Последний замок - Джек Венс

— Чего ты хочешь? — донесся из-за стены голос, густой, сочный и бесконечно печальный.

— Панделум, сегодня я узнала, что убийство — это зло, что мои глаза обманывают меня, и там, где я вижу только резкие краски и отвратительные очертания, на самом деле живет красота.

Некоторое время Панделум молчал; затем послышался его приглушенный голос, отвечавший на невысказанную мольбу о знании:

— По большей части это правда. Живые существа имеют право на жизнь. Это их единственное подлинно драгоценное достояние, и отнятие жизни есть злейшее преступление… Что касается остального, то вина не твоя. Красота есть всюду, все, кроме тебя могут видеть ее. Это весьма меня печалит, потому что тебя создал я. Я вырастил тебя из клетки; дал звучание струнам жизни в твоем теле и мозге. И несмотря на все мои старания, я допустил ошибку; когда ты вышла из чана, я обнаружил в твоем мозгу порок: вместо красоты ты видишь безобразие и вместо добра — зло. Подлинное безобразие, подлинное зло ты никогда не видела, потому что на Эмбелионе нет ничего злого и мерзкого… Если бы ты встретилась с таким, я опасался бы за твой разум.

— Не можешь ли ты изменить меня? — воскликнула Т’саис. — Ты волшебник. Неужели я и впредь должна жить слепой к радости?

Вздох донесся из-за стены:

— Я действительно волшебник, знаю все до сих пор созданные заговоры, знаю хитрости рун, заклинаний, волшебных изображений, экзорцизма, талисманов. Я Владыка Математики, лучший после Фандаала, ничего не могу сделать с твоим мозгом, не уничтожив твои разум, личность, твою душу — потому что я не Бог. Бог может вызвать предмет к существованию, а я опираюсь только на магию, ее заговоры способны лишь изменять и переделывать пространство.

Надежда во взгляде Т’саис растаяла.

— Я хочу на Землю, — сказала она немного погодя. — Небо на Земле постоянного голубого цвета, и в нем царит красное солнце. Я устала от Эмбелиона, где нет никаких голосов, кроме твоего.

— Земля, — задумчиво сказал Панделум. — Тусклое место, древность которого превосходит всякое знание. Когда-то это был мир высоких облачных гор, ярких рек, а солнце его было белым сверкающим шаром. Века дождя и ветра избили и сгладили гранит, а солнце теперь слабое и красное. Тонули и вставали вновь континенты. Миллионы городов вздымали свои башни, потом распадались в пыль. Теперь на месте прежних людей живут несколько тысяч странных созданий. На Земле гнездится отцеженное временем зло… Земля умирает, она в сумерках… — Колдун замолчал.

Т’саис с сомнением ответила:

— Но я слышала, что Земля прекрасна, а я хочу постичь красоту, даже если ради этого придется умереть.

— Но как ты узнаешь красоту, увидев ее?

— Все люди знают красоту… Разве я не человек?

— Конечно, ты — человек.

— Тогда я найду красоту, а может быть, даже и… — Т’саис запнулась перед следующим словом, настолько чуждо оно было ее разуму, но в то же время полно беспокойных возможностей.

Панделум молчал. Наконец промолвил:

— Ты отправишься, куда хочешь. Я помогу тебе, чем смогу. Я дам тебе руны, которые спасут тебя от злой магии. Я дам жизнь твоему мечу; и я дам тебе такой совет: берегись мужчин, они грабят красоту, чтобы насытить свою похоть. Не допускай близости ни с кем… Я дам тебе мешочек драгоценностей, это большое богатство на Земле. С ними ты сможешь многого достичь. Но — опять-таки — никому их не показывай, потому что для некоторых людей убийство дешевле медной монеты.

Наступило тяжелое молчание, и в воздухе перестало ощущаться присутствие Панделума.

— Панделум, — негромко позвала Т’саис. Ответа не было.

Спустя некоторое время Панделум вернулся: она вновь ощутила его присутствие.

— Через мгновение, — сказал он, — ты можешь войти в соседнюю комнату.

Т’саис по его разрешению вошла в комнату.

— На скамье слева, — послышался голос Панделума, — ты найдешь амулет и маленький мешочек с драгоценностями. Надень амулет на правое запястье: он обращает любое направленное на тебя заклинание против того, кто его произнес. Это очень мощная руна, береги ее.

Т’саис повиновалась, мешочек спрятала в сумку.

— Положи на скамью свой меч, встань на руну, что начертана на полу, и крепко зажмурь глаза. Я должен войти в комнату. Предупреждаю: не смотри на меня — последствия будут ужасны.

Т’саис сняла меч, встала на металлическую руну, закрыла глаза. Она услышала легкие шаги, звон металла, потом — высокий резкий крик.

— Теперь твой меч жив, — странно громко прозвучал голос Панделума, который теперь находился рядом. — Он будет убивать твоих врагов сознательно. Протяни руку и возьми его.

Т’саис вложила в ножны свой тонкий клинок, теплый и дрожащий.

— Где на Земле хочешь ты оказаться? — спросил Панделум. — В местности, населенной людьми, или в великой разрушенной пустыне?

— В Асколайсе, — ответила Т’саис. — Тот, кто говорил мне о красоте, произнес только это название.

— Как хочешь, — сказал Панделум. — А теперь слушай! Если захочешь вернуться в Эмбелион…

— Нет! — быстро ответила Т’саис. — Лучше умереть.

— Подумай хорошенько.

Т’саис промолчала.

— Сейчас я коснусь тебя. У тебя на мгновение закружится голова — а откроешь ты глаза уже на Земле. Сейчас там почти ночь, а во тьме скрываются ужасные существа. Поэтому побыстрее отыщи убежище.

Охваченная возбуждением, Т’саис почувствовала прикосновение Панделума, ощутила дрожь, легкое затмение сознания, быстрый полет… Незнакомая почва под ногами, воздух со странным запахом. Она открыла глаза.

Местность незнакомая и новая для нее. Темно-голубое небо, распухшее древнее солнце. Она стояла на лугу, окруженном высокими мрачными деревьями. Эти деревья не были похожи на спокойных гигантов Эмбелиона: нахмуренные, с густой листвой. Под ними лежали загадочные тени. Все окружающее — почва, деревья, скала, торчащая на лугу, — все было выработано временем, сглажено, смягчено. Свет солнца придавал каждому предмету на Земле — скалам, деревьям, неподвижной траве и цветам — отпечаток древности, старинных воспоминаний.

В ста шагах виднелись покрытые мхом руины давно обрушившегося замка. Его камни почернели от лишайников, дыма и возраста; сквозь них пробивалась трава — странная и дикая картина в косых лучах солнца.

Т’саис медленно приблизилась к развалинам. Некоторые стены еще стояли, хотя камень совсем выветрился, известь давно исчезла. Она удивленно обошла большую разрушенную статую, почти погрузившуюся в землю; на мгновение задержалась над письменами,