Жизнь адмирала Нахимова - Александр Зонин

Павел Степанович знает преимущества, которые будет иметь неприятель в состязании с береговыми батареями. Корабли могут стать на дистанцию обстрела около 500 саженей, тогда как нашим батареям придется отвечать на расстоянии не меньше 650 саженей. Вот уже французы отдают якоря. Из портов трехдечных кораблей показались клубы белых облаков и разошлись, прихотливыми фестонами. № 10 и Александровская батареи открывают огонь по устанавливающимся французским кораблям. Они вырастают из морской шири, и, кажется, нет им конца. С юга от входа в Херсонесскую бухту грозную линию неприятеля начинают "Шарлемань", "Марсель" и "Монтебелло". На этом корабле уже перебит шпринг и в двух местах вспыхнул пожар. "Монтебелло" и "Париж" под адмиральским флагом. "Жан-Бар", "Вальми", "Сюфрен", "Генрих IV", "Баяр", "Наполеон", "Юпитер" и два турка "Махмудие" и "Шериф" протянулись параллельно входу на рейд перед затопленными судами.

Еще дальше против Северной стороны – англичане. У французов 800 орудий, у англичан немногим меньше. Костырев, приехавший с Константиновской батареи, показывает Павлу Степановичу на смятом листке британское расположение. С запада корабли и пароходо-фрегаты – "Британия" и "Фуриус", "Трафальгар" и "Ретрибюшен", "Вандженс" и "Гигфлер", "Куин" и "Везувий", "Беллерофон" и "Циклоп" – всего 270 орудий. Вместе с винтовыми кораблями "Родней", "Агамемнон", "Санпарейль" и "Самсон" они подавляют Константиновскую батарею; севернее, против батареи Карташевского и башни Волохова, – "Тритон" и "Аретуза", "Террибль", "Лондон" и "Нигер", "Альбион" и "Файербранд". Итого, на каждое орудие береговых батарей приходится десять пушек неприятеля. Устрашающее превосходство! Эту силу не сравнить с силою кораблей Нахимова против синопских батарей.

Павел Степанович с беспокойством смотрит на батарею № 10. Огонь ее ослаб, и вся она застлалась дымом. Снаряды перелетают через ее казематы и, рикошетируя на местности, в огромном количестве ложатся перед 6-м и 7-м бастионами. Пройти на батарею трудно, но необходимо. Может быть, и орудия сбиты и люди погибли. Тогда неприятель сумеет ее занять с сухого пути, и корабли подойдут на дистанцию, более действительную для обстрела укреплений.

– Охотников надо-с. Что делается на десятом – выяснить.

Охотниками вызываются два черноморских пластуна – старый Сатин и волонтер Ширинский-Шихматов.

– Все знакомцы-с, – бормочет Павел Степанович. – И незачем столько-с. Тебе, Сатин, дело – орудие наводить. Пожалуй, сходите вы, Евгений. Не напрямик только. За завалами.

Облака затопляют корабли и стелются над фортами. Морская синь темнеет и вдруг исчезает в непроницаемом мраке. Звуки выстрелов сливаются в непрерывный глухой рокот, и только отблески молнии указывают моменты стрельбы, только свист и визг снарядов в небе выдают, что в этой адской канонаде корабли и береговые батареи продолжают напряженное сражение.

Павел Степанович смотрит на хронометр. Скоро три часа. Союзники рассеяли свой огонь. Они бьют по тылу, фасам, брустверу и казематам одновременно. Они не знают целей, по которым бьют. А хорошо вышло, что вход на рейд закрыт. Дело ясно: корабельный залп дает огонь сильнее и сосредоточеннее любого севастопольского форта, но борт корабля не в состоянии долго выдерживать огня. И еще вывод – на очень близком расстоянии батареям трудно было бы наводить орудия по корпусам кораблей. Значит, затопленные ветераны Черноморского флота не только не пустили врага на рейд, но и не дали ему приблизиться к фортам. Ежели же господа союзники решатся сократить расстояние, просим на мелководье, где ждет гибель.

Рокот пушечной пальбы затихает. Ветер с берега относит дым, и снова открываются эскадры неприятеля. Теперь можно подвести итоги первого этапа боя. На севере удаляется из линии корабль "Куин" с несколькими очагами пожаров, и большой пароход "Ориноко" потащил лишившийся мачт корабль "Альбион", а другой пароход стаскивает с мели "Аретузу". Сильно повреждены "Беллерофон", "Санпарейль" и флагман английской эскадры "Британия".

У французов "Париж" совсем изрешечен, а ют снесен ядрами. Он тоже горит и медленно удаляется за Херсонесский маяк. Линию огня оставляют "Вальми" и "Шарлемань".

– Отлично-с! – восклицает несколько раз Павел Степанович, слушая донесения наблюдающих флот неприятеля адъютантов.

– Отлично-с. Ежели наши батареи до вечера устоят, неприятель не скоро решится повторить морское бомбардирование. Чересчур дорого-с.

В это время с лошади соскакивает адъютант Корнилова Жандр. Бледный, с расстроенным лицом, он приближается к адмиралу.

– Ваше превосходительство, Владимир Алексеевич…

– Да, да, я обещал приехать на Малахов. Но, понимаете, загляделся на море. Сейчас…

– Владимира Алексеевича уже нет у нас. Он убит…

Павел Степанович простирает руки, точно хочет оттолкнуть страшную весть.

– Не может этого быть!..

Англичане умело использовали выгоды местности. Действуя фронтально по фасам укреплений Корабельной стороны, они ведут губительный огонь по флангам и тылу севастопольцев. Две ланкастерские батареи за подъемом Воронцовской дороги, сорок орудий на Зеленой горе и двадцать шесть орудий на Воронцовской высоте вступили в бой позднее французов, но с несравненно большим успехом. На 3-м бастионе после полудня из двадцати двух орудий остались действующими пятнадцать при полуразрушенных амбразурах.

Корнилов заменил перебитых артиллеристов и посылает сказать Бутакову, чтобы "Крым", "Одесса" и "Ягудиил" били через Пересыпь с наибольшим углом возвышения. Уже без него на бастионе в 3-м часу дня взрывается главный пороховой погреб. Несчастье это для севастопольских защитников не меньшее, чем для французов взрывы на Рудольфовой горе. На воздух взлетают сотни людей, и деревянные обломки засыпают огромное пространство. Только на левом фланге сохраняются две двадцатичетырехфунтовые пушки. Но вновь сформированная прислуга из охотников "Ягудиила" вместе с батареей Будищева учащенной стрельбой маскирует от англичан, что вся Бомборская высота в сущности лишилась защиты и открыта для штурма. Настал трудный час, когда капитан-лейтенант Будищев пожалел, что решительный и так быстро оказавший помощь резервами адмирал уехал. Он собрался рапортовать о положении и выразить надежду, что, может быть, адмирал найдет время вновь посетить бастион. Но тут его известили, что Корнилова незачем искать на Малаховом кургане. Его оттуда увезли.

– Увезли?

– Не то убитого, не то смертельно раненного, – отвечает печальный вестник.

Порывистость свойственна была Владимиру Алексеевичу гораздо чаще, чем допускали его чин и должность. Он знал это за собою, и ранним утром, собираясь из дому, пообещал себе беречься от опасности. Но, странное дело, чувствовал ее дома, и только дома, когда тоскливо, ввиду оказии в Николаев, писал милой Лизе письмо и поручал вместе с посланием передать жене любимые часы-хронометр. Жалко было их, и не сберечь в севастопольской суматохе. Но на улице, и чем ближе он подвигался к батареям, мысль об опасности стала казаться маловажной. Она не возвратилась, несмотря на просьбу Павла Степановича, и вдруг вовсе исчезла у подошвы Малахова кургана.

Пожалуй, в этом были виноваты офицеры и матросы резервного 44-го экипажа. Их "ура" в строю, с ружьями на руке, с блеском на тусклом свете обнаженных палашей, "ура", прокатившееся под пороховыми облаками и к Килен-балке и к Ушаковскому оврагу, необыкновенно взволновало Владимира Алексеевича. Хотя его свита из предосторожности покинула лошадей в Доковом овраге, он оставался верхом на своей высокой лошади, заметной белой мастью. Придержав ее против фронта экипажа, адмирал приложил руку к козырьку и крикнул:

– Благодарю вас, товарищи! Но будем кричать "ура", когда собьем английские батареи, а покамест только французы кой-где замолчали. – И, не дожидаясь ответа, вскинув глаза на башню кургана, Владимир Алексеевич поскакал в гору.

Должно быть, на этом отчаянном броске коня он хорошо был виден вооруженным оптическими трубами наблюдателям врага. Но и этим риском не удовольствовался. В то время три больших неприятельских корабля вели яростный огонь. Истомин, начальник дистанции, хорошо изучивший расположение кораблей бомбардирующей эскадры, назвал их Корнилову.

– Вот как? Вы, значит, разглядели их с башни. Покажите же мне.

– Невозможно, Владимир Алексеевич. Полчаса назад снял с верха всех людей. Там дождь осколков!

– Ну уж и дождь, бог с вами! – шутит Корнилов но по твердому выражению Истомина понимает, что Владимир Иванович будет непреклонен, и вздыхает:

– Ладно, ведите куда можно.

Они осматривают первый и второй этажи башни и решают развернуть в ней пункт для первой помощи раненым. Корнилов тут же дает распоряжение послать за доктором на Корабельную слободку.