Незападная история науки: Открытия, о которых мы не знали - Джеймс Поскетт
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В то время Ли преподавал генетику в Пекинском сельскохозяйственном университете. Вскоре он узнал, что ему больше там не рады. В конце октября 1949 г. новый ректор, назначенный коммунистической партией, собрал всех сотрудников университета и потребовал прекратить преподавание менделевской генетики. (Так называлась широко признанная в мировом научном сообществе теория наследственности, согласно которой признаки в живых организмах могли передаваться исключительно через генетический материал, содержащийся в хромосомах.) Вместо этого ученым Пекинского сельскохозяйственного университета было приказано преподавать альтернативную теорию, выдвинутую советским ученым Трофимом Лысенко. По словам ректора, эта новая теория была «великим достижением сознательного и глубокого применения марксизма и ленинизма к биологическим наукам». Ли был в ужасе – «слава» Лысенко дошла и до Китая.
В августе 1948 г. Лысенко выступил на сессии Всесоюзной академии сельскохозяйственных наук с резкой критикой работ европейских и американских генетиков. Он называл менделевскую генетику «метафизическим направлением в биологии», несовместимым с марксизмом. Концепция «гена», по его словам, была абстракцией, далекой от действительных «закономерностей развития живой природы». Вместо этого Лысенко пытался возродить старую идею наследования приобретенных признаков, которая, как он утверждал, гораздо больше соответствует марксистской философии с ее упором на материализм и коллективизм. Всех, кто был с ним не согласен, подвергали гонениям вплоть до отправки в исправительно-трудовые лагеря{609}.
В 1950-е гг. учение Лысенко (лженаучность которого была полностью доказана несколько лет спустя) активно насаждалось по всему Китаю. Официальная газета коммунистической партии «Жэньминь жибао» заявила, что лысенковская теория представляет собой «фундаментальную революцию в биологии» и что «старая генетика… должна быть основательно реформирована». Другая газета торжественно объявила, что «реакционные теории наследственности, предложенные Менделем… уже вычеркнуты из учебников биологии». Советских ученых-лысенковцев приглашали читать лекции в китайских университетах, советские учебники переводились на китайский язык, а на экранах пекинских кинотеатров даже был показан советский пропагандистский фильм об основах теории Лысенко. Все это было частью усилий Мао по укреплению дружбы с Советским Союзом в начале 1950-х гг. «[Китаю] нужно перенимать передовой опыт Советского Союза», заявлял «Великий кормчий», поскольку это поможет ускорить научное развитие страны, а также «укрепить нашу солидарность с Советским Союзом… [и] со всеми социалистическими странами»{610}.
Ли предпочел покинуть Китай, но не преподавать «новую генетику» в соответствии с указаниями коммунистической партии. Вскоре после побега в Гонконг он описал свой опыт в небольшом письме, которое было опубликовано в официальном издании Американской генетической ассоциации Journal of Heredity под названием «Смерть генетики в Китае». Так международное научное сообщество впервые узнало о распространении «лысенковщины» в Китае. Пекинский сельскохозяйственный университет оказался «под полным контролем коммунистов… преподавание менделевской генетики было немедленно прекращено», – сообщил Ли. Коммунистическая партия требует жесткого идеологического подчинения: «Вы должны либо заявить о своей приверженности теории Лысенко, либо уйти. Я выбрал последнее». Свое письмо Ли завершил просьбой о помощи. «Если я могу быть чем-то полезен какому-либо американскому университету или институту, буду рад предложить свои услуги», – написал он. В следующем году Ли предложили место профессора в Питтсбургском университете, где он и проработал до самой смерти, занимаясь новаторскими исследованиями в области использования новых статистических методов в популяционной генетике. В Китай он больше не вернулся{611}.
Ли был одним из многих ученых, бежавших из Китая после прихода к власти коммунистической партии. Судьба Ли Цзинчжуна и преследования, которым он подвергся, – еще один наглядный пример того, какую роль играл идеологический конфликт в истории науки в XX в., особенно в период холодной войны. Правительство США очень гордилось тем, что помогает ученым со всего мира избежать политических репрессий. «[Мы должны] поддерживать научную свободу и бросать вызов тоталитаризму», – заявил один видный американский генетик, ссылаясь на опыт Ли{612}.
Однако здесь важно помнить о том, что это лишь одна сторона истории. Действительно, ученые в Китае оказались в чрезвычайно сложных условиях. Многие лишились работы, некоторые просто исчезли. Даже те, кто следовал линии партии, оказались отрезаны от внешнего мира: доступ к лабораторному оборудованию и международным научным журналам для них был крайне ограничен. Однако не следует полагать, что китайские ученые в этот период не проводили сколько-нибудь значимых научных исследований просто потому, что жили в социалистической стране. Этот пропагандистский штамп времен холодной войны, представляющий Китай как отсталую нацию, противящуюся модернизации, не только не соответствует действительности, но и обесценивает работу многих китайских ученых, которые, несмотря на все обстоятельства, смогли внести важный вклад в развитие современной науки. Чтобы составить правильное представление об истории науки в Китае во второй половине XX в., необходимо признать как деспотическую природу коммунистического режима, особенно при Мао Цзэдуне, так и тот факт, что китайские ученые продолжали вести научную работу, которой нельзя пренебрегать{613}.
Вопреки распространенному мнению, сам Мао не был противником современной науки. Он, как и многие другие социалистические лидеры по всему миру, верил, что при коммунизме наука будет процветать. «Мы сумеем построить социалистическое государство с современной промышленностью, современным сельским хозяйством и современной наукой», – заявил Мао в 1957 г. Несколько лет спустя он повторил этот тезис, назвав «научный эксперимент» одним из «трех великих революционных движений в строительстве могучей социалистической страны». Китайское правительство вкладывало значительные средства в создание новых научных учреждений, а бюджет на науку в первую же пятилетку (1953–1957 гг.) вырос втрое. В 1959 г. Мао утвердил создание нового Института генетики при Китайской академии наук в Пекине. А в 1967 г. Китай провел первое успешное испытание ядерного оружия, неприятно удивив многих американских политиков, которые считали Китай неспособным создавать какие бы то ни было передовые технологии{614}.
В тот же период китайские коммунисты отказалась от «лысенковщины». Отчасти это было связано с изменением геополитической ситуации: в 1956 г. отношения между СССР и Китаем резко ухудшились, так как советское руководство, на взгляд Мао, было недостаточно верно делу мировой революции. В том же году Мао выступил с новой программной речью, в которой признал необходимость интеллектуального разнообразия особенно в науке. «Пусть расцветают сто цветов, пусть соперничают сто школ», – заявил он. Это подтолкнуло группу китайских ученых организовать крупную конференцию, посвященную будущему генетики. Выступая на ее открытии, высокопоставленный партийный чиновник ясно дал понять, что «лысенковщину» больше нельзя считать государственной политикой. «Наша партия не хочет вмешиваться в дебаты о генетике, как это делает советская партия», – пояснил он. Он даже придал марксистскую окраску недавнему открытию структуры ДНК, которое, по его словам, доказало, что наследственность имеет материальную основу. (В основе марксистской философии лежит представление, что все на свете, даже научные концепции, подобные «гену», является продуктом материальных условий жизни. Как выразился Карл Маркс, «не сознание людей определяет их бытие, а, наоборот, их общественное бытие определяет их сознание».) Свое выступление партийный функционер завершил ссылкой на речь Мао, заявив, что в науке, как и во всех остальных сферах, политика Коммунистической партии Китая нацелена на то, чтобы «расцветали сто цветов»{615}.
Как и в других странах, возобновление интереса к современной генетике в Китае было во многом продиктовано опасениями по поводу обеспечения страны продовольствием.
