Некроманты (сборник) - Вячеслав Бакулин

– Парня клади, – рыкнул на него Одинцов.

Разом растерявший веселость опер бросился помогать Мунину, который попытался не позволить мертвому парнишке очередной раз ткнуться в стену. Лобная кость бедняги уже превратилась в крошево, и удары теперь напоминали не разгрызание ореха, а неопределенный, но неповторимо гадкий звук, словно какой-то идиот кидает о стену большой кусок студня. В глаза парнишке тек раздавленный мозг.

Мунин вдвоем с постовым все-таки оттащили бедолагу от стены и подволокли к эксперту. Одинцов уже набрал в шприц миорелаксант, вколол мертвецу через рукав. Спустя пару секунд тот обвис на руках полицейских. Его уложили на брезент, и Игорь наконец мог разглядеть жертву.

– Можно подумать, если возвращать не велено, так мне и показания снимать вот с такого… – пробурчал он раздраженно. – Эх, маньяк не ловится, не растет кокос… Оцепите, Саш, чтоб на меня кто не наступил.

– Игорь Ярославич, – спросил Мунин, – может, не с улицы? Или хоть бригаду вызовем…

Хугин встал между напарником и экспертом, загораживая друга от убийственного взгляда Одинцова.

– Бриггаду? – одними губами произнес он и выразительно постучал по лбу пальцем, мол, совсем дурак. Если такой некромант сам не вернется, его никакая бригада не вытащит. Мунин пожал плечами, мол, а я что, просто предложил.

– Дождь со снеггом обещали, Иггорь Ярославич… – заметил как бы невзначай Хугин. – Давайте мы п-парня в подъезд занесем. Там, наверное, сподручнее будет.

– Наверное. Но я уж лучше тут, у стеночки, – отозвался Одинцов. Его указательный палец замер над рядами ампул. От гексенала после пробуждения болела голова и выпадали фрагменты предыдущего дня. Ретроградка в его профессии – дело привычное, но последнее время восстановление потерянных воспоминаний требовало не только усилия воли, но и медикаментов, которых в крови и так было слишком много. С тиопентала натрия голова здорово кружилась, и несколько дней держалось слюноотделение, как у собаки Павлова. Одинцов, поразмыслив, выбрал второе лекарство: пусть башка кружится, лишь бы помнить, от чего. Он закрепил на предплечье «прогулочную» кобуру – широкий ремень с кармашками для ампул. Подсоединил к кобуре таймер, который через восемь минут активирует подачу полупроцентного раствора седуксена, потом второй – одиннадцатиминутный – на однопроцентный раствор тиопентала натрия. Последнее время возвращение давалось тяжело – каждый второй поход заканчивался не базовым седуксеном, а барбитуратами. Но такая уж работа, не опаснее, чем у Хугина и Мунина. Они под пули лезут каждый день. Вот Сашку Хугина – уже однажды убивали. А кто знает, сколько смертей ему природой отмерено – иной по пять раз воскресает, а иному и одной пули бывает достаточно. От нервной системы зависит, внутричерепного давления, гормонов.

Так уж повелось – дано обычному человеку больше одной жизни. Второй шанс. Заботится о тебе твой собственный мозг – запускает систему заново, если ты ее не слишком загадить успел. Возвращаешься ты после смерти в собственное тело и понимаешь – умнее надо быть, на рожон не лезть, а иначе в следующий раз обратной дороги не будет. Поэтому Хугин такой осторожный, а Сашка Мунин – нестреляный – лезет, куда не просят. Значит, придет и его время из зимнего леса обратную дорогу искать, подставиться.

Одинцов этой дорогой каждый день проходил. За грань жизни и обратно. Одно название – некромант. Хотя нет – до пятнадцати это был диагноз. Эпилепсия. А с таким в современном мире оставалось только два пути – или в инвалиды, или в правоохранительные органы. О втором знали не все. Игорю повезло – во время очередного приступа, когда он отчаянно скулил в лесу, напуганный толпой, его вывел Олег Днепров, ведущий в то время некромант района. Он же шепнул кому-то из приемной комиссии в Высшей школе милиции, что «щенок может стать неплохим экспертом».

– Эксперт-некромант мирового уровня, – усмехнулся воспоминаниям Одинцов. – Ас.

Расстелил на асфальте свой видавший виды синий плащ, сел, прислонился спиной к стене. Приготовился к переходу: еще раз бросил взгляд на таймеры и ампулы, ввел в вену иглу-бабочку. Достал из кармана рабочий стробоскоп, усовершенствованную им самим некромантскую каппу, уже давно в органах получившую название «улыбка Одинцова», и погрузился в воспоминания.

Коллеги работали по-разному. Кто-то резко включал в наушниках музыку погромче, чтоб тяжелые басы эхом гудели в позвоночнике, кому-то помогал хороший глоток спиртного. Было время, и Игорь выпивал грамм пятьдесят перед «прогулкой». До той ночи, когда они гнали Келина. Когда погиб Леша Лысов.

С тех пор Одинцов научился переходить без спиртного. Память обходилась дешевле и била только по нервам, минуя печень.

Игорь, не отрывая взгляда, положил стробоскоп на колено, позволяя рукам расслабленно опуститься на асфальт, а воспоминаниям – захватить его, унести на пятнадцать лет назад. В день гибели Лешки. После недавнего сна это оказалось совсем просто.

Шесть минут. Разношерстная свора голов в пятнадцать шла широким полумесяцем, вынуждая человека и его пса уходить все глубже в лес. Мужчина бежал тяжело. Его товарищ, крупный пегий волкодав, оборонялся отчаянно и жестоко, то и дело схватываясь на бегу пасть в пасть с кем-то из самых настойчивых преследователей.

Шесть минут. Несмотря на то, что за многими псами тянулся след алых капель, казалось, человек и волкодав обречены. Наконец мужчина споткнулся и упал. Ткнулся лицом в снег, и мелкая белая крупка, сыпавшая с неба, тотчас начала заметать его. Пес развернулся к стае. Широко расставив крепкие лапы, приготовился к обороне. Верно, судьи, подписавшие приговор, не подозревали, насколько крепок старый некромант Келин. Одна часть его души уже была мертва – сухопарый мужчина не шевелился, снег не таял в его волосах. Но вторая не желала сдаваться без боя.

Они были в лесу уже шесть минут. Медленно текла седьмая.

Одинцов знал, что у него есть еще минута с четвертью. Игорь был самым выносливым из выпуска и мог продержаться в лесу полных четырнадцать минут. Шесть на обратный путь. Если задержаться даже на секунду – нервная система даст сбой, нора закроется и на той стороне останется только сотрясаемый судорогами «ходунок», которого, скорее всего, усыпят. Кому нужен некромант, не сумевший вернуться?! Тогда у пса, запертого в лесу, ненадолго появится товарищ – душа некроманта Одинцова.

А дальше – два пути. Первый – принять смерть как данность, повернуться и брести в белый край. Когда кончатся силы, лечь на снег и позволить ему поглотить себя, превратив в едва заметный холмик, а через сотню лет – в горсть мелкого розового льда. Или караулить в лесу, поджидая, когда явится кто-нибудь из «гостей». Когда пес оттеснит «гостя» в сторону, человек может успеть ринуться в чужую нору, возрождаясь в другом теле.

Всегда остается такой шанс для хорошего некроманта, но, во-первых, хороший так не поступит. Низко, гадко. Никакое отчаянное желание жить не может стать оправданием убийства. А вырваться из леса в чужое тело – убийство. Преступление – отобрать у человека его второй шанс, не оставить другого пути кроме обреченного движения по снежной пустоши к Ледяному дворцу. А до дворца, говорят, мало кто доходит…

Зато туда гонят. Туда, в снег, под самые ледяные арки, загоняют способных на убийство ради нового воплощения.

Когда Марина впала в кому, а Келина осудили за непредумышленное убийство, по его следу пустили целую стаю: всех полицейских некромантов центрального региона и полтора десятка нанятых частников. Загонять взяли всех, кто мог продержаться в лесу больше десяти минут. В отряд устранителей отбирали лучших. Нельзя было дать преступнику даже призрачный шанс выбраться из снегов. Сперва никто не подумал об Одинцове: своими талантами Игорь никогда не хвастал, на работе вел себя скромно, делал то, что положено, и героя из себя не строил. За него попросил Лысов. Сам Лешка в лесу становился лайкой. Собака выносливая, ловкая, быстрая. Гнал и искал Лысов великолепно. Свидетеля разговорить мог одним видом. Одинцову такое и не снилось. Сядет Лешка у ног объекта, голову наклонит, ласковый, придурковатый. И отчаявшаяся вернуться душа тотчас присядет на корточки, потреплет его по густой теплой шерсти. Лешка тотчас ткнется под руку, завиляет хвостом.

– Эх, собаченька, если бы знать, за что он так со мной поступил. Ведь Ромка мой самый близкий друг. Может, и не хотел он убивать, а видишь, как получилось.

Собаченька тыкается влажным носом в ладонь и слушает, слушает. А потом возвращается некромант, докладывает, пишет рапорт. И в течение трех часов «друга Ромку» выводят в наручниках опера, что работают с экспертом.