Фабрика офицеров - Ганс Кирст

— Вот это здорово! — с уважением пронеслось среди фенрихов. — Вот это здорово!

Подобные замечания подняли настроение Хохбауэра на недосягаемую высоту. Это настроение удерживалось у него все утренние часы, даже во время последних трех уроков, на которых фенрихи писали контрольную работу по тактике. Хохбауэр закончил ее в два с половиною часа, и, как ему казалось, без единой ошибки.

В этот день Хохбауэр не видел больше обер-лейтенанта Крафта. Это обстоятельство также в немалой степени способствовало укреплению его самоуверенности.

— Должен вам сказать, — провозгласил он, — до тех пор, пока у нас будут такие начальники, как капитан Ратсхельм и майор Фрей, в училище все будет в полном порядке. При них одаренность и способности будут всегда должным образом оцениваться и находить себе дорогу. Вы это почувствуете на себе. Попомните мои слова.

— Выходи строиться на осмотр оружия! — подал команду дежурный фенрих. — Быстро, ноги в руки, пушку за плечи!

Было уже 14 часов. Рабочая часть дня в субботу обычно заканчивалась построением с осмотром оружия. Выдержавшие эту проверку могли рассчитывать на использование оставшегося времени по своему усмотрению.

— После осмотра оружия, — объявил фенрих Крамер, — я должен прочитать вам частные распоряжения.

— Опять! — пронеслось в толпе фенрихов.

По приказанию майора Фрея зачитка различных распоряжений и приказов относилась всегда на конец недели. Таким образом начальник курса хотел еще раз внушить свою волю подчиненным до того, когда они окунутся с головою в субботние развлечения.

Наконец фенрихи уже стояли в ожидании своего офицера-воспитателя. Но он не появлялся. Вместо него прибыл лейтенант Дитрих из учебного отделения «И». Он коротко спросил:

— Оружие у всех готово к осмотру?

— Так точно, господин лейтенант! — ответили фенрихи. Другой ответ трудно себе было представить.

— На этом осмотр оружия закончим, — проговорил лейтенант и ушел, оставив фенрихов в изумлении.

Этой процедурой практически рабочий день заканчивался. Последний рабочий день недели. То, что за этим следовало, являлось фактически обременительной, формальной и никому не нужной рутиной: командир учебного отделения зачитывал очередное особое распоряжение за № 131.

Фенрихи молчали, но едва ли хоть один из них слышал, о чем шла речь в читаемом документе. Их мысли витали далеко и в большинстве своем были заняты планированием предстоящего вечера. Некоторые из них опирались на винтовки, как будто это были тросточки, другие тупо уставились перед собой. А фенрих Меслер, стоявший в третьем ряду, чистил штыком ногти на руках, поскольку ему там никто не мешал.

Первым разделом сегодняшнего особого распоряжения являлись правила, определяющие подготовку к отпуску за пределы училища: приведение в порядок обмундирования, с особо подробными указаниями о личных вещах, таких, как носовой платок, солдатская книжка, презервативы, с подчеркнутым упором на необходимость соблюдать личную гигиену; перечислялись правила поведения в общественных местах. Это были прописные истины для новобранцев, но украшенные необыкновенно богатым запасом словесных выкрутасов.

— Ты что, не можешь читать быстрее? — по-приятельски спросил один из фенрихов Крамера.

Другой предложил закончить чтение и доложить, что все распоряжения изучены.

Меслер совершенно серьезно порекомендовал вывесить эти особые распоряжения в отхожем месте. Его посещают все, и каждый имеет там достаточно времени, чтобы индивидуально ознакомиться с объявляемыми важными документами.

— Тихо! — с возмущением прорычал Крамер. Последнее время он стал чрезвычайно раздражительным. Ведь речь шла о его дальнейшем пребывании на посту командира отделения. — Может быть, кто-то имеет намерение помешать мне выполнять мой служебный долг? Пусть он выйдет из строя и доложит об этом. — И, как бы испугавшись, что найдется кто-то, кто выступит с таким заявлением, он добавил: — Осталось немного.

Далее Крамер читал в заметно возросшем темпе:

— Следующий раздел касается фамилий и имен будущих офицеров с особым упором на их национальную и народную принадлежность.

Фенрихи слушали терпеливо все, что излагалось в директивах и распоряжениях, если только они вообще могли еще слушать.

— «Имена это не простой звук. Они в значительной мере указывают на происхождение, образ мыслей и стремления того или иного человека. Ни один настоящий немец, в особенности офицер, не потерпит, чтобы его фамилия звучала Карфункельштейн или Гречинский, а имя — Исаак или Иван. Еврейские и славянские, равно как и другие не германские, имена будут рассматриваться как нежелательные, обременительные и недостойные. Например — Эгон, это имя как будто взято из юмористического журнала».

— Что там сказано об Эгоне? — спросил обеспокоенно Вебер.

— «Это имя как будто взято из юмористического журнала», — пояснил издевательски Меслер. — Тебе что, уши заложило? По мнению майора и твоего начальника курса, ты носишь смешное имя, как будто взятое из юмористического журнала.

Фенрихи дружно заржали. Даже Хохбауэр присоединился к общему смеху.

Один Крамер пытался сохранить серьезность и достоинство, но и он скоро увидел, что это бесполезно. Он прервал дальнейшее чтение особых распоряжений и громко крикнул:

— Разойдись!

Фенрихи окружили возмущенного Эгона Вебера и пошли с ним в их барак. Настроение у них было превосходное.

— Это очевидная ошибка, — заявил Вебер. — Там что-нибудь просмотрели.

— Офицер, — разъяснил Меслер с особым удовольствием, — никогда не ошибается, даже если он является майором и начальником курса в военном училище. Ясно одно: с таким именем ты вряд ли закончишь училище. Еще можно допустить, чтобы офицер был смешон, но чтобы он имел смешное имя, то эта шутка уже выходит за всякие рамки. Тут уж не до смеха.

— Это, несомненно, ошибка! — воскликнул Эгон еще раз и тряхнул головой.

— Безусловно, ошибка, но только с твоей стороны, — добавил Меслер, смеясь. — Против своего имени ты должен был яростно возражать еще в люльке. У тебя же, однако, не было в ту пору развитого офицерского самосознания. И вот доказательство налицо.

— Друзья, — промолвил Эгон Вебер в конце концов, — я сейчас торжественно заявляю, что, если кто-либо в дальнейшем будет высмеивать мое имя, я набью тому морду, не считаясь с потерями и независимо от того, является ли это лицо майором или каким-либо иным начальником. Ясно это, друзья? — Всем было ясно.

— Итак, подсчитаем наши силы! — воскликнул Меслер и повалился на свою койку. — Мы должны использовать отведенное нам на отдых время с наибольшей эффективностью.

Каждую субботу в этом плане решалась примитивная арифметическая задача. Около тысячи фенрихов устремлялись в долину, в город. Там они разбредались по двум кинотеатрам, двадцати восьми ресторанам и кафе и по семидесяти — восьмидесяти готовым ко всем услугам девушкам и временно одиноким женщинам, находившимся в окрестностях Вильдлингена-на-Майне. И что можно было вообще предпринять при таком невыгодном соотношении, если речь шла о свободном времени с 18 до 24 часов?

Офицерам военного училища было немногим лучше, чем их фенрихам. Некоторые из них отправлялись в Вюрцбург, но это было непросто. Во-первых, нужно было испрашивать разрешения генерала, а во-вторых, эта поездка пожирала массу времени.

Счастливы были только женатые и помолвленные, да еще те, кто утверждался более или менее прочно в семьях добропорядочных бюргеров Вильдлингена. Их субботний отдых был обеспечен, и время на его организацию сэкономлено. Остальным ничего не оставалось, как следовать примеру своего генерала и работать. Но в отличие от него они делали слишком большие перерывы между занятиями по личному совершенствованию и проводили их в казино. Здесь они отдавались на милость капитана Катера.

— Господа! — обычно восклицал он. — Я не какое-нибудь чудовище, как обо мне говорят повсюду. Я предлагаю бутылку вина на троих. Дальнейшие дотации — в соответствии с личными потребностями и возможностями.

— Разрешите, милостивая государыня, — сказал Хохбауэр, вытянувшись по стойке «смирно», — по поручению господина капитана Ратсхельма передать вам несколько книг.

Фелицита Фрей жеманно и с явным удовольствием улыбнулась.

— Я очень рада! Как вы поживаете, господин Хохбауэр?

— Благодарю вас, милостивая государыня, — любезно промолвил тот и добавил: — Вы очень добры ко мне.

Хохбауэр считал, что его воспитанность безупречна. Он позволил себе присесть, взял чашку чая и, хотя этот напиток всегда вызывал у него отвращение, сделал вид, будто он в восторге и чаепитие доставляет ему несказанное наслаждение.

Перед ним стоял чудесный ароматный напиток, предложенный ему дамой, которая по воспитанию и манерам оставляла далеко позади чопорных английских аристократок. Кроме того, он где-то слышал, что даже сам фюрер пьет чай, и только индийский. Это, несомненно, давало основания полагать, что индусы относятся к арийцам.