Прогулки по Парижу. Правый берег - Борис Носик

Уничтожат ли бульдозеры улочки парижской окраины? Если не оказывать сопротивления, все поломают и все продадут (притом за большую взятку).

В общем, как вы поняли, колоритный это квартал – Ла Москова. Однако уже обреченный квартал. Где-то там на самом верху, в мэрии или еще выше, решили, что непременно должна грянуть реконструкция, что будут здесь большие бетонные дома, будет много машин, будет высокая плотность населения, стеклом засверкают офисы…

А это редколлегия журнала «Маленький Ней». Кто докажет мне, что эти люди менее симпатичны, чем те, что сидят в здешнем парламенте, делают карьеру «слуг народа» и отчего-то богатеют при этом? Так почему же эти люди должны хуже начальства знать, где им жить и как им жить?

– Архитекторы настроят перегородок, – пророчит здешний старожил Луи Бастен, сидя в своем запущенном богемном садике на улице Боне, в самом центре квартала. – Будет решетка перед каждым домом, код будет при входе за решетку, код у подъезда, код и домофон при подходе к лифту… Будет страх, и небезопасно станет, как везде. И люди не будут знать друг друга. И дети не будут играть во дворе… Наши-то выросли, не зная границы…

Луи Бастен вспоминает прошлое квартала, а мне вспоминаются при этом московские окраины моего детства – Останкино, село Алексеевское… В зрелые годы я видел, как раскурочили деревню Черепково на Новорублевском шоссе, деревушку у Речного вокзала, поселок у станции Переделкино, видел, как безжалостно вырубали старые сады… «Неумолимая поступь прогресса», – говорил мой старый друг, живущий нынче в суперпрогрессивном мерзко-провинциальном Бруклине. Но вот я слушаю здешнего Луи Бастена, и мне начинает казаться, что, может, он не так уж не прав, этот Бастен из парижского Москворечья. И впрямь, всегда ли прав асфальтовый каток прогресса, не щадящий ни наших кладбищ, ни наших корней, ни нашей истории? И кто эти люди из мэрии, которые все знают лучше, чем исконные жители этих мест? Впрямь ли они так умны, так неподкупны, так озабочены всеобщим благом, эти люди? Вот, скажем, реконструкцию квартала Ла Москова отдали какой-то богатой фирме «Семавип». Прошли годы, десятилетия, дома все рушат и рушат, но ничего пока не построено. И генеральный директор этого «Семавипа» месье Кемар уже сел в тюрьму за взяточничество и присвоение казенных средств (судя по ежедневным газетным сообщениям, это явление почти столь же распространено на берегах Сены, как и на берегах Москвы-реки). Ну хорошо, построят они башни, уничтожат последние сады и чудный дом стиля «ар деко», украшенный фаянсовыми плитками с росписью самого Пейракии, утроят население квартала, дадут еще семь тысяч метров конторам (их и так немало пустует в городе), выселят последние двести семей… Но зачем? Разве градостроители сами не ищут нынче последних островков тишины в Париже? Разве, задушенные потоками машин, они не мечтают теперь снова о былых трамваях и маленьких поездах окружной дороги, которые так спешили убрать?..

Музыкант Либерто Планас дает москворецким детишкам уроки музыки и сам изготовляет музыкальные инструменты.

Не меня одного мучат эти сомнения. Парижские «московиты», двести семей, живущие вокруг улицы Боне, вдруг взбунтовались. Они решили не мириться с «неумолимым ходом» бетонного прогресса. Они создали «Ассоциацию борьбы за квартал Ла Москова» и начали выпускать свой журнал «Маленький Ней». Там все было про них – история здешних улиц, политика, местная жизнь, даже стихи. Сижу, читаю…

Вот какая-то Анна вспоминает, как всю прошлую неделю было солнышко, а она была на работе. Но вот суббота. Можно выйти во двор. Однако идет проливной дождь. Что ж, видно, и солнышку нужен отдых, решает Анна. Анна подождет, потерпит… Ведь здесь понимают, что такое усталость. Умеют терпеть. И, как выяснилось, здесь умеют постоять за себя. У «москвичан» сразу нашлись союзники – повалили со всех сторон. Двенадцать мавританских ребятишек создали рок-группу «Москокидз» – «Москвичата». Они поют в стиле «регги» на взрывной смеси здешнего уличного арго и школьных словечек. Поют про свой Москворецкий квартал – о том, что он должен жить. Они имеют успех. Престижная фирма «Барклай» только что выпустила их диск. Младшему из певцов четыре года, старшему – 12. Живущий здесь художник Ди Роза снял даже видеоклип с «Москвичатами»… Художников, музыкантов, артистов в квартале вообще много. Испанец Либерто Планас, например, ведет здесь музыкальную студию и сам мастерит инструменты редкостной красоты. Активисты из журнала «Маленький Ней» познакомились на улице с фотографом. (Он оказался русским.)

И дело москворецких бунтарей оказалось не безнадежным. Во время выборов и местная власть, и парижская мэрия пытаются проявлять внимание к «вокс попули», воплю по полю, к воплю народному. У парижан есть опыт: вон и бельвильским старожилам удалось отбить кое-что у асфальтового катка. Так что участники «движения Сопротивления» из парижского Москворечья надеются на удачу, и бетонное будущее больше не кажется им печально неизбежным.

В таинственном XVI, над Сеной

«В ПАССЯХ»

Если выйти из моей любимой станции метро – «Пасси», нависающей над правым берегом Сены, а потом еще подняться на маленьком пристанционном эскалаторе, то увидишь внизу мост через Сену с памятником Жанне д'Арк, слева Эйфелеву башню во всей красе, а при хорошей погоде – и весь город вплоть до Монмартрского холма и церкви Сакре-Кёр.

Продолжая подниматься вверх по правому берегу, можно через две минуты добраться до улицы Пасси. Когда-то она называлась Большая или Главная, как любят называть единственную улицу в здешних деревнях. Да она ведь и была главной улицей деревушки Пасси, которая зародилась на правом берегу задолго до того, как стала притчей во языцех славянских («Где живете?» – спрашивали в двадцатые годы у русского эмигранта в Париже, и он отвечал: «А где и все – в Пассях»). Деревушку эту основали дровосеки Нижона, о которых упоминают уже в документе 1250 года. Позднее, намного позднее, здесь обнаружили какие-то целебные воды с содержанием серной кислоты и железа, и популярность этого дачного местечка среди крупных парижских финансистов стала расти. В XV веке тут уже существовал замок, который в XVII веке купил и перестроил один крупный финансист. Позднее другой финансист купил его для своей возлюбленной – такие вот тогда делали подарки! Еще позднее город Париж присоединил деревушку к своим владениям, и она стала пользоваться еще большей популярностью у любителей тишины. Жан-Жак Руссо гостил тут у друга, Россини жил тут, а нежный поэт Ламартин провел тут последние дни жизни. Улица Пасси в начале века уже полна была всяких ресторанчиков и магазинчиков, но сегодня, на мой взгляд, сохраняет определенный шарм лишь маленькая площадь Пасси, где в хорошую погоду столики кафе добегают до самого фонтана, в котором утоляют жажду голуби. Сколько раз, присев на краешек фонтана, я съедал банан, размышляя о тех, кто грелся здесь на солнышке за полвека до меня, – о Бунине, Зайцеве, Куприне, Тэффи… Площадь почти провинциальная, рядом рынок Пасси, воркуют голуби, время течет незаметно, как ему и положено… В последний раз мы сидели на этой площади с литовским поэтом и стэнфордским профессором Томеком Венцловой, вспоминая прежних жен и прежнее мое жилье в Рублеве, на западе Москвы. Оказалось, оба мы все помним, и ничто не умирает, покуда мы живы. Но, может, и те, кто ушел, живы еще, покуда мы их помним…

В первые годы парижской моей жизни, выполняя поручения московских друзей, я не раз навещал на этих улочках бывшего русского поселения то чью-то бабушку Антонину Ивановну, то чьих-то сестер Нинуш и Зарик – остатки большой русской колонии 20-х годов. Сегодня большинство из них живы только в моей памяти…

У начала улицы Пасси сразу несколько улиц выходит на площадь Коста-Рики: рю дю Тур (Башенная), на которой еще стоит старая деревенская башня, улица Альбони и улица Винез, на которой всего в сотне метров от угла номером 9-бис была обозначена трехэтажная вилла, где жил в тридцатые годы Керенский (этот адрес стоит на журнале «Дни»). Владимир Зензинов, эсер и друг Фондаминского, рассказывал Роману Гулю, что Керенский часто прогуливался здесь своим стремительным шагом и однажды какая-то дама, увидевшая его на прогулке, нарочито громко сказала ребенку: «Смотри, Танечка, вот человек, который погубил Россию». Зензинов рассказывал, что Керенский после этого много дней не мог прийти в себя. По сравнению со многими десятилетиями, в течение которых Россия не может прийти в себя, это, конечно, немного. Любопытно, что типично русский спор о том, кто виноват и кто же все- таки погубил Россию, бесконечен. «И много лет спустя мы спорим, кто виноват и почему. Так в страшный час, над Черным морем, Россия рухнула во тьму», – написал как-то эмигрантский поэт.