Азъ есмь Софья. Царевна - Галина Гончарова

Так что спать в эту ночь завоевателям не пришлось. Работали все, не покладая рук. В городе требовалось навести порядок, заделать стену, устроить ревизию, поставить всюду своих людей, проследить, чтобы никто никого не обижал… Турок, в принципе, и жалко‑то не было, как и пленных татар, но… не уничтожать же рабочую силу!?

Ни в коем разе!

— Вань, ты тут комендантом останешься?

— И отпустить тебя дальше одного? Ни за что!

— А что в этом такого страшного? На полуострове уже наших больше, чем чужих.

— Лешка, хоть ты и царевич, но это не обсуждается. От несчастного случая никто не убережется, а как я Соне в глаза смотреть буду, ежели с тобой что? А меня и рядом не было? Она ж мне голову отгрызет!

— Не отгрызет. Она тебя любит.

— Э, нет. Любит она тебя, а меня… я для нее, как брат.

— Ой ли? — Алексей весело прищурился. — Вань, ты ее любишь?

— Люблю.

— Так женись!

— И кто мне даст?

— Так я и дам. Отец мой не вечен, так что… потом все в твоих руках будет. Да и смерти отца ждать не стоит. Вон, тетка Анна довольна — счастлива, детей прижила. Тетка Татьяна ее путем пойти собирается. Ежели что — неуж твоя матушка ваших детей не примет?

— Она‑то примет, но мне Сонюшку неволить неохота.

— А поговорить с ней ты не пробовал?

— А ежели откажет?

— Я сам с ней тогда поговорю.

— Леш… давай мы сами разберемся?

— Год времени даю, потом помогать буду. Понял?

Ваня сверкнул на приятеля глазами. Ладно, вот придет время — разберутся. А пока…

— Так дальше мы куда идем?

— Вы — вдоль берега, мы — по берегу. Кафа, Балаклава, Бахчисарай… а там и с Иваном Сирко встретимся.

— Вот кому бы на Сечи быть…

Алексей покачал головой.

— Вань… воин он от Бога, да вот беда — характерник. Им править нельзя, не тот склад. Он за свою родину стоять счастлив будет, но править Стенька должен. Да и лет уж Ивану сколько… пусть Степан сначала на него опирается, опосля уже и сам во всю мощь встанет.

— Не боишься, что потом отколется?

— Нет. Ежели уйдут они от нас — на них мигом хищники найдутся. Да и кровь не водица. Недаром мы за него тетку Татьяну отдавать хотим, привяжет она его крепче любой веревки.

— А Иван в пользу сына не начнет…?

— Так и дети у него… все в отца — волка. Им стаю водить, а не землю холить. Нет, Ваня, тут все верно рассчитано. Скажи, поведешь ты флот далее?

— Попробую…

— А я с войсками по суше пойду. С — степь…

— Не нравится тебе тут…

— Да и тебе ведь тоже. Домой хочется, на Русь — матушку…

Юноши переглянулись, давя тоскливый вздох. Сколь ты земель не повидай, а все одно, ничего нет на свете краше родины…

На родине тем временем скучать не приходилось никому.

Софья лично спускалась в пыточную. Выходила белее мела, с черными кругами вокруг глаз, потом долго блевала у себя в покоях, терлась куском ткани, пытаясь убрать мерзостный запах, но ничего не помогало. Он ей всюду чудился.

Царская семья смотрела на нее с сочувствием, бояре с ужасом, Софье все было безразлично.

Никто иной не мог сейчас взять в руки все нити и как следует цыкнуть на распоясавшуюся вольницу.

Алексея Михайловича Романова хоронили на следующий день после бунта. Молитвы читали и патриарх — и Аввакум, который‑таки стал народным героем. Софья подозревала, что следующего патриарха они вместе подбирать будут. Аввакума бы, да не пойдет.

Вся царская семья, в том числе и спешно привезенные из Дьяково младшие царевичи, и все имеющиеся в наличии царевны, шла за гробом. И рыдали, кстати, от души.

Единственное, что Софья позволила сестрам — это легкие вуали на лица. А в остальном…

Отца проводить надобно. А от своего же, русского народа закрываться? Глупость сие несусветная. Да и клетки ломать надобно, иначе так всю жизнь и просидишь, и не чирикнешь.

Конечно, Евдокия устроила бунт.

— Сонька, ты что?! Вконец с ума спятила!?

Софья зевнула, поднялась на кровати… пять утра? Шесть? И кто из них еще спятил!?

Вчера ее едва не убили, а сегодня эта дурища скандалы устраивает?

— Дунька, ты на себя в зеркало смотрела?

Царевна Евдокия замялась.

— А…

— Бэ! Только что петухи пропели, а ты тут ходишь, верещишь? Дала бы мне хоть чуть поспать!

По мнению Софьи, она спала не более трех часов. Хорошо хоть молодой организм быстро восстанавливал силы.

— Ты распорядилась, чтобы мы готовы были к заутрене?! А потом отца пойдем провожать по Москве?!

Софья кивнула. Ну да, вчера распорядилась. И что?

— Грех сие!

— Отца проводить?!

— С незакрытыми лицами на люди! Срамота!

— Тьфу! Дурища!

Софья едва в сестру подушкой не запустила. Скандалы та закатывать будет, овца нестриженная! И из‑за чего!? Можно подумать, ее как леди Годиву, по Москве на лошади уговаривают проехаться в одной прическе. Так нет же! Тряпок накручено — на шестерых хватит, а если по двадцать первому веку — то и на десяток девчонок. Но понтов!

Надо ж показать, что она старшая!

— Значит так, — Софья вылезла из‑под покрывала и двинулась умываться, все равно больше, чем полчаса подремать бы не удалось. — Мы. Все. Идем. За. Отцовским. Гробом. Ясно?

Евдокия невольно кивнула. Слова падали увесисто, не хуже бетонных плит. Даже жутковато как‑то становилось. И от тона, и от холодных, слегка прищуренных глаз сестры.

— Если ты не идешь — значит, ты не Романова! Выбирай сама.

— А ежели чей глаз дурной!?

Куда тебе еще дурее быть? — хотелось спросить Софье. Проглотила. И вместо этого вежливо поинтересовалась:

— Ты что, сестричка, в сглазы веришь? Так с этим тебе к протопопу Аввакуму, он разберется.

И резко хлопнула в ладоши. Девушек долго ждать не пришлось, мигом одна в дверь заглянула.

— Проводи сестрицу мою к Аввакуму, — приказала Софья. — А мне чашку кофе и отчет. Дуня, если батюшка скажет, что неприлично мной задуманное — можешь не идти.

Евдокия кивнула и отправилась к Аввакуму. Оно и правильно, еще бы минут десять — и Софья б ее пинками выгнала, а сие урон царской чести. Вот ведь… что бывает, когда ребенком не занимаются! Могла бы быть как Марфа, а так… полная Дунька! С кикой!

Отчет был прост. Народ горюет о государе, преступники пока не раскололись, старец Симеон еще два раза пытался выйти из дворца…

— Взять и к преступникам, — решила Софья. — Пока не пытать, а там посмотрим.

— Старец же…

— Они с моим отцом в один год родились. Не рано ли Симеона старцем назвали?

Девушка хлопнула ресницами и ушла исполнять приказ. А Софья допила кофе и направилась одеваться.