i c2ab19a2c5d6e8bb - Unknown

   – Ты добился своего… – Леонид услышал в голове отдаленный мыслеобраз существа. – Они счастливы. Или как это называется…

   – Именно счастливы, – хмыкнул Хромой. Он уже разучился говорить так, как ОНИ.

   – Но, ты же понимаешь, это лишь отсрочка. Они алчны, агрессивны, жестоки. Они уже уничтожили себя один раз. И сделают это вновь. Зачем ты продлеваешь их агонию?

   – Потому что мы… нет, потом у что ВЫ – неправы. Да, люди жестоки, да, они любят убивать, да, со стороны они не лучше волколаков… Но они сильнее нас. Стоя на краю гибели, они могут измениться. Пока они продолжают борьбу, пока рвутся вперед, они способны на все…

   – Ты стал другим… Ты открываешь рот, чтобы общаться. Мы почти не слышим тебя.

   – Значит, так должно быть… Как моя старая биооболочка?

   – Жизненные показатели снижаются. Скоро уже ты не сможешь вернуться. Или ты и не собираешься?

   – Какой догадливый! – протянул Хромой с улыбкой. – Наши виды похожи сильнее, чем мы думали. Количество нейронных связей в мозгу достаточное для сохранения способностей. Правда, организм их рассчитан на использование разве что небольшого процента от возможностей мыслительного центра. Но это решаемо… И – да, я решил присоединиться к ним. Ведь, прожив здесь все эти годы, я сам изменился. Они научили меня сопереживать, любить, надеяться… Несмотря на вс е свои недостатки, всю свою грязь, они прекрасны… Каждой черточкой их неповторимых лиц, каждым жестом. Они прекрасны. И я хочу стать похожим на них.

   Мутант замолчал. «Как тяжело определить по нам, о чем мы думаем… Да и есть ли у нас вообще лица?»

   – Мы решили, что ты можешь остаться. Только ответь: каково это, быть в человеческом теле?

   Громкий смех «старика» заставил его соплеменника сильнее вжаться в спасительную тень.

   – Тесно!

  * * *

   Существо сидело на валуне, опустив длинные руки в жухлую траву. В нескольких метрах от него, под солнечными лучами, пробивающимися сквозь пушистые пепельные облака, таяли остатки купола, стальным колпаком закрывавшего эту местность в последние годы. В угольных глазах не отражалось ни капли сожаления, разве что глубокая задумчивость.

   На камень рядом опустился чернокрылый ворон, вполне обычный, в отличие от своих родственников по птичьей линии, превращенных радиацией в Крылатых. Переступил на серых когтистых лапках, повернул на бок голову с блестящими глазками-пуговками и коротко каркнул, привлекая внимание существа.

   Гуманоид медленно развернулся в сторону птицы и замер, рассматривая гостя. Ворон нетерпеливо прошелся по камню и каркнул еще раз, более настойчиво. Стороннему наблюдателю последовавшая реакция существа напомнила бы обычный, совершенно человеческий вздох. Оно протянуло к птице руку с длинными тонкими пальцами и, когда пернатая перепрыгнула на них, как на жердочку, поднесло ее к самым глазам. Взгляды представителей новой фауны исковерканного человеческой агрессией мира встретились, утопая друг в друге. Теперь гуманоид видел глазами птицы…

   Темные, холодные, сырые кишки подземных ходов. Кислый запах металла, затхлости, чего-то горючего, и еще – смерти. Высокие черные фигуры, медленно покачиваясь, идут на свет сверхново й, горящей вдали. Они хотят добра, они хотят помочь. Они поют песню мира, раскидывая длинные жилистые руки, будто приглашая в объятия. Их не понимают, их боятся, их встречают шквалом железных шариков, невыносимо жалящих их мощные тела. Некоторые из фигур от боли теряют разум и бросаются на глупых двуногих, снующих в свете. Но они не хотят убивать. Они ищут. Безуспешно ищут того единственного, кто сможет услышать, сможет принять… Им нужна помощь…

   Гуманоид разорвал контакт. Ворон, покачнувшись на ослабевших лапках, беспомощно взмахнул крыльями и навзничь упал в траву, оросив землю лопнувшими от напряжения глазами. Его маленький, слабый мозг не выдержал единения мыслями и, мгновенно разжижившись, вытек через пустые глазницы.

   Существо будто не заметило смерти своего маленького посыльного. Взгляд его приковал горизонт. Там, за километрами лесов и радиоактивной земли, лежал город, в который звали его сородичи, прося о помощи. Где-то там спала м ертвенным сном Москва.

   Вячеслав Бакулин

   Семнадцатизарядная вера

   Как всегда под конец дежурства, Гришке кошмарно хотелось спать. Хотелось разжать пальцы, позволив опостылевшему «калашу» упасть с коленей, закрыть адски зудящие и слезящиеся от едкого дыма глаза и даже не прилечь, а просто рухнуть. Не вставая с пластикового ящика из-под бутылок, податься всем корпусом вперед, расслабить мышцы и завалиться, точно убитому одной-единственной, неведомо откуда прилетевшей пулей. Витька рассказывал, что в этом и заключается настоящее мастерство стрелка – убивать так, чтоб смерть наступила раньше боли. Чтоб жертва даже не успела понять, что ее, жертвы, уже нет. А Витьке верить можно, у него старший брат снайпер. Был.

   Гришка задумался, как это: вроде, ты сам для себя еще есть, а на самом деле тебя уже нет? Другой бы сказал: нашел, о чем подумать! Да еще под самое утро, сидя в одиночку у костра на сотом метре периметра. Не хватало еще накаркать! И не сказать, чтоб Гришка был такой уж прям отважный или в приметы не верящий. Не он, что ли, сегодня, отправляясь на дежурство, традиционно попросил и мать, и сестру Лизку, и Витьку, и вообще всех, кого по пути в туннель встретил, почаще вспоминать его, Гришку Соколова? Все, конечно, обещали. Даже если каждый третий обещание выполнит – уже хорошо. Ведь чем больше людей о тебе вспоминают, тем труднее туннельным духам забрать твою память и увести в темноту…

   Верхние веки упрямо стремились опуститься, как будто их кто-то тянул за ниточки. Голова вдруг стала такой тяжелой, словно на ней была не старая вязаная шапка, а заветная мечта паренька – тяжелый омоновский шлем-сфера с забралом. Никак нельзя тощей ребячьей шее удержать такую тяжесть!

   Гришка клюнул носом раз, другой. Широко зевнул. Быстро посмотрел налево. Никого. Зевнул еще раз – так, что заболело под нижней челюстью. Покосился направо. Там тоже не было никого. Сначала. А потом…

   А потом Гришке показалось, что часть тени отделилась от сплошного мрака туннеля и мягко перетекла справа налево. Беззвучно, как тени и положено. После чего растворилась в сумраке.

   Паренек зажал автомат между коленей и крепко, до оранжевых сполохов зажмурившись, потер глаза кулаками. А пока промаргивался и зрение восстанавливал – из темноты протянулась рука.

   Узкая ладонь в тактической перчатке мягко перехватила Гришкин автомат за ствол. Миг – и на паренька уже смотрит его собственное оружие. А еще – глаза. Темно-серые, внимательные, чуть насмешливые. Красивые. Уголок правого чем-то испачкан и выглядит так, словно из него стекает к переносице загустевшая струйка крови. Выглядит одновременно пугающе и почему-то красиво. И пахнет в туннеле чем-то непривычным – сильно, приятно, волнующе. Немного похоже на запах специй, которые сталкеры иногда с поверхности приносят. Гришка специй в жизни не пробовал – не про его честь товар, но знает, что, продав несколько пакетиков, можно на месяц про крысиное мясо забыть и каждый день свининой объедаться.

   Женщина – Гришка только теперь осознал, что перед ним именно женщина, – отщелкнула магазин «калаша», убедилась, что в стволе не осталось патрона, и положила вместе с разряженным автоматом обратно Гришке на колени.

   – Еще стрельнешь ненароком, верно? – негромко произнесла она, и от ее низкого бархатистого голоса у паренька пробежали по спине мурашки. Гришка попытался кивнуть, но мышцы шеи словно парализовало.

   – Ты один?

   – Д-да…

   – Смена скоро?

   Громко сглотнув и хоть немного увлажнив разом пересохшее горло, Гришка выдавил:

   – В семь…

   – Ага. А сейчас пять двадцать… Спать, поди, хочется?

   Гришка хотел было ответить утвердительно и с удивлением п онял, что сна нет ни в одном глазу. И вообще, он хоть сейчас готов… эх, да на все что угодно готов!

   Женщина улыбнулась – самыми уголками губ – и едва заметно кивнула, колыхнув асимметричной темно-русой челкой: мол, вижу, молодец, герой. А потом вздохнула и произнесла:

   – Пообещай мне одну вещь, мальчик.

   «Еще чего!» – хотел возмутиться Гришка.

   «Я тебя в первый раз вижу!» – хотел добавить он.

   «И вообще, ходят тут всякие по ночам!» – хотел закончить паренек.

   Но вместо этого тоже несмело улыбнулся и спросил:

   – Какую?

   – Пообещай, что ни сегодня, ни завтра ты не выйдешь на поверхность…