Идущие сквозь миры - Владимир Лещенко
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Неподалеку от нас на пристани вовсю веселились матросы. Не какие-нибудь каботажники и не рыбаки, хотя и рыбаки тут, когда улов удачный, гуляют по-королевски. Нет, настоящие моряки с тех самых кораблей Индийской и Винландской Ганз, ходившие вокруг Африки в Индию, через Атлантику и вокруг мыса Горн.
Прямо на причалах были выставлены столы со снедью и выпивкой, играли музыканты, ветер доносил женский смех — между прочим, не потаскух, а почтенных женщин, пришедших сюда вместе с мужьями, женихами и братьями…
Да, ребята здесь собрались отличные — окажись я тут в качестве хэоликийского торговца, у меня, пожалуй, потекли бы слюнки, глядя на них. Таких моряков поискать!
Пестрые одеяния, длинные черные плащи, кокетливо перекинутые через левую руку, высокие кожаные башмаки, пестрые косынки вокруг головы. В ушах массивные серьги с искрами самоцветов. На поясах у многих болтаются кривые сабли и тяжелые пистолеты, именуемые тут ручницами. Те, что были попроще, носили добротные кожаные куртки и просмоленные штаны. Мышцы на их руках и ногах друг от друга отличались несильно. Кое-кто был босиком, но у каждого обязательно имелся абордажный топор или, на худой конец, нож. Больше всего они напоминали каких-нибудь пиратов на отдыхе. Хотя — почему напоминали?
Пожалуй, немало можно было найти среди тех, кто сейчас пил за вечную дружбу, людей, сходившихся в схватках в диких ничейных водах: почему бы не прихватить отставший от своего каравана корабль и не проучить растяп?
Все они давно были своими людьми в роттердамских портовых кабаках. Кабаки эти, кстати, вполне оправдывали свое название — портовые, ибо располагались не просто в порту, а прямо на пристанях, и, сойдя на берег, изголодавшийся матрос имел возможность сразу «причаститься». И даже если кто-то был в плавании год, то по возвращении его вспомнят и нальют ему именно то, что он любит больше всего. Теперь вот кораблей было особенно много, и, чтобы насытить всю эту ораву, столы вынесли на пирсы…
И конечно, никто из гуляк не обращал внимания на скромно приткнувшуюся в углу гавани, возле кладбища кораблей, одномачтовую рыбачью шхуну, старую и дряхлую, которой вскоре впору будет отправиться на это кладбище. Она, конечно, не совсем обычно выглядела, и оснастка ее не была похожа на принятую у местных рыбаков, но что с того? Мало ли всякого плавает по морям?
На палубе появился Мустафа, присел рядом со мной на корточки.
Поглядел с плохо скрытым презрением на пляшущих пьяниц.
— Когда пойдем отбивать ханум? — спросил он вполголоса.
Мидару он именовал ханум, меня, по старой памяти, навхуд (капитан по-арабски). Остальных звал по имени, кроме Тронка, к которому обращался неизменно «эй, ты!».
— Это ведь не от нас зависит, — ответил я.
— Меня, конечно, не возьмете? — спросил он немного погодя.
— Ты же понимаешь… — Я грустно пожал плечами.
Лицо Мустафы отразило неподдельную тоску и досаду на судьбу. Ангронская отрава все-таки не обошлась без последствий. По крайней мере для одного из нас. Как-то Мустафа посреди обычного разговора внезапно посинел, исходя пеной, и рухнул на палубу, корчась в конвульсиях. С тех пор с ним это случалось один-два раза в неделю в самые неподходящие моменты. Оставалось надеяться, что это когда-нибудь пройдет, хотя, честно говоря, в таких случаях следует молиться, чтобы не стало хуже.
С момента нашего достопамятного бегства из Ангрона мы прошли семь миров, не считая того, в котором едва не поубивали друг друга и где невольно прикоснулись к великой тайне.
И вот оказались здесь.
Мир этот, пожалуй, заслуживал того, чтобы написать о нем подробно.
В данный момент, когда я сижу и смотрю на Амстердам, в этом мире идет 2004 год от Рождества Христова.
Тут изобрели огнестрельное оружие двести лет назад, а книгопечатание — сто пятьдесят. Университетов тут нет уже шесть веков — во время Великого Мора все закрыли, да так с тех пор и не озаботились вновь открыть.
Есть и крепостные, и рабы, и торговля людьми, и «право первой ночи», и еще много чего. А причина все та же — Великий Мор.
Все миры страдали то от чумы, то от холеры, то от оспы. Но на этот мир обрушилось бедствие многократно худшее. Уж не знаю как и почему, но СПИД появился тут на семь веков раньше, чем у меня дома.
Тут его именовали «лихорадкой святого Иоанна» (должно быть, с намеком на Апокалипсис), «красной немочью» либо «пятнистой смертью» — из-за красных пятен саркомы, выступающих на теле перед кончиной.
Самое начало пандемии, погубившей цивилизацию и отбросившей выживших как минимум на тысячу лет назад, остается неизвестным. Но я думаю, что СПИД, как и у нас, тихо и незаметно существовал себе где-то в африканских джунглях, истребляя зеленых мартышек да прореживая мелкие племена чернокожих охотников.
Так длилось до двенадцатого века, когда кто-то — я подозреваю, что вездесущие работорговцы — занес болезнь в Египет. Уже через тридцать лет у египетского султана некому было служить в войске, и крестоносцы легко взяли Каир. Но еще до того болезнь быстро распространилась по северу Африки и на Ближнем Востоке, попала в Иран, а оттуда — в Индию. Вместе с вернувшимися из Палестины крестоносцами и пленниками СПИД оказался в Европе, где принялся с удвоенной силой делать свое дело, что и неудивительно, учитывая, что в то время на три десятка мужчин приходилась, в среднем, одна жрица любви. Монголы, в свою очередь, разнесли заразу едва ли не по всей Азии. Уже в середине четырнадцатого века Китай был буквально опустошен, подчистую вымирали целые провинции этой когда-то густонаселенной страны.
Вместе с переселенцами, а вернее, беженцами, СПИД пересек Атлантику: когда неведомая ужасная болезнь скосила уже каждого четвертого жителя Старого Света, кто-то вспомнил предания викингов о лежащей где-то за Гренландией и Исландией благодатной земле.
В Новом Свете он изрядно подсократил количество индейцев (раз этак в десять), при жизни одного поколения полностью уничтожил ацтекскую империю, чему немало способствовал местный обычай причащаться кровью людей, принесенных в жертву богам. Не пощадил он ни инков в долинах Анд, ни арауканов в их холодных пампасах, ни дикие племена в джунглях Амазонии (и до сей поры, говорят, искатели сокровищ натыкаются на заброшенные поселения и целые города, усыпанные истлевшими костями).
Последними его жертвами пали любвеобильные полинезийцы Океании — это случилось уже в позапрошлом веке.
Недуг этот оказался куда коварнее и смертоноснее чумы, ибо чума убивала почти сразу, а заразившийся СПИДом успевал передать болезнь многим и многим.
Так что СПИД делал свое дело хотя и не так быстро, как все прочие эпидемии, но зато куда основательней и эффективнее.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});