Сочинения - Александр Радищев

Конец первой песни

1799–1802 (?)

Сафические строфы*

Ночь была прохладная, светло в небеЗвезды блещут, тихо источник льется,Ветры нежно веют, шумят листами    Тополы белы.

Ты клялася верною быть вовеки,Мне богиню нощи дала порукой;Север хладный дунул один раз крепче, —    Клятва исчезла.

Ах! почто быть клятвопреступной!..Лучше Будь всегда жестока, то легче будетСердцу. Ты, маня лишь взаимной страстью,    Ввергла в погибель.

Жизнь прерви, о рок! рок суровый, лютый,Иль вдохни ей верной быть в клятве данной,Будь блаженна, если ты можешь только    Быть без любови.

<1801>

Песни, петые на состязаниях в честь древним славянским божествам*

Тогда пущает 10 соколов на стадо лебедей, которой дотечаше, та преди песнь пояше…

Певец лет древних славных, певец времени Владимира, коего в громе парящая слава быстро пронеслась до Геллеспонта, Боян, певец сладчайший, коего глас, соловьиному подобный, столь нежно щекотал слухи твоих современников, возложи, Боян, благозвонкие твои персты на одушевленные, на живые твои струны, ниспошли ко мне песнь твою из горних чертогов света, где ты в беседе Омира и Оссиана торжество поешь ироев древних или славу богов; ниспошли, и да звук ее раздается во всех краях, населяемых потомками колен славянских.

Велик был день у славянского народа, день, посвященный первейшим их божествам, сильному Перуну, благодетельным Святовиду и Велесу, буйным Стрию и Позвизду, Нию и Чернобогу грозным, благой Ладе, Лелю и Полелю и всещедрому Даждьбогу. От всех колен славянских, от Ильменя и Новаграда, с холмистых берегов Клязьмы, от Галича и Дуная, с Помория и Моравы, с вершин Альпийских и с моря Адриатического сбиралися для общего торжества к великому Киеву старейшины, князи, бояре и гости, и тьмы народа бесчисленного. Вели они с собою сладкогласных песнопевцев, да в оный день великий прославят в песнях своих богов и витязей, и слава языка славянского да промчится во все концы известного тогда мира.

Утром рано в день торжества, едва первая стрела лучезарная излетела от молниенного убруса жаркого Знича, как сильные гласы труб, цевниц, бубнов и тимпанов возбуждали всех стекшихся на злачные долины, пестроцветною муравою покрытые, где Днепр, пробив пороги с шумом и пеною, тихою в Лиман течет струею. Князи, песнопевцы, витязи и все начальники вступают во златые стремена, шествуют стройно на конях своих бодрых; идут стязи пред ними, хоругви возвеваются по воздуху; священники в одеждах белых льняных, багряными поясами одержимых, ведут жертвы, украшенные цветами юных дней нежнодышащего мая. За ними вслед резвою толпою идут лики юношей и дев, сонм жен в соборе радостном и народ созади, в одеждах мирных, шествуют медленно.

И се лиется уже кровь тельцов, юниц и агнцев. Лики общую возгласили песнь. Ветр препнул свое дыхание, дым курения ароматного и всесожжения восходил серым столбом за облаки. Десять избранных песнопевцев от различных племян славянских стали строем на берегу древнего Ворисфена; каждый из них несет на правой руке своей сокола быстроокого, в левой держит звонкие гусли. Издалеча возникли шумные гласы труб, цевниц и тимпанов, возбудили вздремавших по утренней пище лебедей на струях Днепровских. Зане обычай был таков, что сокол, поражающий лебедя, назначал чреду в песнопении, и чей был первый, тот первую воспевал песнь, и все другие по чреде своих соколов.

Возлетают лебеди, высоко виются под легкими утренними облаками. И се, яко стрелы от звенящия тетивы, твердым луком напряженныя, летят стремительно десять соколов, пущенных с рук десяти песнопевцев, пришедших на состязание издалека, — состязание, достойное игр Олимпийских в счастливые времена Эллады. — Летят соколы — и чей первый настиг лебедя? Се твой сокол, о Всеглас, житель юный берегов Ильменя, он ударил лебедя в белую грудь; возлетают пух и перья по воздуху; кровь капала дождем из-за облака; священники тщатся восприять ее в чаши златые, зане таинственно вещают. Лебедь упал мертвым к стопам коней княжих, а сокол-победитель летит на десницу Всегласа. Глас труб и цевниц возвестил чреду первую.

Сокол второй. Он твой, о Крутосвист, житель ближайших гор Тмутараканя; поразил лебедя полумертвым, и сам, возвившися под облако высоко, упал вниз стремглав и воссел на десницу вождя своего торжествующ.

Сокол третий слетел с руки Хохта от устья Дуная; ударил лебедя, но тщетно, и в третий раз мог только его повергнуть на землю бездыханна.

Сокол четвертый рожден на вершинах гор, близких моря Адриатического, Черными горами именуемых. Принес его Звен, потомок славных сопутников Пирра, мечтавшего завоевать вселенную.

Пятый сокол — Тиховоя, коего предки, оставив Кипр, преселилися сперва в Гесперию, потом прешли жительствовать на Поморие и принесли с собою обряды служения благотворныя Лады. Он, лебедя тихо поражая, но часто, пригнал его утомленна и жива к стопам своего господина.

Пять последние соколов, хотя не столь знаменитые победители, но не отпустили своея добычи, и утомленны пали с нею на землю.

И се воссели десять песнопевцев по чреде побед своих соколов на уготованных для них зеленых одрах; за ними стали лики юнош и дев разделенно. Священники воскурили фимиам…

Настроя звонкие свои гусли, тако воспел

Перун, о бог всесильный,Зиждитель мира, царьВсего того, что видим!Не слово ли твое всесильно,Что слышно нам во звуках грома,Что гор сердца кремнисты,Творению событных, современных,Упругой зыбию колеблет,Не слово ли твоеВоззвало в бытиеВсё то, что око наше зрит,Или всё то, что мыслию постигнуть можем?Се ты, о боже сил!Се шествуешь, хламидой звездною одеян,Носимой духом бурь и ветров.Восток, Юг, Север и Стрий буйный самТвои суть слуги,Земля подножие твое,А дальный эфир, дальный,Превыспренний твой одр.

Венчан стихийным светом,Рождающей одеян теплотоюИ творчей силой препоясан,Воссел, о ты, непостижимый!В пространстве, в пустоте,Среди смешения, среди хаоса,Средь нощи древния и всюду мрак.Воссел, да зиждешь и творишь,И образы да дар твой будут.

Се там, престолу твоему,Где молния не знала крыл своих,Крыл огненных, в полете быстрых,Где гром еще молчал, немея,Где свет, где сушь, где влага,Вскормленны вечности сосцами,Росты бездейственны хранилиИ где движенье, жизнь в тебе едином,О бог! лелеясь, были, —Се там предстали и явилисьПрестолу твоемуТвои все слуги, твои силы:Знич светлый, жаркий, жизнодатель,Велес, отец сей будущих животных,И Позвизд и Купало,Скрывавшие в своих огромных недрахВсемирный океан,И реки, и озера;И Ний, отец земли, и крушц, и камней,И мать рожденья Лада,Всесочетающей любови бог.Воссел, и тихоеБлагоговейное молчанье(Торжественный предтечаЗиждительного слова)Повсюду было, Ко бытию готовя вся…Се творчее изыде слово…Уже начало восприялиДвиженье, жизнь и бытие…И ты, не ведомый,Не мыслимый никем,О бог, отец, зиждитель,Стал чувствуем, стал ощущаем.И чадо юное твое,Руки твоей творенье,Подъяло край завесы древней,Завесы вечности — и ты стал бог:Зане, что ты, когда тебяНикто не мог постигнуть,Иль чувствовать, иль видеть?Се Знич и Лада с сыном,Велениям твоим послушны,Живят и греют, сочетают…Всё движется, приявши жизнь.

Чудесности исполнилась вселенна!Но все творенья сутьЛишь слова твоего…Нет, мысли лишь одной,Твоей лишь мысли необъятной.Зри: там, в пространстве неба и эфира,Тела вращаются велики, светлы,В согласьи стройном, дивном,В гармонии чудесной.Что там? Или кто там живет?То ты один лишь знаешьИли твои лишь слуги сильны.Здесь, виждь, велел тыНию сушу вздвигнуть,На ней горам взнестиСвои верхи крутые, льдяны,Иль пропастям, разинув хляби,Вмещать в широки недра земныИли блестящие крушцы,Или сверкающи кристаллы.Уж Позвизд махом своего трезубцаВозбрызнул океан на сушу,И влага, напоив всю землюПотопа общего раз литьем,Раздвигнуто лицо свое превыше горВ моря, в озера, в реки собрала.Познал свои пределы понт,И реки буйно восшумелиЧрез каменны скалы,Через бугры кремнисты,Крутясь, стремясь иль извиваясьМеж нив, полей, лугов;Текут они прозрачны, тихиВо чрево обще вод,В понт синий, в понт глубокий.

Уж Знич со Ладою в союзеВзлегли на одр супружний, одр туманный,И тепла мгла в парах прозрачныхВзлетела и взвилась высоко.Се, зри, туманы серы там,Собравшися, сгустившись выше,Вступили облака горами,И Стрий налег на их рамена;Юг, Север вниз и вверх бунтуют,Оставши буйны чадаИстлевшего хаоса,И перва буря роет волны.Летит дождь теплый вниз на нивы,Где вслед всезиждущим твоим веленьямВелес на свет извел волаИ всех зверей дубравных,Где Даждь благой и щедрыйРодил древа и злаки.

Но ты, отец, с улыбкою рожденьяВозвел свои зеницы светлыНа юный мир, на юну землю;Ты, видя счастие, блаженство,Повсюду в блеске расширенно,Добро ты видя всюду,Еще помыслил ты.Се паки сильно твое слово,Беременно еще твореньем,Явилось в мир,Явилось облеченно в персти.Се образ твой, о сильный!Се образ дивный, возниченный;Се дух твой, или слово,Живущее в жене и в муже…О человек, творение чудесно!Творенье бренное, о царь земли!Ты слаб, ты червь, ты мал,Пылинка ты в сравнении всего,Но силен, но велик умом,Ты мыслию божествен,Зиждитель и творец!

Велик, велик ты, о Перун!Когда разверзишь длань свою широку,Из коей льются изобильноБлагодеяния щедроты,И мир, и тишина, и счастье;Когда ущедрит насПосланник благ твоих великих,Посланник твой Даждьбог.Велик ты также и ужасен,В ночи несясь туч синих, черных,Когда преступны человеки,Твой образ исказив пороком гнусным,Сзывают гром твой с небеси! —Твой гром губительный, карающИ стрелы молнии твоей крылатой.Тогда твоя десница сильна, рдяна,Вращая огнь, удар вознесши вверх,Превыше всех верхов холмистого Олимпа,Низвержет молнию и гром,И звук и треск, и смерть и ужас…Бегут животные, трепещутПред взором твоего лица палящаИ кроются в вертепах темных;Сердца сотрясши всех строптивых,Не смерть ты шлешь, но знак благословенья:Ты паки стрелу сизу молньи светлойВерг махом в дол,И гром твой глухоутлозвонныйУдарил с треском в верх сосны ветвистойИ раздробил ее в обломки малы.

Но ты тут не ужасен, о Перун!Тебе сосна была та посвященна;Под ней покоился любимец твой Седглав,Седглав, твой жрец верховный, прорицатель,Принесший жертвы, о Перун! тебе обильны:И сто тельцов и сто волов, овнов толико ж;Любезна первенца лобзает,И юношу сего любезна,И сына сердца и души,Он в дальный путь готовит, устрояет,И пред лицом твоимОн отчее ему дал наставленье:

«Ты юн еще, о сын мой милый!О Велеслав, ты юн;Но был уже свидетелем злосчастийИ бедствий пагубных войны…

Уже прошло тому и год и больше,Как многолюдные колена кельтски,Сложив свои все силыВо ополчение едино,От мыса, в дальном море вон торчаща,Иль от конца земли,Чрез Северный Улин, и Тул, и Морвен,И острова Гебридски,И все брега обширной СкандинавьиДо самых тех бреговИ низких и болотных,Где тихая НеваСвои глубоки волныИз Ладоги влечетИ томною своей струей, почти прямою,Весь сонм своих валов бесшумныхИсхлынула в Варяжско море; там,Где мглой всегда Котлйн покрытыйКосой иссунулся далеко в море.Сердца, глубоко уязвленны,Что племена славянски сильны,Ступая во следы широки, звучныСвоих усопших предков,Оставивших своиПылающие весиНа берегах бушуйной Адрьи,Эпир, Иллирик и ПаноньюГубителям вселенной в Риме,Простерли меч победоносныйЗа многоводную струю Дуная,За Днестр, за Буг, за Вислу,За славный ВорисфенИ даже до брегов камышиста Ильменя,Откуда Волхов извлекаетОбильное соборище вод желтыхИ чрез пороги между скал гранитныхМчит их в сожитиеВод Ладоги пространной;Восстали,ПокрылиВаряжскиПучиныНесметной тьмой ладей,Прошли ониИ Рюген,И Даго,И Езель,Прошли они КотлйнИ устье тройственно Невы.Тут, сняв с судов высоки щеглы,Подобны лесу темну,Без листвия, опустошеннуИ молнией и бурей,Веслами воды рассекая,Шли в верх Невы, шли Ладогой,Вошли во устье ВолховаИ плыли до его порогов.Оставив тут суда,Пошли во строе ратном,Простерли ужас и беды,Смерть, пламя и оковы мычаПо нивам, по холмам.Восплакали славянски девы,Рабыни став врага;Взрыдали жены, дети,Лишась супругов и отцов.

Уже кельтско ополченьеДо того достигло места,Где твой славный дед, отец мой,Где великий РатомирНовагорода начаткиБлиз Ильменя положил.Уж дымятся, пламенея,Верхи новы и высоки,Кровь ручьями льется всюду.Мала стража городскаяСкоро смерть мечом вкусила,И сто юных, храбрых воинов,Врата града защищавших,Копием сражаясь, пали,Жертва силы превосходной,Предпочтив поносну пленуСмерть. Вломившись в наши стены,Простер враг насильство всюду.Ты тому свидетель сам был,О мой юный друг, друг милый!Как их меч, носясь по стогнам,Не щадил славенской крови,Как младенцы, жены, старцыПогибали беззащитны.Вихрем буйным рыщут всюду,Огнь, и гибель, и крушеньеВезде сеют, простирают,И смерть бледна воспарилаНад главами всех, готоваК извержению кончиныОбщей всем, что живо было.Ах! почто, почто, несчастный,Не погиб, плачевна жертваЯ их лютости и зверства.

В среде зеленой кущи,Рукой моею насажденной,Сидела мать твоя и та,Которую рука моя вскормила,Душа моя дала которой душуИ сердце мое — сердце;Которую Перун, и я, и мать твоя,И сам ты, друг мой юный, нарицалВозлюбленной уже подругой,Твоей подругою навек.Тогда под сень смиренну нашуБегут, как алчны львы, рыкая,С мечом, с огнем в рукахВраги победоносны.«Кто ты? — Кто ты?» —Вещает им Ингвар суровый.Он вождь полков был кельтских;Высок, дебел и смугл, а очи малыКак угль сверкали раскаленныйИз-под бровей навислых и широких;Власы его кудрявы, желты, густы,Покрытые огромнейшим шеломом,Всклокоченно лежали длинныВрознь по его атлантовым раменам.Рука его была как ветвь претолстаИ суковата ветвь огромна дуба;Увесиста, широка длань.Был глас его подобенРычанию вола свирепа,Когда, смертельно уязвленный,Несется он по дебрям, по долинам:«Кто вы?» — вещает паки к изумленнымОн диким и суровым гласом.«Первосвященника Перунова супругаУ ног твоих». — «Восстань, иди со мной».А мы?.. А я с тобой, — вещалСедглав, тут проливаяОбильные потоки слез, —Отсутственны мы были и ходилиВ соседственный Холмград.Там мы с тобоюНа сделанном брегу высоком,Где столп Перунов возвышался,Курили фимиам.

И се вопль наш слух пронзает;Мы по стогнам зрим Холмграда:Бегут, мычутся в боязниЖены, девы и младенцы,Кои, жизнь спасая бегством,Утекли из Новаграда.«Мы погибли, — восклицают, —Погиб Новый град и в пепелПревращен, не существует».Уж воинственные трубыВострубили, уж стекалисьВсе полки славянски; строемВсе идут ко Новуграду.Сердце наше предвещалоБедство нам и скорбь и слезы;Мы, полки все предваряя,На коней воссели легких,Скачем быстро и несемся.Но, о зрелище ужасно!Рабынь наших мы сретаем, —И несут уж хладно телоТвоей матери Препеты;«Поспешай, — тебе вещалаМать твоя чуть слышным гласом,—Поспешай, коли возможно.Чаромила унесеннаВождем кельтским в ладию…»Хлад и смерть вдруг распростерлись,Очи меркнут — прервалосяЕе томное дыханье,И — душа вон излетела…»

Старец умолк — и, очи поникши, стоял неподвижен,Будто на казнь осужденный.  Протекшие скорби предсталиЖивы уму его, силою воображенья.  ХладеетКровь в его жилах; колена трепещут; дыханье стесненноГрудь воздымало его. — Восседает. — Юноша, к старцуОчи, исполненны слез, обративши, тако вещает:

«Мы шли с воинством поспешно…Я, с друзьями тут моимиОтделясь от всех далеко,Вниз по Волхову неслися.Но, увы! уж поздно было.Погрузив корысти многи,Сребро, злато и каменья,Рухлядь мягкую богату —Хладна Севера избытки,Жен и дев восхитив многих,Враги наши плыли скоро,Плыли вниз, едва лишь видны.Не вдаваяся напраснуМы отчаянью, обратноМы помчались к Новуграду.Тут, встречаясь с ополченьемСих врагов неистозлобных,Мы карали их измену,Гнали, били и мертвили,И во Новгород вступилиПо телам сих лютых воев.Но возможно ли воспомнитьТе минуты равнодушно,Те минуты преужасны,Как мы в Новгород вступили?

По стогнам леталаСмерть люта и бледна,Широко простершиЧугунные крылья.Уж воинство кельтско,Досель разлиянноВ домах и по стогнамВелика Новграда,Стекалось в едино,Внушая веленьюВождей своих лютых.

Мы, ударивНа них строем,ОпроверглиИх, попралиИ достиглиСкоро, скороТого места,Где на вечеСобиралсяНарод мирный.Тут Ингвар, сейВождь суровыйИ вождь лютый,Связав рукиВервью тяжкойСта дев, вел ихВ плен, в неволю.

Увидев ужасноСие посрамленье,Как львы возревелиМы ярости гневомИ буйны стремилисьНа воинство кельтско,Старались отнять весьИх плен и добычу.

Сталь сверкнула,Смерть взлетела.Мы разилиВрагов сильно;И ударыОт них страшныМы терпели,Но вломилисьВсе мы строемВ полки кельтски.Наконец ихОпрокинув,Смерть им в сердцеНаносилиИ, стараясьДать свободуДевам пленным,Тьмы врагов мыИстребилиИ их душиВероломны,В крови чернойИсточенны,ОтослалиВ царство Ния.

Но, ах, пагубна победа!Враги наши, стервененныПоражением толиким,В грудь пронзали всех дев пленных.А хотя мы извлекалиВ грудь вонзенну харолугу,Но душа, душа томленнаИзлетала вслед за стальюИ лилася в крови дымной.

Ингвар, зря тутНеудачу,Отступает,В строй поставяВсе останкиСвоих воев;ОтступаетВо порядке,В строю дивномК струям желтым,Он в ладьи тутВосседает;Он увез трехДев с собою,Дев прекраснейВсех во граде, —И, ах, с нимиЧаромилу!»

«О, друг мой юный! — глас возвыся,Седглав тут рек. —Настал уж день и час отмщенья;Зри, многие полки славянскиУже стекаются отвеюду;Услыши радостны их клики:Се смерть, — гласят, — се пагуба врагам!Бесчисленны ладьи готовыНести сих славных ратоборцевПоверх валов Варяжска моря.Народ славянский, помня все заслугиОтцов твоих, отцов моихИ ведая, сколь мнеПерун всесильный благотворен,Сколь мил ему первейший его жрец,Тебя единым гласом все коленаВождем своим уж нарекли.Гряди, гряди на браньИ смело подвизайся,Карай, рази врага, им отомщаяВсе раны, кои он нанесТебе и мне и нашему языку;Неси ты бурный огнь в селенья кельтски;Лей кровь… ах! для чегоБессильные мои раменаПодъять не могут брони тяжкой,Я был бы вождь полков славянскихИ, мщеньем яростиНепримиримыя пылая,Вращал бы меч мой обоюдныйВ груди и недрах сопостатов,Отмщая смерть моей супруги;Из трупов бы врагов, попранных долу,Престол воздвигнувши высокий,Тебе, Перун, тебе я сердце,Из груди вражьей извлеченно,Тебе бы в жертву я принес.

О! бог, всесильный бог! —Вещал Седглав тут в исступленьи, —Отверзи очи ты души моей,И книга будущих судебДа предо мною разогнется!»Тут юноша простерся долуВ благоговении сердечном;Воздел на небо руки жрец.

Вихри сильны вдруг взвилися,Буйны ветры тут завыли,С тучей буря налетела,Сиза молния сверкнула,Гром ударил с треском сильным,Поразил сосну священну,И сосны верх возгорелся.В исступленьи необъятномЖрец, стрясаем богом сильным,Громким гласом восклицает:

«О! род ненавистныйСлавянску языку!Се смерть, сто разинув,Сто челюстей черных,Прострет свою лютостьВ твою грудь и сердце!Восплачешь, взрыдаешь:Не будет спасеньяТебе ниоткуда…

Но… увы! мы только мщенье,Мщенье сладостное вкусим!..А враг наш не истребится…Долго, долго, род строптивый,Ты противен нам пребудешь…Но се мгла мне взор объемлет,Скрылось будущее время…Зрю еще, — о сын любезный,Ты по странствиях далекихНаконец обрящешь живуТы любезну Чаромилу,—Но я того уже не узрю…»

И се удар громовый повторился,Земля трясется; жрец воскликнул:

«Иди, мой сын, иди,Иди, о друг мой юный.Се слава в облаке златомПлетет тебе венец лавровый.Зри, там чертог божественный отверст,Он ждет тебя и восприимет,Когда увянешь, не доживБлаженных поздных дней;Но если смерть в полете своем быстромТебя на ратном поле дальномЩадить не перестанетИ лютая ее косаТебя минует и допуститГлаву твою покрытьсяСребристыми космами,Тогда блаженны дни твои пребудутВ объятиях супруги милой,В среде любезного семейства,Семейства многолюдна.Спеши; се зрю, полки славянски идут,Несут булатны свои копья,Несут, как лес густой, —О, радость мщения, играй,Играй ты в томном моем сердце;Сие последнее да будетМне, старцу, утешенье,Вознесшему уж ногу в гроб,Иди, спеши, о сын любезный!Победы лавр пожни блестящей;Тебя еще да узрят мои очи,Сим лавром увенчанна».

Жрец умолк и лобызаетСвоего любезна сына;Строй идет, и звонки трубыВ путь зовут всех ратоборцев.Вспламененный отчим словом,Буйный юноша в восторгеТяжку броню воздевает,Шлем взложил на верх свой гордый,Меч висит у бедр тяжелый,Щит, копье в его руках:«Прости, отче!» — он отходит.

Вой радостны воспелиПесни яру Чернобогу.Жрец возвысил глас свой громкий,Рек пророческое слово:«О Перун, о бог всесильный!Буди им поборник в бранях,Буди в бедствиях защита;О народ, народ преславный!Твои поздные потомкиПревзойдут тебя во славеСвоим мужеством изящным,Мужеством богоподобнымУдивленье всей вселенной;Все преграды, все оплотыСокрушат рукою сильной,Победят — природу даже,И пред их могущим взором,Пред лицом их, озареннымСлавою побед огромных,Ниц падут цари и царства.О потомки!..» — но гром грянул,Жрец умолк — он ощущает,Что шествует в величьи тихом бог.

1801–1802