Мистер Вечный Канун. Уэлихолн - Владимир Торин

Плиты дорожки холодили босые подошвы. Под открытым небом легче не стало. Томми почувствовал, что вот-вот упадет в обморок.

Толкнув калитку, мальчик вышел на тихую пустынную улицу. По мостовой носились туда-сюда листья. Хмурое небо чернело и нависало низко-низко. Уже зажгли фонари. Светились окна домов. Барнсы выставили на ступеньки крыльца несколько тыкв с вырезанными глазами и улыбками. Злобные тыквенные рожи провожали мальчика своими свечными взглядами.

Томми не узнавал дороги — он будто впервые видел эти почтовые ящики и фонари. Прохожих не было, чему он не мог не обрадоваться: если все получится, лишние зеваки могут только помешать, если нет — он не будет выглядеть смешно и нелепо. Хотя ему сейчас было так плохо, что он все равно воплотил бы задуманное в жизнь, даже если бы мимо прогудел в два десятка медных глоток духовой оркестр.

Томми повернулся спиной вперед и медленно побрел прочь от Крик-Холла. Идти таким образом было неудобно. Поначалу мальчик шел неуверенно, пошатываясь и теряя равновесие, но с каждым шагом он все больше привыкал к подобному странному способу передвижения.

Со стороны его поведение могло показаться странным, но Томас Кэндл прекрасно знал, что делает: он шел по улице задом наперед в одной лишь вывернутой наизнанку пижаме, потому что просто пытался встретить мисс Мэри.

«Но почему подобным странным образом?» — спросил бы кто-то.

«Да потому, что она — ведьма! — был бы ответ. — А все знают, что ведьму можно встретить, надев одежду навыворот и пройдясь по улице задом наперед. Или думают, что знают: с этими суевериями никогда нельзя сказать точно…»

Томми двигала простая логика: он считал, что его заколдовали, и хотел, чтобы ему кто-то помог. А помочь могла лишь другая ведьма… добрая ведьма. Такая, как мисс Мэри. Мисс Мэри лучше всякого рыбьего жира. Что может быть проще?..

Томми пятился, следуя по улочке, которая полого ползла вниз с холма. Не позволяя себе оборачиваться и подглядывать, он надеялся и ждал. Ждал, что вот-вот… вот сейчас она появится… еще немного… еще пару футов…

Но он все шел и никого не встречал. И с каждой секундой, с каждым пройденным шагом он отчаивался все больше. В голове стучало: «Что ты делаешь?», «Куда ты идешь?», «Вот бы Чарли посмеялся…» и «Врут они все про ведьм: зачем им к тебе являться, даже если ты пятишься и надел одежду навыворот? Это же глупо!»

Томми так задумался о том, какой на самом-то деле дурацкой была его идея, что в первый миг и сам не заметил, как на кого-то натолкнулся.

Да! Это была она! Он ее встретил!

— Получилось!

Томми обернулся.

— Что получилось? — спросила мама.

Не сработало! Не вышло! Конечно, а чего еще ожидать от глупых суеверий?!

— Это ты? — захныкал мальчик. — Почему это ты?

— А ты кого рассчитывал увидеть? — удивилась мама.

В руках у нее был коричневый бумажный пакет, из которого торчали длинные французские багеты; оттуда же пахло специями. Мама просто возвращалась из лавки.

Томми был раздосадован — нет, он был в настоящем отчаянии: все его надежды рухнули, сброшенные с обрыва и придавленные этим коричневым пакетом.

— Ну-у-у… — Томми разочарованно опустил голову. — Это всего лишь ты…

— Так, я не «всего лишь», а твоя мама, Томас Кэндл, — строго сказала мама и взяла сына за руку. — Позволь спросить, что ты делаешь на улице в таком виде? Да еще и босиком! Ты ведь болеешь!

— Не позволяю, — храбро заявил Томми и попытался выдернуть руку, впрочем, без особой надежды освободиться: мама умела цепляться, как кошка, которая карабкается по дереву.

— Что? — она не поняла.

— Не позволяю спросить, что я делаю на улице в таком виде.

Мама гневно поджала губы. Вот сейчас он, кажется, уже был вблизи от того момента, когда перегнутая палка ломается. Странно, что от выражения ее лица кругом не начали загораться деревья, а мертвые птицы не попадали дождем на мостовую.

— Ты наказан, Томас Роберт Кэндл, — сказала мама и потащила упирающегося сына за руку к дому. — И для твоего же блага постарайся, чтобы за сегодняшний день я больше не называла тебя полным именем. Ты ведешь себя так, что мне за тебя стыдно.

Это было худшим заявлением от мамы, какое когда-либо слышал Томми. И самым пугающим. Мальчик знал: мама не любит, чтобы ей было стыдно, и поэтому непременно придумает для него какое-то исключительно ужасное наказание.

— Дома тебя ждут еще три ложки рыбьего жира, — сказала она.

— Ты злая… — гневно всхлипнул Томми и шмыгнул сопливым носом.

— А ты маленький, — мстительно ответила мама и повела сына домой.

— Ты куда-то собираешься, дочка?! — раздалось со второго этажа.

Стоило Кларе вдеть руки в рукава пальто и снять с вешалки берет, как мама тут же это почувствовала. В ее голосе прозвучало намного больше заинтересованности, чем обычно: она была взволнована и будто бы чего-то ожидала.

— Да, я иду в парк! — громко ответила дочь, нырнув головой во тьму лестничного пролета.

— На ночь глядя! — возмутилась София, но, как показалось дочери, неискренне. — Какой такой парк?

— Фонари уже второй день горят, мама! Там очень красиво, я хочу посмотреть! — Клара затаила дыхание и забросила крючок: — Но если ты настаиваешь, я останусь. Почитаю тебе какую-нибудь книжку.

— О, нет-нет! — запротестовала мама, и Клара не смогла сдержать торжествующую улыбку. — Зачем тебе со старухой сидеть? Ступай, ступай!

— А ты чем займешься?

— Да спать лягу, — солгала София Кроу, явно считая себя великолепной актрисой. — Что-то в сон клонит…

— Тогда спокойной ночи, мама.

— Клара, ты повесила метлу? Ты ведь знаешь, что меня мучают кошмары.

Клара вздохнула. Ох уж эти нескончаемые суеверия и приметы — мама просто жить без них не могла. Каждый вечер, перед тем как отправиться спать, она заставляла дочь вешать на дверь спальни метлу — это, по мнению Софии Кроу, должно было оградить ее ночной сон от кошмаров.

— Повесила, мама.