Человек семьи - Робин Мур

– Значит, вы против того, чтобы в наших школах учились черные? – спросил Грей.

– Я за это, – ответил Пат, – но я против искусственного совмещения. Я думаю, что школы должны находиться по месту жительства ребенка. Я думаю, что, вырывая ребенка из его естественного окружения и посылая его в расположенную за много миль от его дома школу, мы не ослабим, а только усилим напряжение.

В Олбани Пат встретился с Джерри Фоули и предложил ему тысячу в месяц наличными за то, что он будет писать Пату речи и служить консультантом по политическим связям. Фоули согласился. Тот факт, что Джерри не докладывал налоговой инспекции об этих наличных поступлениях, почти удваивал его зарплату.

Вскоре после того как Фоули стал работать на Пата, в колонках слухов и политических комментариев стали появляться статьи о том, что Пат Конте – это именно тот человек, в котором нуждается страна. Некоторые даже прочили ему различные посты в Городском совете и даже пост губернатора. За каждую статью Пат платил Фоули премию в двадцать пять долларов.

Сначала Пат думал о том, не примкнуть ли к одной из партий, но скоро обнаружил, что в каждой партии давно установились определенные методы работы с кандидатами и бесконечная сеть взаимных обязательств. Кроме того, Пату не хотелось оказаться под пятой какого-нибудь члена комиссии демократов или местного заседателя.

Группа АГОНИЯ, хотя и небольшая, обеспечила Пату великолепную политическую платформу, которую также поддерживала Итало-американская лига. Вскоре кому-нибудь неизбежно должна была прийти в голову-мысль объединить эти разрозненные группы и создать сильное политическое крыло, а потом и политическую партию.

Уинберг был ценным приобретением. За десять лет он превратился из либерала в сторонника раздельного расового обучения и проживания. Уинберг владел домом за парком Грамерси и создал ассоциацию жителей квартала, негласной целью которой было препятствовать появлению в районе негров и пуэрториканцев и сбивать цены на недвижимость.

Поначалу Пат надеялся привлечь и Бэйли. Организации было бы неплохо хотя бы для виду иметь одного черного, но Бэйли был против.

– Неважно, как ты это подаешь, – сказал Джим, – но твоя группа неизбежно будет направлена против черных. Я могу жить в белом районе и посылать сына в частную школу, но это не сделает меня белым. Если я избегаю неудобств, от которых страдают мои черные братья, то это не значит, что я от них отрекаюсь. Твоя группа стоит поперек исторического развития, и она неизбежно будет сметена историей.

– Жаль, что ты так думаешь, Джим. Мне кажется, ты не понимаешь наших целей. Черные, так же как и белые, страдают от уличной преступности и даже больше, чем белые. Цифры говорят, что в основном насилию подвергаются черные. Почему ты не хочешь им помочь?

– Я хочу, – сказал Джим. – Я хочу, чтобы в полиции было больше черных. Я хочу, чтобы исчезла коррупция, принижающая черных. Я хочу уничтожить белых рэкетиров, играющих в Гарлеме в азартные игры и продающих наркотики. Если мы от них избавимся, у нас будет меньше проблем в черных районах.

– Не смеши меня, – ответил Пат. – Во-первых, в этих районах все прибирают к рукам черные, и ты это знаешь, и, во-вторых, если ты имеешь дело с наркотиками или проституцией, у тебя все равно будут стычки, независимо от того, кто там заправляет.

– Будем считать, – рассудительно заметил Бэйли, – что ты видишь вещи по-своему, а я по-своему. Я не могу присоединиться к твоей группе. И только наша дружба заставляет меня надеяться, что мне не придется писать о ней.

– Я тебя только об одном прошу, Джим. Если ты будешь писать статью обо мне, приди и выслушай меня, а не полагайся только на мнение моих врагов. Дай мне возможность ответить.

– Ладно. Обещаю. Как насчет убийцы Элли? Есть какие-нибудь зацепки?

– Ничего серьезного. Допросили восемь – десять мужчин, которых видели с Элли, но у них или алиби, или они чисты, так что не имело смысла их задерживать.

– А они не думают, что ищут не того, кого надо? Если она встречалась с черными, то из этого не следует, что ее убил черный.

– А как насчет надписи на стене?

– Откуда ты знаешь, какое у нее могло быть окончание? Может быть, там было "Черным – смерть!" или "Черные раздолбаи". Кто знает, что там могло быть?

– Может быть, это и был кто-то другой, но сейчас они ищут высокого бородатого черного.

– Разве у них нет досье на извращенцев и потенциальных сексуальных преступников? Мне кажется, что это больше сексуальное преступление, чем политическое. У тебя есть доступ к этим досье. Почему бы тебе не проверить?

– Можно было бы, – сказал Пат.

Они пожали друг другу руки и расстались. Садясь в машину, Пат думал: "Надеюсь, что убийца – не какой-нибудь белый придурок. Это мне совсем не пошло бы на пользу. Он должен быть черным".

Следствие продвигалось медленно. К несчастью, среди черных бродяг бороды в тот год были в моде. Полиция хватала всех, кто отдаленно походил на портрет, и следила за теми, кого видели в Гринвич Вилледже с белыми девушками. Но допросы не дали результатов, и Пат чувствовал, что его группа АГОНИЯ может расширить фронт атаки.

Через семь недель после того, как раскололся Джо Валачи, страна была потрясена убийством Джона Кеннеди. Министр юстиции Роберт Кеннеди отвлекся от едва начавшейся войны с преступностью. Линдон Джонсон, стремившийся сохранить добрые отношения с Эдгаром Гувером, не напирал в этом направлении. Текущие события оттеснили на задний план свидетельство Валачи. Пат Конте, предвидевший такой ход событий, оказался пророком в глазах своих соратников.

Пат рассматривал убийство Элли как еще один символ отсутствия достаточной борьбы с уличной преступностью.

Однажды поздно вечером Пат сидел с Арти Уинбергом в ресторане у Ратнера: они ели рогалики с луком и сливками и говорили о политике.

– Ты замечаешь что-нибудь новое на улицах вокруг себя? – спросил Уинберг, потянувшись за ароматным рогаликом.

– Да. Я заметил грязь, пуэрториканцев, хиппи.

– Верно, – сказал Уинберг. – Оглядись вокруг. Это старый еврейский ресторан, правильно? Такие места были сердцем и душой района. На Второй улице был старый еврейский театр. Но если провести по Манхэттену линию от Четырнадцатой улицы, то к югу будут пуэрториканцы, итальянцы, местами китайцы, потом русские и поляки, а дальше, на Статен-Айленде, та же смесь. И в этом районе каждую ночь происходят ограбления, сексуальные преступления и прочее, верно?

Пат, казалось, был озадачен.

– Я имею в виду, что этот район является Семнадцатым избирательным округом Конгресса. Это странный округ, занимающий часть Манхэттена и Статен-Айленда. Помнишь, мы говорили о том, что ты мог бы баллотироваться в Конгресс.

– По моим расчетам, это может быть года через два. Если Бобби Кеннеди попал в Сенат от штата Нью-Йорк почти без подготовки, то ты мог бы попытаться пройти в Конгресс. Чтобы баллотироваться, нужно всего три тысячи подписей. Господи, ты столько наберешь среди своих родственников, среди семьи.

Пат некоторое время смотрел на него.

– Что ты имеешь в виду? У меня нет семьи. Я – сирота.

Уинберг улыбнулся:

– Я имею в виду твоих соотечественников. Я тебе еще кое-что скажу. В этом округе серьезно не поддерживают ни одну партию и национальные меньшинства напуганы засильем черных. Пока еще здесь нет значительной группы черных, но она будет. Люди здесь не хотят, чтобы их район превратился в еще один Гарлем.

– Продолжай, – сказал Пат. – Интересно.

– Послушай, что плохого, если мы продвинем тебя как независимого кандидата с программой о законе и порядке? Ты можешь и провалиться, но твое имя станет известным всему району, о тебе будут писать в газетах и говорить по радио, а полученные голоса ты сможешь использовать, чтобы потом стать кандидатом от партии или получить попечительскую работу.

– Я не ищу работы, – заметил Пат, – но Конгресс меня интересует.

Пат долго смотрел Уинбергу в глаза, и тот увидел в его жестких черных глазах твердый блеск, которого никогда раньше не замечал.

– И я мечу не только в Конгресс, – сказал Пат.

– Ладно. Не все сразу. Не забывай, это будет стоить недешево.

– У нас есть деньги. Кроме того, эти кампании по выборам в Конгресс не стоят дорого. Округ невелик. Если у тебя есть организация и куча добровольцев, ты можешь творить чудеса. Даже не нужны телевидение и городские газеты.

– Верно, верно, – сказал Уинберг. – Богу известно, что у нас сейчас есть добровольцы.

– Ладно, я поговорю с моими денежными мешками. Думаю, смогу набрать немало. А пока мне нужен доклад от тебя. Я хочу знать всех, на кого можно рассчитывать, о местных партийных клубах – насколько они влиятельны, кого они собираются выдвигать и какие в районе горячие точки, на которых можно было бы сыграть. Нас не касаются Джонсон, Голдуотер и Кеннеди. Мы сосредоточимся на местных проблемах. Если мы выступим как независимые, у нас будет лишний рычаг. Проверь борьбу с преступностью. Проверь школы. Не забудь владельцев магазинов. Они очень важны – в этом районе много маленьких магазинчиков.