Зелен камень - Иосиф Ликстанов

В то время я не мог надолго отлучиться из Горнозаводска, но Клятую шахту поставил под увеличительное стекло, зная, что непосредственную подработку этого дела ведет один молодой человек, неплохой юрист. Когда-нибудь из него толк выйдет; он и усерден и приметлив, но уж слишком хорошо таблицу умножения знает: только увидит два и два и тотчас же сообразит, что это составляет четыре, а ведь на практике иной раз получается не совсем так. Вы, конечно, догадываетесь, что я говорю о Параеве.

Так вот, в данном случае драгоценная способность молодого человека весьма пригодилась. В деле Клятой шахты все шло по принципу «дважды два». Ему только оставалось свои вычисления производить, а мне — думать. Для размышлений пищи было много.

Первое: аварии были по-инженерски рассчитаны, почти каждая авария сопровождалась обстоятельствами, так или иначе бросавшими тень на Павла Расковалова.

Второе: стали накапливаться письменные материалы, порочащие Павла Петровича, внимание на нем сосредоточилось. Обвинения шли в нарастающей степени: сначала о том, что отец Павла Петровича в Новокаменске некогда подвизался, о чем я, кстати, с детства знал; потом, что он работал именно на Клятой шахте; затем, что Клятая шахта принадлежала отцу Павла Петровича — обстоятельство, о котором даже старожилы не знали. Удивляло то, что авторы разоблачительных писем непременно оставались анонимными. Над этим очень и очень стоило подумать.

Третье: общественность, несмотря ни на что, упорствовала, не спешила лишить Расковалова своего доверия. А с этим, конечно, приходится считаться, потому что общественность — следователь разумный, с тысячами глаз. Не верили в виновность Павла Петровича именно те люди, которые знали его по работе, знали его лично. Верила Павлу Петровичу парторганизация, верили вы, товарищ управляющий, верили вы, Никита Федорович… Но до каких же пор человеку можно верить! Доверие — это такой материал, который расходуется быстро, особенно если день за днем, черта за чертой складывается портрет человека, который ведет дерзкую игру с таким расчетом, чтобы нас подольше дурачить.

Можно было выбрать одну линию из двух: либо высчитать, что дважды два четыре, что и сделал человек, о котором я уже упомянул, либо начать опровержение очевидного.

Зная Павла Петровича, я выбрал второе: принял гипотезу, что Павла Петровича топят, добиваясь разгрома руководства Клятой шахты, устранения Павла Петровича в первую очередь. Цель этого была неясна, но осталось упереться, выдержать ставку на человека, может быть даже ободрить и подтолкнуть к решительным действиям ту силу, которая затеяла непонятную игру.

Очень тревожным был для меня день второго приезда Павла Петровича в Горнозаводск. Мой начальник, как только я вернулся из одной поездки, вручил мне подлинник телеграммы, за которым вы, Валентина Семеновна, так неудачно охотились с подружкой, и сообщил о пожаре на шахте. В телеграмме меня удивили некоторые странности в орфографии. Вечером Павел Петрович позвонил мне по телефону, и выяснилось, что Павел Петрович способен одновременно в двух разных местах быть. Позвонили вы через несколько минут после того, как я узнал, что ювелир Крапульский только что передал артисту оперы замечательный альмарин от некоего «инженера из Новокаменска» и затем у ресторана «Восток» вручил продавцу камня выручку.

Этим инженером, по некоторым соображениям, мог быть только Расковалов, но Расковалов, как я был уверен, находился дома, вечером вообще никуда не выходил, и, следовательно, кто-то снова и снова вел дело так, чтобы опорочить, замарать его…

— Но зачем же, зачем вся эта низость понадобилась?! — воскликнула Мария Александровна.

— Все для того же: убрать Павла Петровича из Новокаменска и особенно с Клятой шахты, так как, по мнению мерзавцев, Павел Петрович знал о существовании «альмаринового узла». Вот с этой истории и началась развязка дела Клятой шахты и того большого дела, на которое я намекал. Своим стилем, своей манерой, своей алчной борьбой за сокровища шахты противник выдал себя с головой, чем я немедленно воспользовался и довел дело до конца с помощью людей, вам известных. Итак, разрешите черту подвести: никакой таинственности, как видите, во мне нет, а просто я человеку поверил и был за это весьма вознагражден…

— Вы не можете себе представить, как мы вам благодарны! — проговорила Мария Александровна с большим чувством.

— Ну вот и прекрасно, я рад! — ответил Сергей Ефремович улыбнувшись.

Все замолчали: казалось, всех занимал один и тот же вопрос. Мария Александровна и Валентина выжидающе глядели на Павла: не показалось ли им, что вопрос должен задать он? Неизвестно, сколько бы времени продолжалось молчание, если бы вдруг не послышался тихий, мелодичный перезвон. Это Петюша, поглощенный рассказами Игошина, нечаянно нажал колодочку на часах.

— Однако время идет, а впереди все еще неясно! — воскликнул управляющий.

— Совсем, совсем неясно! — горячо поддержала его Валентина.

— Все вокруг да около разговор идет, — откликнулся Самотесов.

2

— Хорошо, Сергей Ефремович! — сказал Павел. — Если вам угодно, расскажите, почему вы так отнеслись ко мне с самого начала.

— Снимаете запрет?

— Я знаю лишь один свой запрет, и мне кажется, что речь идет о нем. Как вы это раскрыли?

— И просто и необычно… Если по порядку идти, так вот: такого-то месяца, такого-то числа, дочь моего сослуживца, банковская работница Сима Т., на вечере в нашем клубе рассказала мне, что в банковский сейф залетело удивительное чудо. «Вы, Сергей Ефремович, никогда ничего подобного не видели! Советую посмотреть!»

Человек я любопытный и поэтому позвонил управляющему отделением банка: «Что за чудо у вас объявилось?» — «Приходите, сами увидите». Немедленно я явился в банк. Управляющий повел разговор издалека, от международного и внутреннего положения: о том, что народ, мол, активно участвует в послевоенной пятилетке своими средствами, нередко поступают большие и малые добровольные взносы, и жертвователи встречаются весьма занимательные. Например, явился в банк молодой человек, попросил приема у управляющего, заявил, что хочет сдать некоторые фамильные ценности «в полное распоряжение правительства», назвал себя Ивановым, составил «заявление жертвователя», попрощался и ушел…

— Иванов? — засмеялась Мария Александровна и, встретив удивленный взгляд Валентины, шепнула ей: — Слушай, слушай!

— Что же сдал в банк этот молодой человек? Чудо в полном смысле слова: коллекцию замечательных альмаринов небывалой красоты и огранки. Кто мог подобный дар сделать?