Сокровища короля - Элизабет Чедвик

– О боже, – прошептала Мириэл и опустила голову в ладони, пряча лицо, отчаянно ища темную тропу к забвению. Лучше б он вспылил, заревел на нее, как разъяренный бык, ударил. Эта усталая рассудительность куда более жестокое бичевание.

– Ты его любишь?

– Да, – ответила она сквозь сплетенные пальцы, – На свою беду. Но теперь между нами все кончено.

– Не кончено, – тихо возразил Роберт, – ведь ты носишь его семя.

– Я думала, у меня не может быть детей, – беспомощно повторила она, понимая, что это слабое оправдание. Словно ребенок, тайком уминающий сладости, она надеялась избежать разоблачения. Не удалось. Она попалась в ловушку, которую сама себе подстроила. – Если б можно было изменить прошлое, я б сделала это не задумываясь.

Он схватил ее за запястья и рывком опустил их вниз, открыв ее лицо своему взору.

– И вышла бы замуж за него, а не за меня? Смотри мне в глаза, Мириэл. Перестань прятаться и хоть раз наберись смелости честно взглянуть мне в лицо. – В его тихом, рассудительном голосе слышались гнев, боль и явная, откровенная ревность– то, чего она ждала с самого начала. – И вышла бы замуж за него, а не за меня? – повторил он.

– Нет. И не позволила бы матери внять сладким речам бродячего музыканта, – вскричала Мириэл. – Дедушка говорил, что я такая же, как она. Я ему не верила, но теперь знаю, что он был прав. Лучше б мне вообще не родиться на этот свет. – Роберт крепко держал ее за руки, и это означало, что теперь ей не удастся ни спрятаться, ни вырваться от него, но она все же попыталась.

Давление его рук лишь усилилось.

– И как долго это продолжалось? Давно ли я стал рогоносцем? – стал пытать он ее. – Ты познакомилась с ним задолго до того, как я привел его к нам в дом, но вы сделали вид, будто впервые видите друг друга. Вы уже тогда были любовниками?

Он с такой силой сдавил ее запястья, что Мириэл охнула.

– Нет, клянусь! Мы были вместе всего пару раз. Честное слово! Я понятия не имела, что его корабли перевозят твой товар. Я вообще не знала, что это его корабли, пока ты не привел его домой в тот вечер.

– Но ведь ты знала его еще в монастыре Святой Екатерины. Мне это сказала сама настоятельница.

– Да, он был болен, лежал в лазарете. Я спасла его от смерти, и в благодарность он проводил меня до Ноттингема и дал мне денег, чтобы я смогла начать новую жизнь. Мы расстались, и до того вечера, когда ты привел его к нам, я его ни разу не видела. Это правда, клянусь тебе, истинная правда!

Роберт свирепо смотрел на нее. Мириэл слышала, как он тихо поскрипывает зубами, не разжимая губ.

– Отпусти, мне больно.

– А разве я не вправе наказать тебя? Кто посмеет помешать мне, если я возьму прут и отхлестаю твою бесстыжую задницу?

Мириэл с тошнотворной ясностью представила отчима, возвышающегося над ней, представила его багровое от злости лицо и то, как он распалял себя, готовясь избить ее. Последний раз, когда это случилось, она оказала ему яростное сопротивление, защищалась с остервенением и решимостью, достойной настоящего мужчины, и едва не сожгла весь дом. Теперь у нее не было ни душевных, ни физических сил на то, чтобы дать отпор. Если Роберт захочет ударить ее, она вряд ли сумеет помешать ему.

– Сомневаюсь, что тебе вообще можно помешать, – ответила она. – Ударь меня, если хочешь, но это ничего не изменит.

Роберт побелел.

– А следовало бы, – пробормотал он, но выпустил ее из своих тисков и, отвернувшись, зашагал по комнате, зарываясь пальцами в свою густую шевелюру. – Я верил тебе, а ты мое доверие и любовь променяла на грязную похоть.

Его слова, то, как он произнес их, резанули ее по сердцу, будто нож, ибо в них была неоспоримая истина, и в то же время они были далеки от правды.

– Нет, все было не так.

– Он обрюхатил тебя и прямиком направился к другой женщине. Если это не грязная похоть, тогда что же? – неумолимо продолжал Роберт. – Да, собственно, я и не хочу этого знать. Для меня важно одно: ты отдалась ему, а ведь твоя любовь и верность принадлежат мне.

Он остановился и невидящим взглядом уставился на резной дубовый буфет у стены. И вдруг, выругавшись, взмахнул кулаком, скинув поднос с графином на пол, и изо всей силы пнул буфет ногой, так что сломал часть узора на его дверце.

Мириэл вздрогнула, прекрасно понимая, что этот убийственный удар предназначался ей. Вздрогнула еще и потому, что сознавала свою вину, но не знала, как исправить положение.

– Хочешь, чтобы я ушла?

Роберт повернулся к ней. Его глаза сверкали, грудь тяжело вздымалась.

– Нет, – хрипло произнес он. – Незачем выносить сор из избы. Если ты уйдешь, весь Линкольн узнает, что я по твоей милости стал рогоносцем. С какой стати я должен страдать принародно за твою измену?

Мириэл опустила голову и прикусила губу. Она сказала чистейшую глупость. Куда она пойдет? К Николасу и его рыжей любовнице? В монастырь Святой Екатерины? Роберт, будучи ее мужем, вправе претендовать на всю ее собственность, и он, вне сомнения, не преминет забрать все себе, если она его покинет. И тогда она останется лишь с припрятанными в тайнике мешочками частично израсходованного серебра и короной королевы Матильды, которую даже вытаскивать опасно. К тому же, больная и несчастная, как сейчас, разве сумеет она заботиться о себе или родить ребенка среди чужих людей?

Роберт сложил на груди руки:

– Залатаем то, что у нас осталось. И, поскольку своих детей у меня быть не может, я признаю твое незаконнорожденное дитя своим наследником. Будет хоть какая-то польза от твоего греха.

– Лучше б ты никогда не знал об этом, – несчастным голосом проронила она. – Ради своего же блага, не ради меня.

Роберт хмыкнул:

– Я тоже предпочел бы не знать, ибо, хоть я и могу простить тебе все на свете, доверие – другое дело. Ты его лишилась навсегда. – Увидев, что она пытается заговорить, он поднял указательный палец. – И больше ни слова об этом. Тема закрыта. Я пришлю Элфвен сменить мокрые простыни, и, когда ты отдохнешь, мы выйдем к людям рука об руку и объявим нашу радостную новость. – И, подтвердив свое решение энергичным кивком, он вышел из комнаты.

Мириэл рухнула на кровать и закрыла глаза. Вместо слез в глазах ощущалось сухое жжение. Внутри скопился океан горя и ужаса, но огромный камень препятствовал его выходу наружу. Если повернуть голову, она увидит свет, льющийся в открытые ставни, манящий ее к окну. Она все еще худенькая, легко пролезет в проем; у нее нет живота, который воспрепятствовал бы ее грациозным движениям. Чего ей стоит взобраться на подоконник и выпорхнуть из окна, словно птичка? Нет ничего легче и глупее. Здесь недостаточно высоко, мгновенная смерть ей не гарантирована. А если она убьет себя, она будет дважды проклята, потому что вместе с ней погибнет и ребенок, которого она носит. Ребенок Николаса. Мириэл положила руку на живот. Ею владели страх и недоумение. Прежде уверенная в том, что она бесплодна, о ребенке она думала, как о чем-то далеком и несбыточном, – порой с тоской, чаще с ужасом. Ее страшили роды, и она плохо представляла, как будет управляться с кричащим младенцем, даже если благополучно разрешится от бремени. В девичестве она всегда сторонилась чужих детей, не желая учиться обращению с ними. Теперь же у нее не было выбора. Как когда-то ее мать, она оказалась в ловушке.