Зов кукушки - Роберт Гэлбрейт

— На обратном пути от Лулы вы заехали на работу, верно?

— Да.

— Чтобы забрать папки с документами?

— Именно так. Забежал к себе кабинет, взял папки. Я не задерживался.

— Значит, к маме вы приехали…

— Не позднее десяти.

— А тот человек, о котором мы говорим, — когда он появился?

— Примерно… через полчаса? Не помню, честное слово. Я на часы не смотрел. Но зачем Тони говорить, что он там был, если это не так?

— Ну, если он знал, что вы собираетесь поработать дома, то вполне мог бы сказать, что приходил и не стал вас беспокоить, а прошел прямо по коридору к вашей маме. Она, вероятно, подтвердила его визит полицейским?

— Наверное. Думаю, да.

— Но вы не уверены?

— По-моему, у нас с ней даже речи об этом не было. Мама в тот день находилась в полубессознательном состоянии, мучилась от боли, постоянно задремывала. А на следующее утро мы узнали, что Лула…

— Но вас не удивило, что Тони даже не зашел в кабинет поздороваться?

— Совершенно не удивило, — ответил Бристоу. — Он лез на стенку из-за дела Конуэя Оутса. Вот если бы он зашел поболтать, это удивило бы меня куда больше.

— Джон, не хочу вас пугать, но и вам, и вашей матери, похоже, грозит опасность.

Бристоу заблеял тонким, неубедительным смешком. Страйк видел, что с расстояния метров сорока, сложив руки на груди и не обращая внимания на Робин, за ними пристально наблюдает Элисон.

— Вы… вы шутите? — выдавил Бристоу.

— Нет, я серьезно, и даже очень.

— Но… неужели… Корморан, вы говорите, вам известно, кто убил Лулу?

— Угу, думаю, да… но прежде, чем поставить точку, мне необходимо переговорить с вашей матушкой.

У Бристоу был такой вид, будто он жаждет вытянуть из головы Страйка все, что там есть. Близорукие глаза, испуганные и умоляющие, обшаривали каждый дюйм его лица.

— Она очень слаба. Мне придется пойти с вами.

— Обязательно. Давайте прямо завтра утром?

— Тони разъярится, если я опять отлучусь в рабочее время.

Страйк выжидал.

— Ну хорошо, — сдался Бристоу. — Хорошо. — В десять тридцать.

14

Следующее утро выдалось свежим и солнечным. Страйк приехал на метро в благопристойный, зеленый Челси. Этот район Лондона он знал плохо, потому что Леда, даже в периоды безудержного расточительства, не могла позволить себе хотя бы каморку вблизи здешней Королевской больницы, изящной и бледной в лучах весеннего солнца.

На уютной улице Франклин-роу среди платанов и краснокирпичных зданий находилась огороженная игровая площадка с травяным покрытием, где под присмотром одетых в спортивные костюмы учителей носилась малышня в дорогих голубых футболках и синих шортах. Сонную тишину, в другое время нарушаемую только пением птиц, прорезали счастливые детские вопли; пока Страйк, засунув руки в карманы, шел к дому леди Иветты Бристоу, его не обогнал ни один автомобиль.

На стене, сбоку от входной двери с застекленными окнами, к которой вели четыре белокаменные ступени, висел допотопный бакелитовый щиток со звонками. Страйк убедился, что возле звонка в квартиру «Е» значится имя леди Иветты Бристоу, спустился обратно на тротуар и стал ждать под ласковым утренним солнцем, окидывая взглядом улицу.

К половине одиннадцатого Бристоу не явился. В пределах видимости не было никого, кроме двух десятков первоклашек, бегавших в своей клетке среди обручей и разноцветных конусов.

В десять сорок пять у Страйка в кармане завибрировал мобильный. Пришло сообщение от Робин:

Звонила Элисон. ДжБ задерживается на работе. Просит без него не заходить к леди Б.

Страйк тотчас же написал Бристоу:

На сколько задержитесь? М. б., встретимся позже?

Не успел он отправить сообщение, как раздался телефонный звонок.

— Да, алло?

— Огги? — прогремел из Германии голос Грэма Хардейкра. — Есть информация по Агьемену.

— Обалдеть, какая оперативность. — Страйк вытащил блокнот. — Записываю.

— Джонас Фрэнсис Агьемен, лейтенант инженерных войск. Двадцать один год, холост, убыл к месту несения службы одиннадцатого января. Возвращается в июне. Ближайшие родственники: мать. Братьев, сестер нет, детей нет.

Прижимая телефон щекой к плечу, Страйк торопливо строчил в блокноте.

— С меня причитается, Харди, — сказал он, убирая блокнот. — А фото, часом, нет?

— Могу сбросить по электронке.

Страйк продиктовал Хардейкру электронный адрес офиса, и после обоюдных дежурных вопросов о жизни и пожеланий удачи разговор был закончен.

Часы показывали без пяти одиннадцать. С телефоном в руке, Страйк ждал на тихой зеленой площади; за оградой резвились дети; васильковое небо рассекал белой полосой крошечный серебристый самолетик. Наконец в телефоне еле слышно звякнуло сообщение от Бристоу:

Сегодня никак. Должен ехать в г. Рай. М. б., завтра?

— Ну извини, Джон, — со вздохом пробормотал Страйк, поднялся по ступеням и нажал кнопку звонка леди Бристоу.

В подъезде, тихом, просторном и светлом, несмотря ни на что, висел унылый общественный дух, который не могли развеять ни сухоцветы в большой вазе раструбом, ни темно-зеленый ковер, ни блекло-желтая краска стен, — все это, очевидно, было выбрано по принципу безобидности. Как и на Кентигерн-Гарденз, здесь был лифт, только с деревянными дверцами. Но Страйк решил подняться пешком. В доме ощущалась какая-то захудалость, ничуть, впрочем, не заслонявшая спокойную ауру богатства.

Дверь квартиры верхнего этажа распахнула улыбчивая темнокожая сиделка, присланная из Центра помощи онкологическим больным.

— Вы не мистер Бристоу, — жизнерадостно сообщила она.

— Да, верно, я Корморан Страйк. А Джон скоро будет.

Женщина позволила ему войти. В прихожей у леди Бристоу царил приятный беспорядок. На фоне приглушенно-красных обоев выделялись акварели в старинных золоченых рамах; под стойкой для зонтов стояли трости, на крючках висели пальто. Справа, в конце коридора, за неплотно прикрытой дверью, Страйк разглядел кабинет: массивный деревянный письменный стол и офисное кресло, спинкой к входу.

— Подождите, пожалуйста, в гостиной, а я узнаю, сможет ли леди Бристоу вас принять.

— Да, конечно.

Он оказался в уютной комнате с нежно-желтыми стенами, где было множество книжных шкафов с фотографиями на полках. На приставном столике возле удобного, обитого мебельным ситцем дивана стоял древний дисковый телефон. Убедившись, что сиделка скрылась, Страйк аккуратно сдвинул трубку с рычага.

В эркере на изящном столике для корреспонденции стояла большая фотография в серебряной рамке, изображающая сэра и леди Бристоу в день их свадьбы. Жених, плотный, сияющий бородач, выглядел значительно старше невесты, тоненькой, миловидной, но безжизненной блондинки. Страйк повернулся спиной к дверям, изображая интерес к этой фотографии, а сам выдвинул маленький резной ящичек вишневого дерева. Внутри лежала стопка голубой почтовой бумаги и таких же конвертов. Он бесшумно задвинул ящик.

— Мистер Страйк? Вы можете войти.

Назад, в тот же приглушенно-красный коридор, через короткий проход — и в большую спальню с преобладанием серо-голубого и белого, где все дышало утонченным вкусом. Слева было две распахнутые двери: одна — в небольшую туалетную комнату, а другая, очевидно, в гардеробную. Среди элегантной мебели французского стиля наглыми проходимцами выглядели атрибуты тяжелой болезни: капельница на металлической стойке, сверкающее чистотой судно на комоде и целый арсенал лекарств.

Одетая в стеганое ночное платье цвета слоновой кости, больная полулежала на горке белоснежных подушек и казалась совсем маленькой на необъятной резной кровати. В этой женщине не осталось ничего от юной, миловидной леди Бристоу. Из-под сухой, пергаментной кожи выпирали кости. Глаза, мутные, подернутые пеленой, ввалились, а сквозь тонкие, как у младенца, седые кудельки просвечивал розовый скальп. Исхудавшие руки застыли поверх одеяла, из вены торчал катетер. В комнате явственно ощущалось присутствие смерти, как будто она терпеливо и вежливо ждала за портьерой.

В воздухе витал слабый аромат липового цвета, который не мог перебить запахи дезинфицирующих средств и распада плоти. Эти запахи напомнили Страйку госпиталь, где он, совершенно беспомощный, провалялся несколько месяцев кряду. В этой комнате тоже был эркер, окно которого слегка приоткрыли, так что сюда проникал теплый свежий воздух и отдаленный детский гомон. Тронутые солнцем верхушки платанов заглядывали в стекло.

— Вы детектив?

У нее был слабый, надтреснутый голос; речь звучала невнятно. Страйк не знал, что сказал ей Бристоу насчет его рода занятий, и почувствовал облегчение оттого, что хотя бы это можно не объяснять.