Ностальгия - Игорь Поль

– Группы два, четыре, пять. Снайперов на позиции. Огонь по пулеметчикам. Минометам открыть огонь. Группы два и пять – пулеметчикам внимание на ворота. Бить по любому шевелению.

Не успеваю договорить, как уже свистят мины и со звоном лопаются одна за одной с большим перелетом где-то за деревьями. Пулеметы революционеров открывают бешеный огонь по своим секторам. Пули с противным треском дырявят массивный шкаф позади меня. Обрушивают пласт штукатурки. Кирпичная крошка летит от окна.

– Слышь, Барбос, это Масляный, давай ближе один, – слышу из коммуникатора подобие корректировщика.

Мины снова свистят, и одна из них удачно бьет в верхний край бетонного забора, выбив в нем здоровущую дыру.

– Лево чуток, Барбос! – кричит корректировщик, и снова – «вжи-и-и-и-и-бум-бум». – Так держать, Барбос! Дай зажигалок! – Свист и грохот в ответ. Размеренное буханье перекрывает пулеметный огонь. Бой разгорается и идет своим чередом.

– Ой! – вскрикивает совершенно по-детски гранатометчик у крайнего справа окна, словно его шершень в шею укусил, и что-то разглядывает на себе удивленно. И, привалившись к стене, так и остается сидеть с выражением крайнего удивления в стекленеющих глазах. Кирпичная пыль курится над его головой красной дымкой.

– Группы два, четыре, пять. Гранатометчикам – огонь по окнам. Смена позиции после каждого выстрела, – и второму номеру убитого, который лежит под соседним окном: – Чего разлегся? Хватай трубу и бей по окнам, лапоть!

Слово «лапоть» мне очень нравится. Я не знаю его значения, но вот поди ж ты, прицепилось откуда-то. На мгновение высовываю нос в разбитое окно и тут же ныряю обратно. Во дворе красивыми брызгами горящего фосфора рвутся зажигательные мины. Одна удачно падает на крышу комендатуры, и вскоре оттуда уже поднимается столб черного дыма. Умолкает один пулемет – четко слышу нарушение ритма ответного огня.

– Группы два, четыре, пять! Всем стрелкам, беспокоящий огонь! Пулеметчики, не вмешиваться – внимание на ворота!

Гранатомет рядом со мной хлопает оглушительно, заполнив комнату вонючим выхлопом и пылью. Высовываюсь на мгновение – вспышки сквозь дым на фасаде.

– Меняй позицию, – кашляя от пыли, кричу гранатометчику. – Не зевай!

Выкатываюсь на перекосившуюся лестницу, закрывая нос рукавом. Моя троица вся тут. Внизу беспокойно топчется резерв – группа стрелков. Гранатометчик, молодой дюжий мулат, неуклюже толкается в соседнюю дверь.

– Отойди, деревня! – важно говорит ему Первый и парой выстрелов из дробовика сшибает дверь с петель. – Вот как надо, – скалится довольно, ожидая похвалы.

Оставшийся без командира гранатометчик перепуган до усрачки. Ноги у него как ватные. В голове туман. Надеюсь, он хотя бы себе под ноги не пальнет. Парень проталкивается в дверь, и вскоре дымный выхлоп выстрела выплескивается на лестницу.

– Все вниз! – командую своим. – Резерв, держаться за мной!

Прыгаю по ступеням. Нижний пролет обрушился. Осторожно держась за арматуру, спускаюсь на руках в груду обломков.

– Группы два, четыре, пять! Почему не слышу наблюдателей?! Наблюдатели, мать вашу, живы?

– Я жив, – говорит кто-то сквозь треск.

– Ты – это кто? – злюсь, перескакивая на очередной каменный островок.

– Я – Сито. Четвертая группа. Я на крыше, только тут провалилось все, одно только окно на чердаке свободно.

– Ты вот что, Сито, не забывай докладывать, что видишь. И стрелять не вздумай! Только смотри и докладывай. Понял?

– Понял. Вижу взрывы. Пулемет справа бьет. Левый затих вроде. С нижних этажей тоже стрелять начали.

– Понял тебя, Сито. Раз в минуту докладывай. Вторая и пятая, наблюдателей назначить, срочно. Докладывать каждую минуту!

– Сделаем. Ясно, – нестройно отзываются командиры.

Высоко над головой грохот. Вылетает дверь в дыму. Прыгают вниз обломки, стучат по стенам вокруг.

– Из гранатометов садят! – возбужденно кричит Первый, мой телохранитель.

Нашего новоиспеченного гранатометчика накрыло, похоже. Дьявол, говорил же ему – меняй позицию!

– Это Сито! Бьют из гранатометов!

– Ясно. Не пропусти, как выбегать начнут!

– Не пропущу.

– Это Ясный, вторая группа. У нас тихо, только с чердака постреливают, – докладывает наблюдатель с тыла.

– Давно затихли?

– Минут несколько. Мы им из труб хорошо дали.

– Понял, наблюдай дальше. Группы два, четыре, пять, внимание, возможно, сейчас пойдут на прорыв.

– Ясно. Поняли. Ага.

Вместе с резервом выбегаю во двор. Кто-то присвистывает удивленно: правая сторона дома – одни стены, остальное провалилось к чертям. Двор закидан обломками. Кто-то лежит под кипарисом, не разобрать, кто именно. Жилец, видимо.

– Это Ясный! У нас затихло все, не стреляют больше.

– Это Сито. У меня стреляют. Пулеметы снова лупят. Оба.

Выбегаем за угол. Свист мины. Разрыв осколочной прямо перед воротами. Звон осколков по камню.

– Резерв, ложись! Занять оборону! Все внимание – вон туда. Ты и ты, лечь здесь, наблюдать за тылом, – кричу своей своре.

Бойцы расползаются по земле. Щелчки затворов. Страх, неуверенность, азарт, любопытство, жадность, желание свалить ко всем чертям – чего только не льется в мой многострадальный котелок.

– Не дрейфить! Покажем им! Целиться лучше! – подбадриваю криком, который почти не слышен из-за грохота вокруг.

«Ага. Щас… Шнурки поглажу… Шустрый какой… А ничего пацан, не ссытся… Разбежался… Ща как дам по башке…» – от многоголосого мысленного хора хочется закрыть уши руками.

– Бегут! Бегут, командир! – истошный вопль Сито.

– Гранаты к бою! – приказываю и в коммуникатор: – Пулеметчики, готовсь! Прорыв!

И тут же грохот, свист осколков, пламя над головой – залп из гранатометов впереди. Ручные гранаты летят из-за забора, лопаются на середине улицы. Сильный взрыв раскидывает плети колючки – видимо, детонирует какой-то управляемый фугас. И из дыма выныривают неясные фигуры. Одна, две, много…

– Огонь! Огонь! – ору истошно, посылая перед собой длинные очереди. Дьявол, как же мне не хватает автоприцеливания сейчас!

Со страху и потому что в упор, мой резерв лупит так, что залюбуешься. Искры рикошетов от мостовой. Пулеметные трассы чертят дым вдоль улицы. Огонь в упор косит отчаянно бегущих людей.

– Гранатами огонь! – и сам выхватываю рубчатое яйцо и срываю кольцо.

Ворота скрываются в дымных вспышках. Чей-то отчаянный вопль на высокой ноте. Огонь стихает. Впереди никого. Только продолжает выть раненый за забором. Скулят рядом. Первый. Смотрит виновато, зажав плечо рукой. Зацепило напоследок. Мысли его – собачья вина. «Подвел я тебя, тененте-дьявол». Боль. Ему так больно, что он только и может, что скулить сквозь зубы.

– Эй, кто тут! Медик есть? – спрашиваю.

– Я медик. – Черный, как смоль, коновал разрезает куртку Первого. – На, прижми, – говорит, подавая марлевый тампон. Все, что он может сейчас сделать.

– Вторая, четвертая, пятая, продолжать беспокоящий огонь!

– Понятно. Сделаем. Ладно.

К выстрелам примешивается какой-то низкий гул. Показалось? Нет, вот снова. Теперь уже все удивленно оглядываются. Гул давит на уши. Огонь постепенно стихает.

– Огонь не прекращать! Огонь! – кричу в коммуникатор.

«Вжи-и-и БАМ-М-М!!» – огненный росчерк вспухает ослепительным шаром на месте комендатуры. Боль в глазах – плазменный разрыв. Крики вокруг. Боль. «Как больно! Глаза! Мои глаза!» Многоголосый мысленный вопль вот-вот разорвет череп. Тень мелькает над землей. Рев пригибает меня к земле.

– Имперцы! Десант! Продали нас, суки! Валим! Они везде! – несутся суматошные вопли.

Мутная пелена сквозь искры в глазах. Что-то огромное заслоняет свет. От его поступи дрожит палуба под ногами. Яростно тру глаза. Смаргиваю слезы. Рев многоствольного пулемета разрывает мне перепонки. Да это же КОП! Комплекс огневой поддержки мобильной пехоты! Наши!

Стальной верзила с пушкой-конечностью справа и многоствольным пулеметом слева снова с визгом раскручивает ротор. Гремит длинная очередь. Куда он бьет? И тут же понимаю – куда. Бойцы моего резерва, кто где, разлетаются брызгами плоти. Кто-то еще бежит в дым, кто-то со страху или от отчаяния выхлестывает в грудь истукану остатки магазина, искры со звоном разлетаются от его груди. Сопло щелкает коротко, и струя огня вырывается из человекоподобной фигуры. Звериные вопли сжигаемых до костей живых существ. Я бы рад закрыть свой череп, но не могу. Чужая боль врывается мне прямо в мозг. Смертный ужас. Ненависть. Ярость. Леденящий страх, лишающий воли. Снова боль. Не выразить словами, как больно. Тонны боли! Километры боли! Гигаватты боли! КОП снова переступает, разворачивает торс. Реактивный выхлоп справа. Яркая вспышка дальше по улице, там, где лежали наши пулеметчики.

– Мы свои! Союзники! – отчаянно кричу, размахивая руками над головой.

Первый опрокидывается на спину, прошитый чьей-то короткой очередью. Неясные быстрые фигуры прыгают в дыму.