Двадцать тысяч лье под водой (пер. Вовчок) - Жюль Верн

Опасения Неда Ленда были обоснованны. Здесь, в открытом океане, совершенно лишенном островов, нечего было и думать о бегстве. Осталось лишь покориться своей участи.

Однако у меня была слабая надежда подействовать силой убеждения там, где хитрость и сопротивление ни к чему не вели. Не согласится ли капитан Немо по окончании путешествия освободить нас, взяв клятву никому не говорить о его существовании?

Приступить к этому нужно было очень осторожно. Надо было искусно воспользоваться благоприятной минутой, так как капитан в самом начале решительно объявил, что его тайна требует нашего вечного заточения на «Наутилусе». Теперь, вероятно, он был уверен, что мое четырехмесячное молчание было следствием того, что я совершенно покорился своей участи. Поднять этот вопрос теперь значило бы возбудить его опасения, а это могло только навредить осуществлению нашего замысла. Все это я взвесил и обдумал, а потом поделился своими соображениями с Консейлем, который был встревожен не менее меня. В конце концов, мы уже теряли всякую надежду когда-либо увидеть себе подобных людей, и эта мысль, несмотря на то, что я не склонен поддаваться унынию, приводила меня в содрогание, особенно теперь, когда капитан Немо на всех парах летел к южной части Атлантического океана!

В течение девятнадцатидневного путешествия с нами не случилось ничего примечательного. Капитан редко показывался, он, по-видимому, занимался в библиотеке. Мне попадались на глаза раскрытые книги, преимущественно по естественной истории. Моя книга «Тайны морских глубин» была испещрена заметками, написанными на полях его рукой, иногда эти заметки противоречили моей теории и моей системе. Капитан очень редко входил со мной в прения по этому предмету и довольствовался беглой критикой. По временам раздавались звуки его органа, на котором он играл с большим чувством, но это происходило большей частью по ночам среди таинственного мрака, когда «Наутилус» успокаивался в пустынном океане.

Большую часть этого путешествия мы совершали по поверхности. Лишь изредка виднелись парусные корабли, направлявшиеся к мысу Доброй Надежды.

Однажды нас преследовало китоловное судно, вероятно, принявшее «Наутилус» за громадного кита. Капитан, для того чтобы охотники не теряли даром времени и не тешили себя пустой надеждой, резко прекратил эту охоту, мгновенно уйдя вглубь. Этот случай сильно заинтересовал Неда Ленда: он, наверное, сожалел, что китоловы не разбили своими гарпунами вдребезги наш железный китообразный корабль.

Рыбы, которых я и Консейль здесь видели, мало отличались от встреченных нами в других широтах. Самые замечательные образцы из страшного отряда хрящевых рыб-акул, подразделяющихся на три подотряда и заключающих в себе не менее тридцати двух семейств, — это полосатая акула, длиной пять метров, с округленными брюшными плавниками, на спине у нее шесть длинных черных, параллельно расположенных продольных полос; а также жемчужная акула, пепельно-серого цвета, с семью жаберными щелями, одним спинным плавником почти на самой середине туловища.

Попадались также так называемые морские собаки, самые прожорливые из всех акул. Нельзя, конечно, вполне доверять рыболовам, однако они рассказывают, будто в брюхе одной такой акулы нашли однажды голову буйвола и целого теленка, в другой — матроса в форме, в третьей — вооруженного солдата, в четвертой, наконец, — всадника с лошадью. Я не мог проверить степень их прожорливости, так как ни одной акулы не попалось в сети «Наутилуса».

Нас неотступно сопровождали целые стаи дельфинов, всегда по пять-шесть особей. Они в прожорливости не уступают акулам, особенно если верить копенгагенскому профессору, который будто бы нашел в желудке дельфина тринадцать морских свиней и пятнадцать тюленей. Правда, ему попалась касатка, длина которой доходит до двадцати четырех футов. Встреченные нами здесь дельфины отличались необыкновенно длинным и узким рылом, примерно в четыре раза длиннее головы. Тело у них длиной три метра, спина черная, а брюхо розовато-белое, изредка испещренное маленькими пятнышками.

Упомяну еще о виденных мной замечательных умбрицах — рыбах из отряда колючеперых, принадлежащих к семейству горбылей. Некоторые писатели, скорее поэты, чем натуралисты, утверждают, что эти рыбы обладают мелодичным голосом и задают концерты не в пример лучше людских. Не смею отрицать это, скажу только, что нам они не соблаговолили спеть серенады.

Кроме того, Консейль распределил по разрядам всех летучих рыб, которые нам встретились. Очень любопытно было наблюдать, с какой ловкостью дельфины за ними охотились. Как бы высоко ни взлетала несчастная рыбка, какие бы зигзаги она ни выделывала в воздухе, всюду ее ожидала открытая пасть дельфина. Когда эти летучки со светящимися ртами ночью поднимаются в воздух и, сверкнув, снова погружаются в воду, они напоминают падающие звезды.

Наше путешествие продолжалось до 13 марта без особенных приключений. Весь день 13 марта был занят промерами глубины, что живо меня заинтересовало.

Мы прошли около тринадцати тысяч лье с момента нашего выхода в Тихий океан. Мы находились на 46°372 южной широты и 37°532 западной долготы. В этих местах капитан «Геральда» Денхэм опускал зонд на четырнадцать тысяч метров и все-таки не достиг дна, а лейтенант Паркер с американского фрегата «Конгресс» так же безуспешно погрузил зонд на пятнадцать тысяч сто сорок метров.

Капитан Немо решил опуститься ко дну с целью установить точную глубину этой части Атлантического океана. Я приготовился записывать результаты этого опыта.

И вот «Наутилус» начал производить маневры, за ходом которых я следил с величайшим любопытством.

Мы с капитаном стояли в салоне и наблюдали за быстрым движением стрелки манометра. Вскоре мы оставили над собой слои воды, в которых живут почти все рыбы.

Большинство рыб может жить только у поверхности морей и рек, но другие, не столь многочисленные, живут на довольно значительной глубине. Среди последних я увидел одну акулу с семью жаберными щелями, рыб-телескопов с огромными глазами, кузовков с сероватым панцирем и, наконец, долгохвостов, выдерживающих давление сто двадцать атмосфер на глубине тысяча двести метров.

Я спросил капитана, видел ли он рыб на большей глубине.

— Редко, — ответил он. — Но что говорит об этом современная наука?

— А вот что. Нам известно, что в глубинах моря растительная жизнь прекращается быстрее жизни животной. Там, где отмирают последние растения, животные еще существуют. Устрицы, например, живут на глубине две тысячи метров, и Мак-Клинток, герой северных морей, вытащил живую морскую звезду с глубины двух тысяч пятисот метров. Экипаж английского фрегата «Бульдог» поймал звезду на глубине более одного лье. Но вы, капитан, пожалуй, все-таки станете утверждать, что мы еще ничего не знаем?