северяне и южане пытались достать друг друга штыками сквозь щели в бревнах или, впрыгивая на бруствер, наносили удары прикладами сверху. Однако подобные действия редко приносили успех, и в основном сражающиеся продолжали палить друг в друга в упор. Для этой цели они поднимали над кромкой бруствера винтовки и разряжали их наугад, в кого Бог пошлет. Самые же отчаянные вскакивали наверх и, стоя на краю траншей, принимались выпускать пулю за пулей по мере того, как их товарищи передавали им заряженные винтовки. Как правило, такому смельчаку удавалось сделать 2–3 выстрела, прежде чем он сам получал пулю или падал проткнутый штыком. Однако не успевало одно бездыханное тело коснуться земли, как на бруствер карабкался новый храбрец, также падавший замертво через несколько секунд.

В результате и траншеи, в которых укрепилась пехота южан, и ложбина, где засели северяне, были переполнены убитыми и ранеными. Те же, кто еще продолжал сражаться, стояли под хлещущим ливнем по колено в грязи и воде, на поверхности которой, как бревна во время сплава, качались мертвые тела. Порой их оказывалось так много, что они мешали вести бой, и то здесь, то там противники по безмолвной договоренности прекращали огонь, убирали тела, а затем опять возвращались к своей жестокой работе.

Аптон наблюдал за этой бойней с небольшого расстояния, сидя на лошади, но по странной случайности вражеские [397] пули не трогали храброго полковника. «Держа шляпу в руке, — вспоминал очевидец, — он бесстрашно подбадривал своих людей и просил их удержать этот пункт, в то время как все офицеры его штаба были убиты, ранены или лишились своих лошадей».

В какой-то момент Аптону показалось, что артиллерия сможет помочь его таявшей на глазах бригаде. По его приказу отделение батареи регулярного артиллерийского батальона выдвинулось под огнем противника поближе к траншеям, зарядило две свои медные пушки двойной картечью и открыло огонь. Первый же залп дал такие ошеломляющие результаты, что канониры подкатили орудия к самому краю траншеи и принялись выпускать один картечный заряд за другим, действуя с лихорадочной, почти безумной быстротой. Им помогал капитан Джон Фиш из штаба Аптона, подносивший снаряды после того, как многие номера расчетов были убиты или ранены. Впрочем, самому капитану также не удалось долго оставаться на ногах.

«Угостите их, ребята! Я принесу вам картечи», — воскликнул он и вдруг упал на землю, смертельно раненный. Остальных дерзких артиллеристов вскоре постигла та же судьба. Один за другим они валились в жидкую грязь, и через несколько минут их иссеченные пулями медные орудия умолкли. Они так и остались стоять на краю траншеи, точно памятники безумной храбрости и удивительного мужества.

Вместо артиллерии на помощь изнемогающим людям Аптона подошла пехота. К их правому флангу примкнула 1-я Нью-джерсийская бригада Брауна и Массачусетская бригада генерала Юстаса. Слева от линии Аптона в бой вступила Вермонтская бригада полковника Льюиса Гранта, а также пенсильванцы и Нью-йоркцы Фрэнка Уиттона. Но, даже получив подкрепление, северяне не могли прорваться сквозь оборону бригад Мак-Гауэна и Ремсьюра, которые дрались за свои позиции с прежней стойкостью и отвагой.

Правда, некоторым из вновь прибывших все же удалось ворваться в траншеи — они подползли к ним на животе и прыгнули внутрь прямо в гущу столпившихся там мятежников. Но этих отчаянных смельчаков быстро подняли на штыки и вышвырнули прочь. Другие между тем залегли рядом с [398] людьми Аптона и включились в яростную перестрелку с южанами.

В такой манере бой у Кровавого угла продолжался несколько часов, и за это время северяне успели помногу раз опустошить свои патронные сумки. Но из обозов им постоянно подвозили дополнительный боекомплект, который сгружался с мулов прямо на землю, и стрельба была практически беспрерывной. Как вспоминал участник сражения, к закату «мы были почти полностью истощены и выпустили по 300–400 патронов на человека. Наши губы покрылись пороховой коркой от «скусывания патронов». Наши плечи и руки были покрыты грязью, которая прилипла даже к прикладам винтовок».

Впрочем, от безостановочного безумного боя уставали не только люди, но и оружие. Стволы винтовок засорялись копотью от сгоревшего пороха до такой степени, что из них невозможно было стрелять. Тогда тот или иной федеральный полк собирал пришедшее в негодность оружие и с несколькими десятками солдат отправлял его в тыл на прочистку. Обычно за ними плелись и те, кто уже почти терял сознание от усталости. Отойдя на несколько десятков метров, они падали прямо в грязь и, не обращая внимания на ливень и грохот выстрелов, засыпали мертвым сном.

Восточнее Кровавого угла, у вершины Подковы также шел бой, который хотя и не был таким кровавым, все же не уступал битве за Угол по ожесточенности. Контакт между сражавшимися здесь частями Хенкока и дивизией Гордона не был настолько тесным и не доходил до рукопашной. Северяне и южане, расположившись на открытом месте, просто вели друг по другу сумасшедший по своей скорострельности огонь, и, как вспоминал офицер-конфедерат, «от рассвета до полуночи там без перерыва гремели ружейные выстрелы». К счастью для сражающихся, сама скорость стрельбы делала ее менее меткой, большинство пуль пролетали мимо своих целей. Многие из них угодили в росшие за позициями южан могучие дубы, достигавшие двух футов в диаметре. К концу дня они были так искрошены, что подломились и в итоге упали на землю. «Мы не только перестреляли армию, — писал по этому поводу генерал-северянин Девид Портер, — мы перестреляли лес». [399]

Пули крошили и деревья, и человеческие тела. На долю некоторых из них пришлось так много попаданий, что они буквально разваливались на части и потом их опознать было практически невозможно. Так, солдат 5-го Мэнского полка, отправившийся на следующий день на поиски своего капитана, нашел даже не труп, а лишь его жалкие остатки. «На всей поверхности тела не было и четырех дюймов, не тронутых пулями», — вспоминал он.