Право на Тенерифе - Ирина Александровна Лазарева
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Порой ему хотелось скучать, он даже насильственно вынуждал себя думать о ней. И если на какое-то мгновение ему удавалось начать тосковать по ней, то тут же на смену этому робкому ощущению где-то глубоко внутри приходило острое понимание того, что ему просто-напросто все это было не нужно. Тоска по дочери, да еще нездоровой дочери, с которой он все равно не будет больше вместе, – для чего ему эта печаль? К чему? Ничего не приходило на ум.
Более того, он не мог найти ответа, зачем ему вообще была дана дочь и для чего он когда-то стал отцом – непонятная, навязанная роль. Нет, Антон бы лгал себе, если бы продолжал убеждать себя в том, что Катя ему еще была хотя бы отчасти дорога. Он знал про себя, что любит Катю только тогда, когда она рядом. Когда она далеко – в душе его нет никаких чувств к ней. Отрезанный ломоть, вот что она для него.
Он еще несколько раз пролистал фотографии Юли с дочерью. «Какое, однако, самодовольное лицо у нее!» – подумал он, разглядывая улыбку своей бывшей жены. На миг ему показалось, что этот пост был выложен для него одного, чтобы задеть его, чтобы вызвать в нем зависть. Даже Катя – и та вдруг выздоровела, словно хотела показать ему, что без него и ей лучше.
Антон закрыл глаза, полностью отдаваясь внутренним ощущениям: кипяток зависти ошпарил все внутри, лишая его способности думать и чувствовать что-то еще. Через несколько минут он оправился от болевого шока и открыл глаза, но черные круги застилали все вокруг, и он уже не видел экрана компьютера перед собой.
Как и всякий эгоистичный, недалекий и слабый человек, Антон обладал весьма удобным качеством: проблемы и беды окружающих казались ему всегда ничтожными, а свои – непреодолимыми. Если кто-то болел, он знал, что нужно щадить этого человека, но не потому, что ему было жаль его, а потому что другое поведение вызвало бы осуждение окружающих. Справиться с осуждением многих сложнее, чем с осуждением одной жены, поэтому лучше было не рисковать.
Но при этом Антон никогда никому не давал времени болеть долго. Если прошло несколько месяцев – значит, человек выздоровел и его уже можно не щадить, ему можно завидовать, можно втайне желать ему зла. Если Катя похудела – значит, она выздоровела и ее тоже можно не щадить, как, собственно, и Юлю. Хотя в действительности люди так быстро не выздоравливали, а Кате… Кате было суждено бороться с болезнью долгие мучительные годы, и он бы знал это, поддерживай он настоящую отцовскую связь с ней.
Удивительное дело: когда он жил с Юлей и Катей, Антон странным образом сдерживал в себе все эти естественные позывы, всю эту расползающуюся черную плесень злости и зависти. Но теперь, с новой женой, совсем не такой принципиальной, как Юля, он наконец освободился и дал своим позывам разгуляться. Эта мысль рассердила его: она не льстила ему, оттого была неприятна. Но и опровергнуть ее сразу не получилось – доводов не нашлось, и это было тем более досадно.
Вдруг Антон не выдержал и вскочил из-за стола. Жена сидела на диване и пыталась смотреть телевизор и писать что-то в телефоне, а ребенок постоянно лез к ней и хныкал, теребил ее, добиваясь внимания.
Антон подошел к дивану, сел рядом с ней, взял ребенка на колени, отчего тот перестал плакать. Антон стал щекотать сына до тех пор, пока он не заулыбался тем неповторимым умилительным образом, каким умеют улыбаться лишь грудные дети. Поймав улыбку малыша, он сделав несколько селфи с ребенком, затем посадил сына на пол, ребенок стал снова кричать. Антон же пошел писать пост в Фейсбук с гордым хештегом #ПапаРодкин, по своей фамилии «Безродкин».
В это время на весенней улице, рядом со школой, столкнулись две подруги: Марина и Женя. Они смогли улыбнуться друг другу по-настоящему, а не так кисло, как в былые времена. Женя вела за руку двух сыновей, а старший шел немного впереди. Мальчики подросли, стали спокойнее, и Женя выглядела умиротворенной.
– Вы куда идете? – поинтересовалась Марина.
– Да мы к педиатру на прием, на три приема, если честно.
– Сегодня же суббота? Вы заболели?
– Да нет, здоровы, тьфу-тьфу. Наша педиатр сегодня дежурит, вот мы к ней и записались. Мы сдавали анализы для медкарт, осталось только ей отнести, чтобы она все завершила.
– Ясно, а для чего это? – Марина зевнула, ведь она, далекая от детских тем, совершенно не поняла значимости слов подруги.
– Медкарты нужны для оформления детей в садик, – пояснила ей Женя.
– В садик?! – переспросила Марина и поперхнулась, закашлялась. Но, прочистив горло, она довольно заулыбалась.
– Да, буду на работу выходить. А ты куда идешь?
– А у меня тут дела есть, – Марина с большим трудом удержалась от подробностей; она по-прежнему не готова была ни с кем делиться своим самым сокровенным.
На том и расстались: Женя с детьми пошла дальше вдоль школы, а Марина свернула, перешла дорогу и углубилась во дворы, направилась к старому муниципальному зданию. Сегодня там был короткий день, потому она пошла пораньше. Поздоровавшись с охранником, Марина прошла в кабинет, ставший ей почти родным за последние годы, хоть и сидели в нем самые равнодушные люди. В это утро на месте был всего один специалист: та самая «новенькая» девушка, теперь отработавшая больше года в опеке.
– Здравствуйте, здравствуйте, – вежливо встретила она Марину. – Надумали чего?
– Да, – с порога заявила Марина с некоторым торжеством, – дайте мне любого ребенка. Скиньте ссылки на тех, кого прямо завтра дадите. Я выберу из тех, кто есть.
– Но вы же понимаете, что это будут очень тяжелые дети, – торопливо заговорила специалист, – здоровых днем с огнем не сыщешь.
– Понимаю, – выпалила Марина, – все понимаю.
– Ну и зачем вам такая ноша? – специалист начала улыбаться, словно намекая на что-то.
«Как же быстро заматерела-то», – пронеслось в голове у Марины. Девушка, как всегда, намекала на взятку, но Марина ничего давать ей не собиралась, лишних денег у нее не было ни копейки, а если бы и были, потратила бы лучше на ребенка, чем на чиновников.
– Это уже мои проблемы, от вас жду только ссылки, в наставлениях не нуждаюсь, уже не девочка я, сама сообразить могу, что к чему.
– Это все прекрасно, – отвечала как ни в чем не
