Каторга - Валентин Пикуль

Громко хрустнул валежник. Мужчины обернулись.

– Я тебя ищу, – строго произнесла Анита.

Полынов передал «франкотку» капитану Жохову.

– Анита, прости, нам предстоит расстаться.

– Нам? – поразилась Анита.

– Я побываю в Рыковском… без оружия, без тебя.

– Не лезь в это осиное гнездо, – предупредил его Жохов. – Каждый человек обходит Рыковское стороной, чтобы не остаться без головы. А ты, кажется, уже потерял ее… Разве ты не знаешь, что в Рыковском штаб самого Харагучи? Или ты не слыхал, что там творится? Побереги себя и Аниту…

Полынов пояснил: для него пришло время покинуть Сахалин навсегда; как – он сам еще не знает, но его пути приведут куда угодно, только не к мысу Погиби.

– Не выдумывай! – возмутился Жохов. – Наверное, ты и в самом деле желаешь оправдать свою истинную фамилию… Зачем тебе соваться в Рыковское, если тебе, как дружиннику, будет даровано законное право на свободу по амнистии царя?

– Я знаю силу закона, но в справедливость закона не верю. Появись я снова в России, и меня упрячут за решетку. А я уже не могу оставить Аниту… одну.

– Но ведь оставляешь! – выкрикнула Анита.

– Ты побудешь на попечении капитана Жохова, и вы можете ждать меня три дня. Только три дня, после чего можете убираться куда вам угодно… хоть под венец!

Анита, припав к березе, разрыдалась. Жохов решил, что сейчас лучше не мешать им, и – ушел. Вслед ему, уходящему, Полынов велел вернуть «франкотку» Быкову.

– Не валяй дурака, – отозвался Жохов.

Полынов сказал Аните, чтобы повторила номер, который он просил ее помнить. Острым концом сучка Анита, еще плача, выцарапала на стволе березы загадочный для нее шифр: XVC-23847/А-835.

– У тебя хорошая память, – похвалил ее Полынов. – Если со мною что-либо случится, ты с этим номером можешь явиться в банк Гонконга, даже не называя своего имени.

– Зачем?

– Тебе выложат деньги. Большие деньги.

– Мне без тебя и копейки не надо! – ответила Анита. – Не уходи один! Ведь без меня ты погибнешь…

Полынов зорко огляделся по сторонам:

– Не плачь. Я снова ставлю на тридцать шесть, а иначе вообще не стоит играть… Теперь – прощай!

Из гущи леса Анита услышала его голос: «Ты лейся, песня удалая, лети, кручина злая, прочь…»

– Без меня ты погибнешь!.. – прокричала Анита.

Мутными глазами Глогер наблюдал с веранды, как через площадь Рыковского шагает человек, который заочно приговорен к смерти, и приговор ведь никто еще не отменял.

– Входи… Инженер! – сказал он на стук в двери.

Полынов никак не ожидал видеть Глогера в канцелярии японского правления, а Глогер сразу уловил его замешательство. Очень довольный, он приветливо улыбнулся:

– Как приятно встретить старого приятеля… Так рассказывай: что тебе надобно от японцев? А что тебе от меня?

Эта приветливая улыбка ввела Полынова в заблуждение. Он сказал, что самураи уже начали массовую депортацию населения, и ему хотелось бы попасть на пароход шанхайской линии, чтобы смотаться с острова поскорее.

– Я понимаю свое положение, но ты, Глогер, должен понять и мое. Обращаюсь к тебе как к товарищу по лодзинской «боевке», мы немало пошумели тогда, и ты доверял мне. Надеюсь, хоть сейчас-то не станешь казнить меня?

Глогер закрыл на ключ двери, ведущие на площадь.

– А ведь ты меня боишься, – сказал он. – Ты способен только мяукать, словно котенок, а рычать-то, как тигр, умею один я! – В руке Глогера блеснул револьвер. – Я не стану убивать тебя. Приговор теперь исполнят другие…

Разом вбежали японские солдаты, заломили Полынову руки. Плоские тесаки уперлись в спину ему, и он шагнул к смерти:

– Сволочь! Ты все-таки победил меня… Теперь я не могу рычать, но и мяукать на радость тебе не стану…

Глогер самодовольно ответил Полынову:

– Так не всегда же побеждать тебе! Иди и прими смерть, как положено члену нашей исполнительной «боевки»…

Чувствуя под лопатками колючие острия винтовочных тесаков, Полынов с трудом сохранял самообладание, но при этом в его голове кружились, подобные вихрю, всякие варианты освобождения. Кажется, на этот раз ему не выкрутиться. Самураи – это не бельгийский комиссар дю Шатле, не берлинский полицай-президиум на Александерплац, наконец, это даже не жандармский следователь Щелкалов. Покорно он шел, куда велят штыки, и болью отзывались в сердце пропетые когда-то слова:

Какие речи детскиеОна шептала мнеО странах неизведанных,О дальней стороне…

«Ах, Анита! Почему я тебя не послушался?..»

Солдаты во главе с молодым офицером отвели его на двор Рыковского правления, где свершались ежедневные казни. Возле забора на коленях уже стояли двое – полицмейстер Маслов, пойманный в одежде каторжника, и тюремный инспектор Еремеев, который клонился к земле, близкий к обмороку. Маслов долгим взором вглядывался в Полынова – узнал его:

– Вам-то, кажется, я не сделал зла.

– Лично мне – никогда, – ответил Полынов.

– Так помолитесь за меня…

– И за меня! За меня тоже, – выкрикнул Еремеев.

Это были последние их слова, и через минуту на земле лежали два обезглавленных тела. Японский офицер сказал:

– Хэлло! Теперь ваша очередь.

Это неожиданное для японца «хэлло» оказалось спасительной зацепкой. Полынов шевельнул пальцами связанных рук.

– Господин офицер изволит говорить по-английски?

– О да! Но у вас произношение намного лучше, чем у меня… Вам приходилось жить в Англии?

– Нет, только в африканском Кейптауне.

– О! Может, вам завязать глаза?

– Не стою ваших забот, – ответил Полынов, лихорадочно отыскивая лазейку для спасения. Он глянул, как затихло в агонии тело полицмейстера. – Все это странно! Вы казнили сейчас «шпиона» Маслова и «предателя» Еремеева, которые никогда не шпионили и никого не предавали. Между тем в личном окружении вашего генерала Харагучи я знаю подлинного резидента русской разведки… Кстати, он опытен и опасен для вас!

Спина освободилась от прикосновения штыков.

– Кто же это? – насторожился самурай.

– Вы наивны! – повысил голос Полынов. – Не стану же я болтать с вами о серьезных делах на этом дворе, где скоро можно играть в футбол отрубленными головами. Я могу назвать русского шпиона только генералу Харагучи…

«Анита, милая Анита! Какие речи детские она…»

– Сразу развяжите мне руки, – велел Полынов.

Рулетка снова раскручивалась перед ним, суля сказочный выигрыш – жизнь! Японский офицер проводил его во внутренние комнаты правления, где за столом – в окружении адъютантов – сидел сухонький старичок в очках, и Полынов догадался, что этот кровожадный пигмей и есть генерал Харагучи.

Он с достоинством ему поклонился.

– Переводчик не нужен, – сказал Полынов, – ибо из английских газет я, знаю, что вы окончили военную академию Берлина, и вам будет приятно освежить свой немецкий язык.

– Гутен таг, – сказал Харагучи, держа между ног шашку в черных ножнах. – Я даже удивлен. Где же вы в условиях Сахалина могли читать английские газеты?

– Мне давал их для чтения барон Зальца.

– Гут, гут, – одобрительно закивал Харагучи. – Мне доложили, что вы узнали шпиона при моем штабе… кто он?

Никаких колебаний. Спокойный ответ:

– Глогер, что торчит у вас на веранде. Я не знаю, что он у вас там делает, но бед всем вам он еще наделает.

Среди японцев возникло замешательство, адъютант Харагучи куда-то выбежал и скоро вернулся с бумагами. Генерал вчитался в одну из них, неуверенно пожав плечами. Потом встал и вплотную подошел, к Полынову, поблескивая очками:

– Обвинение серьезно. Но я вас выслушаю.

– Глогер – опаснейший русский шпион, который чрезвычайно ловко притворяется польским националистом и ненавистником России. Под видом ссыльного он прибыл на Сахалин как раз накануне разрыва отношений между Петербургом и Токио. Вы сами понимаете, насколько удобна такая маскировка.

Харагучи вернулся к столу, волоча за собой шашку.

– Если сказанное вами правда, то откуда вам это известно? Наконец, кто может подтвердить ваши подозрения?

– О подозрениях я бы молчал. Я высказываю не подозрения, а сообщаю точные факты, которые мог бы подтвердить только один человек, недосягаемый для вас ныне.

– Кто же это?

– Капитан русского генштаба Сергей Жохов, возглавляющий разведку на Сахалине под личиною журналиста.

Полынов смело «выдавал» врагам своего друга, зная, что Жохов скорее застрелит себя, но он никогда не попадется живым в руки врагов. Все застыли в молчании.

– Жохов! – сказал Харагучи, а его адъютанты торопливо перелистывали перед ним бумаги. – А кто же вы сами?

– В чине коллежского асессора исполнял обязанности судебного следователя в Корсаковске… Иван Никитич Зяблов! – снова раскланялся Полынов, представляясь. – Служил при бароне Зальца, который считал меня своим близким другом.