Дом некромантов - Ники Пау Прето

Брат Рен сжал челюсть.

– Ты убила мою мать, – сказал он с каменным лицом, хотя так и не сумел встретиться с Королевой взглядом. Вместо этого он посмотрел на стоящую рядом Старлинг, которая все еще крепко сжимала в руке ожерелье.

Рен между тем присела перед Королевой и в упор посмотрела в ее неживые глаза.

– Моя мать умерла семнадцать лет назад. Пришло время ей уйти навсегда.

Равенна первой отвела взгляд.

Вскоре грудь Королевы Трупов начала вздыматься, тело имитировало учащенное дыхание, но Рен знала, что это ее призрак содрогается в грудной клетке.

Все еще сопротивляясь.

Так была устроена нежить. Она всегда цеплялась за жизнь, за существование, даже если единственное, что она могла сделать, – это отпустить.

Хоук, несколько мгновений наблюдавший за ее борьбой, наконец взял Равенну за руку. Она отдернула ее.

Тем не менее, несмотря на презрение, которое выражалось в этом действии, что-то похожее на страх промелькнуло в ее сияющих глазах.

Рен никогда раньше не приходилось проводить жатву, считаться с последним действием, последним ходом, который разрывал чью-то связь с миром живых. Разговаривать с жертвой. И уж точно ей никогда не приходилось называть одну из этих жертв мамой.

Внезапно Рен охватило странное чувство. Возможно, раскаяние. Сожаление. Она не знала эту женщину, не любила ее… Но, быть может, выпади ей шанс, все сложилось бы по-другому. Если бы ее мать действительно была жива, а не цеплялась за мир живых последние два десятилетия, с каждым днем все больше теряя как разум, так и способность чувствовать.

А Хоук… Какой бы ужасной ни была Равенна, ее уход ранил бы его. Рен взглянула на то ли Вэнса, то ли Локка: она прекрасно понимала, каково это– иметь неидеального родителя, и знала, что любила его, невзирая на несовершенство.

– Думаешь, она всегда была такой? – спросил Хоук голосом чуть громче шепота. Комната, которая совсем недавно напоминала поле сражения, теперь стала тихой, точно могила.

Рен задумалась над вопросом брата… пока ее не осенило.

– Мы можем это выяснить, – с осторожностью произнесла Рен. Она посмотрела на свою руку, затем на призрак Равенны, все еще слабо светившийся в ее сгнившей груди. – Какой она была. Раньше. Я могла бы использовать Виденье.

– Сомневаюсь, что она… – начал Хоук, но Равенна прервала его.

– Сделай это, – выдавила она с придыханием, но отчетливо. Когда она встретилась взглядом с Рен, в ее глазах читалась паника. Отчаяние. Как будто Королева Трупов проживала последние мгновения.

Рен вернула кольцо Хоуку, прежде чем снять свое с пальца Равенны. Когда их усилители оказались на месте, она опустила одну руку на призрака Равенны, а другой взялась за брата. Рен хотела каким-то образом разделить с ним этот момент. Возможно, кольца-усилители и чистая магия, что пульсировала в ее венах, могли в этом помочь.

Все произошло быстро: из-за магии колодца и из-за того, что Равенна не сопротивлялась.

Поначалу это была всего лишь вспышка эмоций. Честолюбие, злость… и одиночество. Последнее ощущалось сильнее всего. После образования Пролома Равенна провела годы сама по себе, скиталась по руинам, разыскивая тела родителей, но так и не нашла их. Рен чувствовала ее отчаяние, но все изменилось, когда на Одержимые Земли пришли костоломы.

Глазами Равенны Рен видела Вэнса и Локка– молодых солдат, облаченных в костяные доспехи, – чувствовала ненависть, от которой скручивало живот, желание заставить их страдать за то, как несколько веков назад они поступили с некромантами. Она даже видела Одиль, хотя Равенна отметила только ее безответную влюбленность в Локка.

Королева Трупов солгала ей, связалась с костоломами… А после этого все изменилось. Ее гнев пылал уже не так ярко, но жизненные истины неожиданно столкнулись с новыми знаниями. Это стало тревожным отголоском того, что Рен испытала с Джулианом.

Как и желание. Равенна возжелала Локка Грейвена так, как никогда не хотела Вэнса. Но последнего было проще обвести вокруг пальца, а значит– сосредоточиться на исполнении ее плана.

С Локком Равенна ставила под сомнение все, даже саму себя.

Особую радость Равенна испытала, когда поняла, что беременна. Это чувство захлестнуло Рен подобно приливу. Принесло с собой уверенность, что она была желанным ребенком, стало бальзамом, в котором, как она даже не подозревала, нуждалась ее душа.

Вскоре чувство счастья сменило смятение, из-за чего эмоции и образы стали еще более запутанными– как будто неуверенность Равенны навсегда изменила ее воспоминания.

Рен видела поле битвы, оставшееся после Восстания, сотни мертвых тел. Видела, как Локк Грейвен, сияющий ярче солнца, упал на колени, став жертвой магии колодца. Боль пронзила сердце Равенны– вынудила его с ожесточением ждать того, что должно случиться дальше. Того, что ей предстояло пережить в одиночестве.

Рен ощутила, какой сильной была воля Равенны, ее желание жить. Тогда и теперь, после смерти. Она цеплялась за свое существование, сгорая от желания просто быть. Рен осознала, что именно это и олицетворяла связь призрака: физическое выражение его тяги к жизни.

Бесконечная темнота сменилась светом одинокого призрачного светильника: Равенна с огромным животом вырезала одно из колец-усилителей и болтала с костями Локка.

После этого Рен увидела себя только что родившейся, плачущей на руках Одиль. Это стало еще одним ударом по сердцу Равенны. Сделало его еще более жестоким.

И вот– момент у бассейна. Она прижимала к груди сына, чье сердце билось слабо и нежно, как у птенца. У нее кружилась голова, руки были скользкими.

Оступившись, она упала на землю.

«Защитить малыша, – думала она. – Защитить малыша».

Слабая, охваченная дрожью, она лежала на краю светящегося бассейна, когда сердцебиение Хоука замедлилось. Остановилось.

Равенна была сломлена и повержена. Не могла пошевелиться… кроме разве что единственного пальца. Она потянула за одеяло, в которое был укутан Хоук, развязала его, пока крошечная ножка сына не окунулась в магию.

И все померкло.

Рен с трудом отстранилась, представляя, что было дальше.

Равенна умерла, а после, должно быть, упала в бассейн. Этого оказалось достаточно, чтобы вернуть ее.

Но она спасла сына.

Придя в себя, Рен увидела Хоука, а между ними– тело Равенны. Выражение лица брата подсказало, что он видел то же, что и она. Он плакал.

Рен знала, что Хоук оплакивал мать, которой ей едва удалось побыть, а не то существо, которым она стала.

Рен чувствовала то же самое.

Лежащая между ними Равенна все еще цеплялась за жизнь.

– Все в порядке, – мягко, но сдавленно произнес Хоук. И в этот раз, когда он взял ее за руку, она