Фатальная ошибка - Джон Катценбах

Салли нахмурилась:

— Да. А может быть, нет. Я ни в чем не уверена.

Скотт откинулся на стуле:

— Скажи мне вот что. Ты помнишь, когда Эшли болела еще совсем маленькой, а ты, наверное, молилась о том, чтобы она выздоровела и чтобы вместо нее заболела ты сама?

— Я думаю, такие чувства испытывает всякая мать, — кивнула Салли.

— Разве ты не отдала бы жизнь за своего ребенка?

У Салли перехватило горло, и она смогла лишь кивнуть.

— Да, я смогу сделать это, — медленно ответила она, проглотив комок в горле. — Я смогу спланировать преступление. Я достаточно знаю об этом. Может быть, у нас все получится. Может быть, нет. Но даже если мы все попадем в тюрьму, мы будем знать, что по крайней мере попытались спасти ее. А это уже немало.

— Да, но вряд ли достаточно, — ответил Скотт с холодностью, удивившей его самого. — А что именно ты задумала?

— Как по-вашему, в чем О’Коннел наиболее уязвим? — спросила Салли.

— Ну, это должно быть что-то связанное с его папашей, — ответил Скотт.

— А точнее, — подхватила Салли, — с их плохими отношениями. Я подозреваю, что О’Коннел не способен совладать со своей ненавистью к отцу.

Скотт и Хоуп молча слушали ее.

— И точно так же, как он нашел наше слабое место, мы должны использовать его слабость. У него есть чему поучиться. Он переворачивает все с ног на голову и благодаря этому контролирует ситуацию. И мне кажется, что мы могли бы сделать то же самое. Вмешаться в его жизнь, нарушить привычный порядок вещей. Не оставив при этом следов.

Скотт и Хоуп по-прежнему молчали, но все, что говорила Салли, было для них полно смысла. Они новыми глазами глядели на женщину, которую любили когда-то или продолжали любить.

— Надо свести отца и сына вместе. Это будет критический момент. Не исключено, что они подерутся. Надо организовать это так, чтобы у следователей не оставалось сомнений: они встретились и подрались. И в эту обстановку взаимной ненависти должны вмешаться мы. Тихо и незаметно, не оставляя никаких следов и не видимые никому, кроме человека, которого мы убьем. — Салли была не в силах встретиться взглядом с двумя другими и перевела взгляд на потолок. Ее тон стал задумчивым, в нем чувствовалась чуть ли не увлеченность. — Это будет очень правдоподобно. Они ненавидят друг друга и не доверяют друг другу. Акты насилия уже имели место в этом доме. Счеты между ними не сведены. Кто будет сомневаться, что сын, придя в ярость, убил отца?

— Это верно, — сказал Скотт. — Восстановление справедливости по образцу греческой трагедии. Но они же не разговаривают годами. Как мы заставим их…

Салли остановила его, подняв руку, и проговорила заговорщическим тоном:

— Если он будет думать, что Эшли находится в доме его отца…

— Что?! — взорвался Скотт. — Использовать Эшли как приманку? — Он покачал головой. — Это невозможно.

— У нас нет другой приманки, — холодно парировала Салли.

— Но мы же решили отстранить Эшли от всего этого, — вмешалась Хоуп.

Салли пожала плечами:

— Она может позвонить ему, не зная наших намерений. Дадим ей готовый текст, и она его зачитает.

Хоуп подалась вперед:

— Ну хорошо. Предположим — пока это только предположение, — нам удастся заманить О’Коннела к отцу. А затем появимся мы… Как мы его убьем? — Она тут же ужаснулась тому, что говорит.

Салли задумалась:

— Да, у нас не хватит сил… — Внезапно лицо ее напряглось. — Ты сказала, что у Майкла О’Коннела есть пистолет?

— Да, спрятан в шкафу.

Салли удовлетворенно кивнула:

— Мы используем этот пистолет. Не просто такой же, а именно его. С его отпечатками пальцев и, возможно, образцами его ДНК.

— Но как мы его добудем? — спросил Скотт.

Хоуп, ни слова не говоря, полезла в карман джинсов и вытащила ключ от квартиры О’Коннела.

Скотт и Салли уставились на нее в изумлении. И у обоих мелькнула одна и та же мысль: «Это возможно».

Салли осталась в гостиной одна, двое остальных отправились на кухню, где Кэтрин и Эшли приготовили на скорую руку ужин. Неожиданно для нее самой ее подавленное настроение исчезло, она чувствовала прилив энергии и чуть ли не радостное возбуждение в предвкушении убийства.

Ей хотелось смеяться над парадоксальностью ситуации. Они собирались совершить нечто такое, что изменит их всех, ради того, чтобы ничего в их жизни не менялось. Слыша голос Хоуп, она думала о том, что на пути к восстановлению их прежних отношений им нужно решить вопрос с Майклом О’Коннелом и его отцом. Может ли смерть быть залогом любви? Она считала, что может. Солдаты, пожарные, спасатели, полицейские — все они должны быть готовы в любой момент сделать этот выбор. Принести себя в жертву, чтобы выжили другие. Разве они сейчас делают не то же самое?

Она достала свой желтый адвокатский блокнот и ручку и начала набрасывать план действий. Первым делом она перечислила все вещи, которые им понадобятся, и все детали, которые должны будут создать убедительную картину для следователей. Как они будут расценивать роковой выстрел — вот что самое главное. Вдохновленная этой идеей, как студент на экзамене, вспомнивший ответ, она стала изобретать убийство, рассматривая его в обратном хронологическом порядке.

«Мы собираемся стать теми, кого мы всегда ненавидели», — подумала Салли. Она подняла руку и, держа ее перед глазами, сжала в кулак, воображая, что пальцы ее сжимают горло О’Коннела, перекрывая доступ воздуха в его легкие и стирая его с лица земли.

Час был поздний, и я в нерешительности задержался в дверях.

Вы выслушиваете чью-то историю, которую вам рассказывают тихим голосом. И внезапно у вас появляется ощущение, что эта история порождает массу вопросов и далеко не на все из них есть ответы. Должно быть, она почувствовала это, потому что спросила:

— Кажется, вы начинаете понимать, почему они не решаются встретиться с вами?

— Разумеется, — ответил я. — Они боятся судебного преследования. В отношении убийства срок давности не действует.

— Так ответить проще простого! — сердито фыркнула она. — Это лежит на поверхности. Постарайтесь разглядеть более глубокие мотивы под чисто прагматическими соображениями.

— Ну хорошо. Их смущает неизбежное предательство, связанное с их поступком.

Она сделала резкий вдох, как будто испугавшись чего-то:

— И что же, скажите на милость, вы имеете в виду под этим очаровательным словом «предательство»?

— То, что Салли получила юридическое образование, — ответил я, подумав, — и должна была бы относиться к закону с бо́льшим пиететом.

— Понятно, — кивнула она. — Участвуя в работе суда, она видела лишь недостатки закона и недооценивала его возможности. А другие?

— Скотт, как историк, наверное, должен был бы лучше других понимать опасность агрессивных действий одной стороны против другой. У него было развито чувство социальной справедливости.

— Вы хотите сказать, он всегда считал, что участие в насилии ниже его достоинства, а тут так легко согласился на это?

— Да. Даже в молодости он пошел на войну не из воинствующего патриотизма, это был скорее акт политического сознания — или, может быть, совесть его побудила. И поэтому руки его были если и не стерильно чистыми, то и незапачканными, как у многих других. А Хоуп…

— Да, что насчет Хоуп? — спросила она с интересом.

— Мне представляется, что преступление было ей еще более чуждо, чем Скотту и Салли. Но ведь эта история и затрагивала ее меньше, чем других.

— Разве? А вам не кажется, что она теряла больше всех? Ведь она посвятила свою жизнь любви к женщине, приняв на себя все неизбежные последствия: она отказалась от желания иметь собственную семью, предстать перед обществом нормальной и относилась к Эшли как к своей дочери. Что она чувствовала, глядя на Эшли? Воспринимала ли она ее как часть самой себя? Видела ли она в ней то, чем сама могла бы стать? Завидовала ей? Наверное, глубочайшая привязанность, которую она испытывала к Эшли, отличалась от той, какая бывает у обычных родителей. И к тому же, как спортсменка, она привыкла действовать прямо и решительно.

Ее неожиданный горячий монолог обволакивал меня, как ночная тьма.

— Да, — сказал я, — я согласен, все это в ней было.

— Она всю жизнь следовала своим инстинктам, не боялась отдаться внутреннему порыву и рисковать. Именно это делало ее таким интересным человеком.