Моя жизнь - Мохандас Ганди

Сиделка была женщиной доброй и готова была ухаживать за больными, но мы редко позволяли ей прикасаться к ним из боязни, что она заразится.

Мы получили предписание как можно чаще давать больным коньяк. Сиделка советовала и нам в целях профилактики пить его, как это делала она сама но никто из нас даже не притронулся к нему. Я не верил в его благотворное действие и на больных. С разрешения д-ра Годфри я перевел трех больных, которые согласились обходиться без коньяка, на лечение, заключавшееся в прикладывании компрессов из влажной земли к голове и груди. Двое из них были спасены. Остальные двадцать умерли.

Тем временем муниципалитет принимал все новые меры. Милях в семи от Иоганнесбурга находился лазарет для инфекционных больных. Двоих выживших больных перевели в палатки недалеко от лазарета, и было решено отправлять туда всех вновь заболевших. Итак, мы освободились от своих обязанностей.

Через несколько дней мы узнали, что добрая сиделка заразилась чумой и тотчас же скончалась. Нельзя объяснить, почему спаслись те двое из больных и как не заразились мы, но этот опыт укрепил мою веру в эффективность лечения землей и усилил неверие в коньяк, хотя бы и применяемый как лекарство. Я понимаю, что для такой убежденности нет достаточных оснований, но до сих пор не могу освободиться от впечатления, которое у меня тогда сложилось, и поэтому счел необходимым упомянуть о нем и здесь.

Как только вспыхнула чума, я выступил в печати с резким письмом, в котором обвинял муниципалитет в пренебрежении к элементарным нуждам поселка, перешедшего в его владение, и возлагал на муниципалитет всю ответственность за вспышку чумы. Письмо это послужило поводом для знакомства с Генри Полаком. Этому же своему письму я отчасти обязан и дружбой с ныне покойным преподобным Джозефом Доуком.

Я уже говорил, что обычно питался в вегетарианском ресторане. Там я познакомился с Альбертом Уэстом. Обычно мы каждый вечер встречались в ресторане, вместе оттуда уходили и совершали послеобеденную прогулку. Уэст был компаньоном небольшого издательского предприятия. Он прочел в газете мое письмо о причинах вспышки чумы и, не найдя меня в ресторане, забеспокоился.

С тех пор как началась эпидемия чумы, мои товарищи по работе и я значительно уменьшили свой рацион питания, так как я давно взял себе за правило переходить на облегченное питание в период эпидемий. Поэтому в те дни я вовсе не обедал, а второй завтрак заканчивал до прихода посетителей.

Я предупредил хозяина ресторана, с которым был хорошо знаком, что ухаживаю за больными чумой и потому стараюсь по возможности избегать встреч с друзьями.

Не встречая меня в ресторане день — два, мистер Уэст явился ко мне домой рано утром как раз в тот момент, когда я выходил на прогулку. Увидев меня в дверях, он сказал:

— Я не нашел вас в ресторане и не на шутку перепугался, подумал, не случилось ли чего с вами. Поэтому и решил зайти к вам с утра, чтобы наверняка застать дома. Я предоставляю себя в ваше распоряжение и готов помочь вам ухаживать за больными. Вы знаете, что у меня нет семьи.

Я выразил ему свою признательность и не раздумывая ответил:

— Я не возьму вас ухаживать за больными. Если новых заболеваний не будет, мы освободимся через день — два. Но у меня есть к вам другая просьба.

— Какая именно?

— Не могли бы вы взять на свое попечение «Индиан опиньон» в Дурбане? М-р Маданджит, по-видимому, задержится здесь, а кто-нибудь должен быть в Дурбане. Если бы вы могли туда поехать, я бы почувствовал себя на этот счет спокойным.

— Вы знаете, что у меня есть дела по издательству. Весьма вероятно, что я смогу поехать, но позвольте мне дать окончательный ответ только вечером. Мы поговорим об этом во время вечерней прогулки.

Он согласился на поездку. Вопрос о вознаграждении его не интересовал, поскольку он руководствовался не денежными соображениями. Но все же мы договорились о вознаграждении в 10 фунтов стерлингов в месяц, не считая его участия в прибыли, если таковая окажется. На следующий день м-р Уэст выехал в Дурбан вечерним почтовым поездом, поручив мне вести его дела в Иоганнесбурге. С того дня и до самого моего отъезда из Южной Африки он делил со мной все радости и горести.

М-р Уэст происходил из семьи английского крестьянина в Лоуте (Линкольншир). Он получил обычное школьное образование, но многое ему дала школа жизни, а также самообразование. Я всегда знал его как честного, трудолюбивого, богобоязненного и гуманного человека.

Подробнее читатель узнает о нем и его семье в следующих главах.

XVII

Поселок предан огню

Мои товарищи по работе и я освободились от ухода за больными, но оставалось еще много дел, связанных с последствиями чумы.

Как я уже упоминал, муниципалитет пренебрежительно относился к нуждам поселка, однако, когда вопрос касался здоровья белых граждан, он был начеку: давал крупные суммы на охрану их здоровья и теперь деньгами «заливал», как водой, очаги чумы. Несмотря на многочисленные грехи муниципалитета в отношении индийцев, на которые я всегда указывал, я не мог не восторгаться его заботами о белых гражданах и старался, как мог, помочь ему в этой его похвальной деятельности. Думаю, что, если бы я отказался помочь муниципалитету, его деятельность была бы значительно осложнена и он наверняка прибегнул бы к крайним мерам вплоть до вооруженной силы.

Но этого удалось избежать. Муниципальные власти остались довольны индийцами, так как это значительно облегчило борьбу с чумой. Я использовал все свое влияние на индийцев, чтобы заставить их подчиниться требованиям муниципалитета. Выполнять его требования было нелегко, но не могу припомнить, чтобы хоть один человек не последовал моему совету.

Поселок строго охранялся. Входить в него и выходить без специального разрешения воспрещалось. Я и мои помощники получили постоянные пропуска. Решено было выселить всех жителей из поселка и разместить их на три недели в палатках в открытой местности, милях в тринадцати от Иоганнесбурга, а сам поселок сжечь. Чтобы устроить всех этих людей в палатках, обеспечить их продовольствием и необходимыми предметами обихода, требовался некоторый срок, и на это время нужна была охрана.

Люди были страшно напуганы, но мое постоянное присутствие действовало на них ободряюще. Многие бедняки по обыкновению зарывали свои скудные сбережения в землю. Теперь же их предстояло выкопать. У индийцев не было своего банка, они никого не знали. Я сделался их банкиром. Потоки денег полились в мою контору. В тот критический момент я не мог установить, сколько мне причиталось за труды, но с работой кое-как удавалось справляться. Я был хорошо знаком с управляющим банка, в котором лежали мои собственные сбережения. Я предупредил его, что вынужден отдать ему на хранение и эти деньги. У банка не было никакого желания принимать большое количество медной и серебряной монеты.